— Не больше, чем вам, милорд. Большинство чистокровных родов, как правило, имеют свои проклятия. Это в порядке вещей.

— Верно, Присцилла. — Лорд сухо кивнул. — Проклятие как показатель чистокровия. У Годелотов и Грегоровичей, к примеру.

От неожиданности я немного поерзала на стуле, сидя за чёрным дубовым столом.

— Печать хоркрускии ложится на каждое третье поколение. Тебе необязательно создавать крестраж, чтобы подпасть под действие проклятия. Но проклятие, — Лорд иронически улыбнулся, — в ином свете может выглядеть наградой. Считай такой наградой мое присутствие в твоём доме и то, что я удостоил тебя беседой со мной.

«Абсолютное хвастовство. Но оно оправдано. Кто достиг большего? Лорд бессмертен. После седьмого крестража он будет неуязвим. И он признал Ньирбатор моим домом!» — мои мысли пустились вскачь.

— Да, милорд. Госпожа мне говорила о проклятии. Только она не ведает, что оно связано с хоркруксией.

— Катарина вообще ничего о ней не знает, у неё же нет Годелотового проклятия. Батории оставили ей... иные. — Лорд глядел на меня проникновенным взором, что придаёт oдной пpocтой фразе бeздну смысла, cлой за cлoeм, а затем вкрадчиво продолжил: — Теперь скажи мне, в чём состоит твоё проклятие.

Я медленно отвернула взгляд и уставилась на гравюру, почти не моргая. Мне было неудобно говорить о таком с величайшим тёмным волшебником. Тема слишком примитивна для его внимания, и он не потерпит подобных вольностей; может взять да разозлиться, что я о таких пустяках при нем упоминаю... накажет ещё... свиток разорвёт на мелкие клочки... потом прощения проси, краской заливайся и всё такое.

— Прекращай этот абсурд, Присцилла. Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — послышался зловещий голос. Я повернулась. Лорд смотрел на меня с прищуром.

«Сейчас на него как найдёт...» — я мысленно застонала.

— В твоем взгляде я вижу неловкость. В чём дело? Глупая девчонка, ты от меня ничего не скроешь. За свою жизнь я научился разбираться в людях. Мне часто приходилось иметь дело с деликатными ситуациями, и я умею безошибочно выбирать правильный подход. Что касается хоркруксии, здесь требуется полная откровенность.

— Ну, милорд, это не то, о чём вы подумали, — начала я очень тихо. — Не знаю, позволительно ли тревожить вас столь обыденными делами. Это не имеет значения для хоркруксии, а, следовательно, вам незачем это знать.

— Не смей тратить моё время попусту! Быстро говори!

С трудом сдерживая волнение, я ответила:

— Госпожа говорит, что из-за проклятия я не могу разжечь костёр у ворот жениха.

Волдеморт посмотрел на меня как на умалишённую. Я коротко поведала ему о предсвадебном обычае нашего медье. Но его выражение не изменилось.

— Ты смеёшься надо мной?

— Милорд, я не хотела вас разочаровать. Вы наверняка предполагали в проклятии что-нибудь более метафизическое... — от неловкости я обвела комнату взглядом, лишь бы не смотреть на Лорда. — Но вы же читали об Аве. И я думала, вам известны обычаи Сабольч-Сатмар-Берега.

— С чего мне копаться в причудах этой деревни? — фыркнул он.

— Милорд, эта деревня — сосредоточие очень древней магии и её обычаи нужно почитать, — с горячностью возразила я ему. — Иначе произойдёт то же, что при смешении магов и магглов: тайны магии упразднятся и предпочтение будет отдано лёгким чарам для простофиль.

Лорд пристально смотрел на меня. Мои слова — такие простые и доходчивые, что здесь не с чем поспорить — вызывали в нём сомнение. Но Лорду привычнее, когда последнее слово за ним.

— Допустим. Но мне плевать.

Он подошёл и оперся о край стола ладонями, как будто стоял на трибуне. Внезапно он призвал свиток Дагни и, развернув его перед собой, начал перечитывать. Его глаза злобно бегали по строкам. Я украдкой поглядывала на него.

— Эти вельвы и провидцы... — холодно произнёс Лорд. — В чём-то они похожи на магглов. Те тоже верят в богов, а когда эта вера не оправдывает их ожиданий, они ниспровергают своих богов и проклинают их с той же страстью, с какой служили им. Нам в этом плане легче — ведь мы никому никогда не поклонялись, ничего не жертвовали и ничего не обещали.

— Но мы изредка приносим жертвы замку и на луговине, милорд.

— Помолчи, — он повелительно взмахнул рукой. — Это всего лишь церемониальная часть жизни волшебника. Учись различать тонкости.

Я подняла голову и посмотрела ему в глаза: они скользили по моему лицу, будто высматривая что-то. В них было много презрения и недовольства.

— Ты плохо владеешь собой и слишком неразумна, чтобы признаться в этом. Тебе следует прочитать «Розу ветров» по второму кругу, параллельно вчитываясь в очерки. Назови мне причину, по которой ты до сих пор этого не сделала?

— У меня нет особой причины, милорд, только смягчающие обстоятельства. Я привыкла к «Розе», единственной и неповторимой... а в дом Бартока мне несколько неудобно идти, ведь там вы проводите собрания Пожирателей. — Я старалась говорить откровенно, хотя это и прозвучало жутко нелепо. Его взгляд продолжал скользить, а меня бросало в жар.

— Ты не идёшь в дом Бартока. Ты идёшь в мой кабинет. Завтра, поняла?

— Да, милорд.

Он уставился на меня, а я перевела взгляд на его пуговицы и, чтобы не не расклеиться, попыталась их сосчитать. Вскоре он снова уселся и углубился в свиток. Я смотрела невидящим взором в свою тетрадь. От молчания Лорда у меня начинало звенеть в ушах. «Чем ему так не угодила вельва Дагни? — размышляла я, сворачивая страницу в трубочку. — Это великая вельва, все конунги ей внимали. Или ему не по вкусу, что задействовано свинопасов? Но свинопасы-то королевские... А наши обычаи он назвал не иначе, как причудами. Сам чудит... Госпожа опять звала его на ужин, а когда он отказался, она никак не унималась: «Если это не покажется дерзостью, позвольте предложить вам выпить со мною чашечку чаю...» Он лишь склонил голову набок и, не сказав ни слова, сановито удалился. Наверняка ему до смерти осточертело её пустое сотрясание воздуха... Не стоило говорить ему о костре. Подумает, что я из тех людей, у которых есть коварная привычка хвастаться своими гopeстями, соблазняя coбеседника завести о них разговор. Безропотность и повиновение — вот что называли добродетелью в XVIII веке. В XIX — повиновение и безропотность... Сейчас всё это бред сивой кобылы. Власть — вот истинная добродетель... Крестражи — вот единственно достойная тема... О Батории многогрешные, лишь бы он не повёл меня на заклание... Но Гарм же любил Аву... Любовь... «Дурью маяться», говорит Агнеса. Вот что настигло госпожу... Снова идти в его кабинет. Но там же Бауглир висит... Корифей древнего мира... О нет. А у Лорда характер пленительный, многогранный... Отчего это мои мысли стали такими тягучими и обволакивающими? Когда он подпёр щеку рукой, я лицезрела три цвета: чёрные волосы, белую кисть и красный ореол... Какой вздор, о чём я думаю? Почему это должно занимать меня? Но разве в последнее время я не предавалась непрошеным мыслям о... О чём это я? Да ни о чём — лишь о наваждении, невольно обретающем сладострастную направленность...»

— А сейчас ты погубишь нас обоих, — донёсся высокий голос. Он шел ниоткуда, казалось, он проникает сквозь стены и заполняет теплой волной всё вокруг меня. От этого голоса у меня мурашки побежали по спине.

Не прерывая раздумий, я отвлеченно наблюдала, как из половиц начала змеиться тонкая малиновая дымка... Какая прелесть... Почему я раньше не видела её? Есть птичка такая — малиновка, а ещё насекомые — малинески... Насекомые... Откуда в комнате Эржебеты были насекомые? Это невозможно... Что-то неладное творится с той комнатой... Насекомых в Ньирбаторе не бывает... Ньирбатор в мгновение ока заглатывает их... Это какая-то подсказка? Я ощущала совсем рядом с собой вкрадчивое движение. Что-то двигалось совершенно беззвучно и обогнуло меня, ничуть не задев. Еле заметное дуновение воздуха... Мягкий звук удаляющихся шагов.

Очнулась я только когда мне сдавило грудь.