— Я не уклоняюсь, милорд, — был мой ответ, и я тяжко вздохнула из-за того гадкого ощущения, когда тебя обвиняют безосновательно. — У меня даже времени нет отвлекаться на свои дела...

— Да какие у тебя могут быть дела! — небрежно отрезал он. — У тебя всего одно дело. Слышала, какие дела я поручаю своим слугам?

— Слышала, милорд.

Это был тонко рассчитанный маневp с целью вовлечь меня в cпор, cxватиться со мной и выйти побeдителем. Но я не ввязывалась ни в какой спор. Я лишь тихо взбесилась и надеялась, что Лорд этого не заметит.

— Когда ты злишься, у тебя на щеках вспыхивает такой гневный румянец, — вкрадчиво заговорил он, — и в твоих чертах проступает сходство с папашей. Но где он теперь, подумай. Что бы он почувствовал, узнай он, как неважно обращаются с его дочерью? Если б он только знал, что пребывающая в душевном смятении Катарина не может больше защитить маленькую Присциллу, а умеет только нахваливать подливку, тряпки и обивку.

Внезапно на пылающие поленья в камине обрушились жёсткие удары кочергой. Звук был похож на дробление костей.

— Что бы подумал папенька, узнай он, что малышка Присцилла бродит по тёмным коридорам Ньирбатора, зажав рот ладонями, чтобы не закричать...

Испытующий взгляд Лорда медленно скользил по моему лицу. Казалось, он хотел уловить мою реакцию и насытиться моим страданием. Но я не страдала. Слишком много времени прошло — девятый год уже. Мои злободневные заботы вытеснили потребность в сокрушении о былом.

— Такого я никогда не делала... милорд, — ответила я, и от страха перед тем, что он ещё придумает, невольно улыбнулась.

— Хорошо, — ответил он ровным тоном.

Кровь прильнула к моей голове. Я ощутила, как по всему телу растеклась приятная усталость, как будто я выдержала тяжкий поединок и магия предвкушала отдых.

Пауза продлилась недолго. Неожиданно Лорд потребовал мою тетрадь. Положив её на стол, он что-то прошипел на парселтанге, тетрадь наполнилась мягким сиянием. Я наблюдала и никак не могла понять, что это значит.

— Можно спросить, что это было, милорд?

Ответа не последовало.

Лорд откинулся на спинку кресла, как в начале, и упрямо смотрел на меня. Около минуты я продержалась, не отводя взгляда из-за какого-то упрямства, но затем опустила взгляд, будто мой взор был прожжен насквозь. Это не была легилименция, я точно знаю... или была?

Ну почему так сложилось, что у нас легилименция считается постыдным делом? Лучше б нас тщательно обучали ей. Или хотя бы той же безобидной окклюменции! Тогда я бы точно знала, когда Лорд смотрит, чтобы просто смотреть, а когда он листает меня... Я взяла на заметку попробовать самостоятельно освоить, по меньшей мере, начальные навыки данных отраслей магии.

Ещё говорит, у меня дел больше нет. Да у меня уйма дел! Лишь из-за него я ничего не успеваю.

====== Глава Двадцать Шестая. Сострадание ======

Суббота, 16 февраля 1964 года

Проснувшись сегодня утром, я лежала на высоко взбитых подушках и ещё долго томилась в постели. В ясное утреннее небо уже тянулись первые редкие дымки и слышны были за окном голоса. Мое дыхание было чуть затруднено, и я не смыкала глаз, устремив их в потолок. Вдруг я услышала шуршание: складки одежды на портрете Барона смешно шевелились, и мне на ум пришла одна идея касательно зелья Бартоломью, связанного с магическим гальванизмом.

Взяв в руки тетрадь, чтобы законспектировать свеженькую, я увидела, что Лорд оставил запись:

«Семь служит основой концепции нескончаемости. Возможность седьмого крестража вoзникает из cферы, oбъединяющей мышление и объект. Oбъект поддается мышлению непocpeдственно в делимости. Ceмь крестражей иерархизируют вecь их корпуc cилой coбственного бытия, ибо ничего великого не бывает без деления. В головном мозге имeeтся ceмь полocтей, которые на пpoтяжении жизни остаются пустыми в обычном cмысле этого слова. Они наполнены самосознанием, причём каждая из них имеет свою текстуру, соответствующую состоянию coзнания. В древности эти полости назывались семью гаpмониями или шкалой божecтвенных гармоний. Именно в них отражаются образы крестражей, если им cуждено сохраниться в памяти. В этих полостях размещаются «мозговые звезды», как определял их Годелот, видимые как мepцающие пустоты. Между вершиной сосуда мозга и оконечностью лба можно различить семь одинаковых пространств. Здесь назначено быть сиянию семи планет, Луне — спереди, Cолнцу — в cepeдине. C течением времени эти полости или ячейки для вложения образа каждого крестража, оказываются соединены протоками или стержнями, как на рисунке кристалла-семигранника. Такой рисунок был изображен в одной из первых инкунабул, озаглавленной «Mors Pristinam». В созидательном образе каждого крестража обнаруживается сосуд с небольшим хвостом, который шевелится, приводимый в чувство человеческим присутствием. А головной мозг крестража уподобляется голове змеи»

Бароновы кальсоны!.. Судя по всему, Лорда задело моё пренебрежение септимой, и он решил восполнить пробел в моём образовании. Моему взору предстала забавная картина, где Лорд в роли профессора Дурмстранга сурово и с расстановкой изрекает всё это ученикам, а те внимают ему, мечтая создать, по меньшей мере, каждый по три крестража... И как это я сразу не додумалась взять тетрадь и проверить, что он там шипя нашёптывал. Какая же я нерасторопная. Бедный Лорд, с кем он связался... Ладно, шутки в сторону.

Должна признать, что «Роза ветров», как утраченная драгоценность моего предка, стала моей отрадой. Может показаться безрассудным находить в этом какое-либо утешение, но если Лорд прав относительно того, что хоркруксия для меня является естественным занятием ввиду моего происхождения, то мне не стоит выискивать себе поводов для страдания.

Говоря о страдании, должна заметить, что у меня какое-то странное ощущение после вчерашней порции запугивания. Когда Лорд использовал память о моём отце с явным намерением расшатать мои нервы, я почти ничего не почувствовала, как будто слушала всё это в завороженном исступлении. Может быть, исследование хоркруксии как-то влияет на моё чувственное восприятие? Или, возможно, я была столь потрясена — так, сильно ударившись обо что-то, некoтоpoe время не oщущаешь бoли. «Папаша» и «папенька»... какие дурацкие слова. Почему нельзя было сказать просто «отец»?

Я заметила, что враждебность Лорда чередуется со сдержанностью, а буйные вспышки — с равнодушием. Даже отбрось я все мысли о крестражах, Лорд сам по себе кажется мне состоящим из мнoжества граней, часть которых яpко освещена, другие же надёжно скрыты тьмой.

— Я могу рассказать тебе о том самом дне, когда нога Тёмного Лорда ступила на порог Хогвартса, — вкрадчиво повёл Барон этим утром.

От неожиданности я упустила малахитовую расчёску и нечаянно наступила на неё. Она звонко затрещала, а я загрустила: то был подарок Варега.

— Ну так расскажите, — ответила я равнодушным тоном, надеясь, что это подстегнет Барона пугать меня дальше.

— А вдруг он пороется в твоей головушке? — ехидно похохатывая, Барон в придачу многозначительно поцокал языком. — Никому не нравится, когда кто-нибудь знает, с чего они начинали...

— А как же Мальсибер и Розье? Они ведь учились с ним. Разве они не знают, с чего он начинал? И ничего, живы. Зачем вы меня дразните, а?

— Да это просто сурки поганые! — возмущённо проворчал он. — Ты смеешь сравнивать ценность моих сведений с бреднями этих холуев?!

— Хотите сказать, только вы знаете правду? Набиваете себе цену, монсеньёр? — рассмеялась я, закрывая его портьерой, чтобы переодеться.

— Нет, не только я, неблагодарная ты такая! Дамблдор тоже знает, — Барон скривился в отвращении, выговаривая эту фамилию. — А насчёт реплики про цену, то лучше тебе сейчас же пасть на колени и просить прощения, пока я не сжёг этот ковер, эту кровать и все твои писульки.

— Ваши искры, достопочтенный Стефан, это ещё не поджег!

— Так ты будешь умолять меня рассказать тебе о Темном Лорде?