Однажды я нашла в люке перепачканную кровью, увесистую статуэтку балерины. Ни одно заклинание не смогло отмыть её от крови. Барон сказал, что этой статуэткой Эржебета «отметелила не одну профурсетку». На мой вопрос, зачем статуэтка, если есть волшебная палочка, Барон посмотрел на меня сочувственно и фыркнул, что «только Батории знают толк в развлечениях». Либо он сказал правду, либо он лучший из выдумщиков, с какими мне когда-либо приходилось сталкиваться.

Меня настораживает то, что Лорд выбрал её комнату. Это неспроста. Вдруг он заставит её заговорить, чтобы выведать тайны замка? Но Ньирбатор не может ополчится против меня, это было бы противоестественно. По крайней мере, пока жива госпожа Катарина. Она для меня и посредница и покровительница.

А в медье дела обстоят намного лучше, чем у меня дома. Заверения Шиндера о благоденствии подтверждаются на деле. Господство Лорда привнесло спокойствие в наше медье. Умён ты или глупый, бедный или богатый — для Лорда важно лишь то, служишь ты ему или нет. Чистокровность, конечно же, не сбрасывается со счётов, но грязнокровок у нас здесь почти нет; говорят, Гзаси, как раз были из таких, и даже больше — они были последними.

Что касается магглов, слова Варега о том, что Волдеморт «переселит» их куда-нибудь, не оправдались. Поубавилось процентов восемьдесят, целые семьи бесследно исчезли, а двадцать ещё живут по обоим берегам Пешты, продолжая путать нам карты. Они, к примеру, мешают нам трансгрессировать прямо в Аквинкум. Из-за них до сих пор приходится переходить мост или звать лодочника, чтобы переправил через реку, ведь эти бездельники могут высматривать из окошек и увидеть нечто сверхъестественное, что скажется на их душевном здоровье. Нашим Обливиаторам магглы побоку, они считают их столь незначительными, что за работу могут и не взяться.

Варег полагает, что Лорд отводит оставшимся магглам некую роль, и я в это верю. Волдеморт обязательно придумает, как пустить в ход этот бесценный биологический образец. Они могли бы, например, послужить неким щитом. Можно наложить на них Империус и натравить на мракоборцев, если те сюда заявятся. Потом во всех газетах напишут о том, что нечестивые мракоборцы перебили беззащитных мужчин, женщин и детей, которые жили в добром здравии под покровительством Волдеморта. Как говорится, высшее искусство лжи cocтоит в том, чтобы базировать cвои выдумки на истинныx фактаx. Тогда Крауч был бы вынужден сложить свои полномочия и убраться.

Моё мнение о Крауче начало несколько меняться. За всё это время он не поймал живьем ни одного Пожирателя, что озадачивает меня. Не то чтоб я хотела этого, но сама его личность занимала меня; мне было интересно понаблюдать за тем, как закон во плоти справится с беззаконием. Живой Пожиратель мог бы вывести на всех остальных, но Крауч расширил полномочия мракоборцев и разрешил убивать при попытке поимки. При этом он даёт много интервью и разглагольствует об одном и том же. Судя по всему, его риторика превосходит все надежды, которые несчастные англичане на него возлагали. Несчастные, потому что возлагают до сих пор. Если пocтараться извлeчь квинтэcceнцию из его cлов — труха да и толькo, ни капли не выжмешь.

Про Дамблдора и вовсе молчу. Его только дети слушать могут. И то сомневаюсь, что наш Миклос поверил бы его наставлениям. У нас говорят: «Добрых дел нет, лишь намерения»

Среда, 13 февраля

— Госпожа, прогоните его! — визжал Фери, падая к ногам госпожи. — Он сущее зло! Он нам даст такого пинка, что мы приземлимся в Тимбукту! Он выпьет все соки из юной Присциллы! На ней лица нет, присмотритесь!

Для пущего эффекта эльф разорвал наволочку у себя на груди.

— Мне не нужны фантазёры, чтобы стряпать и убирать, — гневно отрезала госпожа. На её щеках выступили красные сетки капилляров. — От тебя никакого толку, Фери!

После этой реплики он схватил себя за уши и начал тянуть, чтобы оторвать, но я прокричала:

— Марш на кухню! Будешь надоедать госпоже — пойдешь в личное услужение к сущему злу, понял?

Эльф сломя голову выбежал из комнаты, вопя, что больше никогда не выйдет из кухни.

Оказывается, наш любезный гость очень обидел эльфа: он сжёг его семейное сокровище — старинное кружевное одеяльце ручной работы Фериной прабабушки. Тот накрывал им скамейку в коридоре на третьем этаже, где часто любил присесть после уборки. Вчера поздно вечером Волдеморт, шастая по замку, застал Фери на третьем этаже как раз во время таких посиделок. Он отбросил эльфа к стене ударным заклятием и испепелил одеяльце, да так, что ни праха, ни пепла. У эльфа на левой половине лица и головы протянулся уже пожелтевший синяк.

Это лишь малость, но и эту малость я сочла достаточной для потери всякой надежды на то, что в замке террора не будет. Фери я не жалела: нечего прислуге отдыхать на виду у гостей. Хотя тут я немного погрешила против истины... В силу своей природы Фери не может препираться с госпожой; он инстинктивно возвращается к своим обязанностям и старается угодить. Однако, поговаривают, что обиженный эльф может предать, если ненависть пересилить его природу, а обиды в душе пылают намного дольше, чем дрова в очаге. Короче говоря, если Фери будет винить нас в том, что мы разрешали чужаку так с ним обращаться, это может нам когда-то аукнуться. Недолго поразмыслив, я позволила эльфу применить к синяку заживляющее заклинание. Без разрешения моего или госпожи он не смог бы этого сделать.

Я не вижу Лорда уже второй день. Может, он думает, что я сижу в своей комнате и плачу навзрыд, и что он отбил у меня желание жить и тому подобное. Не дождётся. Дни проходят в томительном безделье, но плакать мне незачем. Я бы пошла к Варегу, но душа как-то не лежит. С ним я отвлекусь, и дурман счастья опьянит меня — возвращаться к делам будет намного тяжелее.

Госпожа снова жалуется мне на то, что Лорд не хочет оказать ей любезность и принять её приглашение на ужин; ей невдомек, где он питается. «После пятого крестража он уже, должно быть, не питается», — чуть не сорвалось у меня с языка. Я ответила ей, что Лорд, наверное, сыт тем, что содержится в кубке Эржебеты.

— Они навевают мне сны... Я многое вижу, но не все могу растолковать. Иногда я злюсь на них, как ты, — рассказывал Миклос мне по-секрету.

Воспользовавшись отсутствием Лорда, я позвала мальчишку, чтобы побеседовать с ним за обедом.

— А я больше не злюсь. — Я ободряюще ему улыбнулась. — Кентавры столько всего предвещают... И они выбрали тебя, доверили тебе эти знания.

Глаза мальчика простодушно смотрели на меня из глубоких тёмных глазниц. Его чистый лоб и пpoницательный взгляд cвидетельствуют о coобразительности, и в то же время чувствуeтся нетипичное для eго возраcта ожесточение. Я уверена, что ему известно куда больше нашего.

— Почему вы с Агнесой больше не колдуете вместе? — осведомился он, застав меня врасплох. Показалось подозрительным, что мальчик сам начал говорить о ней.

— Много чего произошло... я больше не уверена, что знаю её. Кентавры ничего не говорили тебе о ней?

— О ней ничего, — он растерянно помотал головой. — Зато говорят о женщинах в общем.

— Поделишься? — Я готовилась услышать высокие речи о даме сердца, любви до гроба и неприятии амортенции.

— Они предупреждают, чтобы я не торопился выбирать себе невесту, потому что даже одной из тысячи женщин не дано связно мыслить, — бойко протараторил Миклос. — И что нет в целом мире такого бардака, как в женской голове.

Я с силой вдавила ноготь левого указательного пальца в правую ладонь — боль помогла преодолеть накатившую злость. «Теперь я убедилась, что кентавры те ещё отморозки, а такого понятия, как «учтивость», вообще не ведают, — подумалось мне. — Сгребла бы за гриву и изо всех сил треснула головой об кирпичный забор, чтоб аж хрюкнул»

— А ты что скажешь, Миклос? — выдавила я. — Замечал за мной такой бардак?

— У тебя... — Миклос посмотрел на меня так пристально, словно бардак должен был проявиться с минуты на минуту, — нет, не думаю. Но у Агнесы — ещё какой. Она жуткая... Впрочем, обе вы странные. — Миклос вдруг потупил взгляд и залился краской так, что у него покраснели даже руки, даже ногти с «траурной» окаемкой*.