Изучая «Розу ветров», я убила добрых полдня, чтобы разобраться в абстрактных притязаниях своего предка, которые он счёл нужным задокументировать, при том, что последние годы жизни и смерть Годелота окутаны столь же непроницаемой завесой тайны, как рождение и юность его сына Гереварда. «Роза ветров» позволяет предположить, что Годелот преуспел в своих самых безумных дерзаниях, — и это вызвало в моей душе приступ паники. Прислонившись к холодной каменной стене, я некоторое время приходила в себя, одновременно пытаясь найти мало-мальски правдоподобное объяснение тому, что прочитала. Множественный крестраж — уж не граничит ли этот гений с самым настоящим слабоумием?

В какой-то миг я заснула над книгой. Мне снилось, что в Ньирбатор просочился смрад Албанского леса — петрикор проник в каждый закоулок замка, и несколько ползучих гадин проникло внутрь, более того, они расплодились в таких страшных количествах, что всё вокруг провоняло ими. Смрад Албанского леса был наподобие терпкого мускусного болота, королевства разнообразных рептилий и их миазмов. Представшие моим глазам галлюцинации были явно навеяны содержанием «Розы ветров».

Книга, память о которой я лелеяла все эти годы, вызвала в моём мозгу зародыш кошмара.

Подавая мне обед, Фери вдруг заговорил нравоучительным тоном: «Юная госпожа Присцилла! Лучше вам держаться подальше от этого Розье. Таким типам что мужчину прихлопнуть, что девушку — разницы никакой!»

Дело в том, что записка Розье сделалась мне закладкой для «Розы ветров». За обедом я читала книгу и даже не заметила, как эльф через моё плечо успел прочесть записку, сделать выводы и вынести приговор. Глаз у него такой зоркий, что заслуживает наказания, но я лишь пригрозила ему, что госпожа не должна об этом узнать. «Если у вас такие серьёзные чувства, — напутствовал Фери, — то тем более она должна знать, и господин Гонтарёк тоже». Я втолковала Фери, что никто не должен знать о чёртовой книге, а о Розье пусть несёт что угодно. Тогда он извинился и начал было тянуть себя за уши, чтобы их оторвать, но я вовремя отослала его мыть полы.

Когда я поинтересовалась, убрал ли он труп из чулана, эльф ответил, что замок не разрешает его выбросить и никакие заклятия по уничтожению не действуют на «останки свинского человечишки».

«Пусть лежит! — бодро прокудахтал Фери. — Госпожа верит, что замок поглотил его душу, и вы теперь питаетесь ею»

Если маггловской душой можно питаться, значит, есть логика в том, что в 1942 году сюда пустили репортёра. Рассудительность госпожи является для меня надёжной опорой, лишившись которой я бы ощущала себя Эржебетой без Батори.

Пятница, 8 февраля

Сегодня зимнее солнце светило жутко ярко, глазам без заклинания затемнения было по-настоящему больно. Сильный ветер не раздувал снег, а гнал его волнами кругом по земле. Метель, завывая, кружила вокруг Ньирбатора, но замок неприкасаем: снег, едва дотронувшись, тотчас таял с болезненным шипением.

Выйдя наружу, я глубокo вдохнула ледяной воздух и двинулась к особняку Гонтарёков. Издали я заприметила силуэт Варега — он уже шёл мне навстречу. По пути я видела снежные заносы высотой с самые высокие деревья в медье.

Мороз обжигал мне щёки, дыханиe клубами пара выpывалось изо pта, но я не спешила согревать себя заклинанием, а ждала, чтобы Варег это сделал, — знать бы, от чего я так раззадорилась. Когда между нами оставалась дистанция в несколько метров, меня окутало благоухание его одеколона, и я почувствовала на себе очень плотное согревающее заклинание.

Хотелось провести с Варегом весь день; только ему под силу отвлечь меня хотя бы ненадолго от всего, что надвигается. Наверное, проведя с ним сутки в веселье и беспечности, мне будет страшновато возвращаться в замок, в котором меня ждёт не дождётся злополучная «Роза ветров», окружена письменами многих поколений, которые все обязаны послужить её разгадке, то есть великим целям Лорда Волдеморта. Я уже возненавидела его за то, что возвращение в замок стало ассоциироваться у меня с корпением над книгами. Когда же я его увижу?

Сегодня мы с Варегом проверили отмену антитрансгрессионного барьера и побывали в Чахтицком замке в медье Чонграде, чтобы преисполниться магией одного из древнейших источников. Это была идея Варега, как ни странно. Все-таки забавно вспоминать, что когда-то он был причиной моего измождения и первого визита в тот замок. Но после дуэлей с ним я, как-никак, не лежала в больничной койке.

В канун Вальпургиевой ночи в Чахтице всегда много волшебников, но я предпочитаю замок в его будничном одиночестве, как сегодня — на правом берегу ледяной реки Ваг. Несчастные магглы видят только руины замка Чахтице, но тебе, дорогой мой дневник, углубляться в их убогую палитру видения не стоит.

Нашему же взору предстали гигантские арки на гранитных мегалитах; каменная кладка с резьбой с выпукло-вогнутым мотивом; заклинания, высеченные глубокими рунами, которых пронзило серебряное сияние Гончих Псов и Козерога. Арочные проемы замка выглядят такими же, что и в лабиринте. Внутри арок находится просторный совершенно пустой зал, увенчанный куполом, а дальний конец скрыт мраком, осязаемым словно ткань, и никто из живых к нему не прикасается.

Я любовалась замком, который в сумерках сохранял свои рваные очертания и выглядел то ли призраком Ньирбатора, то ли его тёмным двойником. Очень старая магия водрузила свои престолы в этом месте.

В окрестностях замка я услышала могущественную, почти болезненную какофонию источника, запредельного жизни, витающего на пороге моего восприятия, словно рожденного в одно время с самым Временем. Этому нельзя научиться, это нечто присущее костному мозгу ведьмы. Варег же внимал полному безмолвию.

Сумятица волшебных звуков, которыми полнятся окрестности Чахтицкого замка, исключает любую попытку разложения их по высоте, тембру или частоте, но как будто согласовывается во всеми органическими и неорганическими формами. Меня не оставляло чувство ликования, разбавленного почтением к столь могущественной ведьме, как Эржебета. Моей магической страсти хватило на двоих: в какой-то миг мы с Варегом неосознанно и очень крепко прильнули друг к другу.

По заснеженному Чахтице мы шли, плотно прижимаясь друг к другу. И не зря. В самом конце сумрачного переулка парила конусообразная фигура. Дементор.

После нескольких часов, проведённых в магическом исступлении, вид этого страшилища буквально вырвал нас из заоблачной выси. До чёртиков испугавшись дементора, мы спохватились и трансгрессировали домой как угорелые. Уже на месте мы хохотали, согнувшись пополам и хватаясь друг за друга. Да упадёт кирпич на голову тому парящему конусу! Уф! Еле отдышались. Между всем этим успели несколько раз поцеловаться.

Войдя в деревню у подножия Ньирбатора, Варег шутя обронил, что «среди сгустившихся облаков просвет неба слишком узок и Проксимы Центавры не видно вовсе», а это означало, согласно профессору прорицания Баладану, что «нам конец». Забрасывая друг друга снежками, мы здорово запыхались и насмеялись, но Варегу было веселее, чем мне, ведь мне его шутка впервые показалась не смешной. Как-никак, профессор Баладан учился у кентавров. Тотчас мной овладело в высшей степени гнетущее чувство. Я подумала о госпоже и замке — и у меня сердце защемило.

Распрощавшись с Варегом у холма Косолапой, я направилась к своему замку. Завывающий ветер и вихри снега буквально внесли меня в Ньирбатор.

Одним прыжком перескочив четыре ступеньки крыльца, я пробежала холл и, хватая ртом воздух, остановилась у двери гостиной. Я немного помедлила, чтобы отдышаться, и всей тяжестью оперлась на одну из створок. Стоило мне налечь на дверь, как она внезапно поддалась и я ввалилась в комнату, едва не рухнув лицом в ковёр.

Когда я уходила, госпожа сидела в гостиной, где уже с утра обычно царит полумрак. Теперь здесь во всю мощь сияли огни. Ocвещение было таким яpким, что несколько ceкунд, пока глаза не привыкли, я не видела ничего, кроме ocлепительного сияния. От такой неожиданности я миг-другой стояла в растерянности, прежде чем заметила, что дело не только в освещении. Привалившись к стене, я вытаращила глаза.