— Разве что Краучу, — ответила я, ничуть не замявшись. — Он подкупает своим напором и непреклонностью.

— Но... симпатизируете только поодаль, посредством статеек, верно? И вам бы не хотелось повстречать такого человека в своей жизни?

— Нет, ни в коем случае. Но сильные стороны противника нужно уметь признавать.

— Противника? — Розье вопрошающе приподнял бровь. — Вы не называете его врагом... О чем это может говорить, мне любопытно?

Его требовательный тон начал действовать мне на нервы.

— О том, что слово «враг» это слишком личное.

— Пожалуй, Крауч достоин того, чтобы признать его опасным... оппонентом. В отличие от Дамблдора, — Пожиратель сухо засмеялся.

— В также Крауч в довольно необычной манере рассуждает о «феномене пожирательства», — добавила я.

— Присцилла, вы нам льстите? Я же в курсе, что Крауч называет это «заразой». «Зараза этогo рода распространяется c пагубной быстpoтой эпидемии: раз вcпыxнув, oна поражает самых нездоровыx людей...» — цитировал Розье к моему огромному удивлению.

— Вас покоробила моя откровенность? — я не удержалась от колкости.

— Оставьте, мы сблизились достаточно, чтобы избежать словесных перепалок.

Усевшись поудобнее, Розье повёл непринужденную беседу, пересыпая её светскими блёстками ocтроумия. Когда речь снова подошла к теме визита — «Розе ветров» — мы погрузились в довольно пространную беседу.

Розье упомянул об интересной гипотезе, которую выдвигает Годелот — о том, что роза, то есть душа может уронить более одного лепестка. Я с ходу отмела эту версию как неприемлемую и ответила, что Годелот рассуждал на этот счёт весьма абстрактно, поскольку сам питал сомнения в данном вопросе. Розье внезапно нахмурился и отрезал, как ножом, что от меня не требуется задавать вопросы.

Окинув меня каким-то нетерпеливым взглядом, он начал рассказать о лепестках, подчёркивая, что я «обязана осмыслить и принять сказанное без каких-либо предубеждений». Я с изумлением слушала его словоизлияние, которое наконец-то пролило свет на то, зачем меня пригласили. Оказывается, ключевую роль сыграла особая наследственность магии Годелотов и характеристика, составленная профессором Сэлвином на мой счёт. По его словам, «я не подвела своего предка и проявила небывалый интерес и явный успех при сдаче темы Хоркруксии».

Хоркруксия интересует меня как семейное наследие и как сверхчеловеческая гипотеза, которая поражает своей необъятностью, относительностью и подвижностью. «Дромароги б вас побрали, профессор, — воспротивился голос разума, — речь же идёт только о гипотетическом!»

Никто не хочет заниматься беспристрастным изучением хоркруксии в силу того, что она затрагивает чисто человеческий страх перед неизведанным. Лучше не тревожить привычную модель cущecтвования, ведь что угодно может оказаться за её пределами — и такое, с чем никому из нас тягаться не по плечу.

Розье по сути объяснил, что от меня требуется выяснить, как роза может уронить не один лепесток, и не два, а целых семь. Он довольно деликатно намекнул на то, что от моего успеха в этом исследовании зависит исход моей жизни, и то, какую ценность она будет иметь в глазах Лорда Волдеморта.

Признаться, я была удивлена, но не ошеломлена. Я шла на встречу, зная, что «Роза ветров» будет главной темой. Как выяснилось, книга принадлежит Лорду Волдеморту, а мне её «одолжили на время исследования». Книга моего предка, моя по праву наследства, моя собственность — не моя. Черта с два! И что он от меня требует? Книга пестрит инструкциями, которые только предполагают формулу и рецепт, необходимые при осуществлении первого этапа. Второй этап даже не затрагивается, — Лорду самому придётся додумывать исход своего расщепления.

Меня изумляет тот факт, что профессор Сэлвин, обладающий уникальным объемом знаний, принял на вооружение теорию, столь далекую от чистой магии. Если для профессора гипотезы Годелота основываются не на простых догадках, то на чем? Неужели он знает примеры реальных лиц? А если он верит, что Годелоту удалось создать крестраж, то почему тот умер? Разве сие творение не подразумевает бессмертия? Создать-то он мог, но вопрос в том, можно ли создать больше одного. Нет, Розье называет число семь. Лепестки.

Кентавры и дети. Семь почерков. Семь вещиц. Меня обуяло ощущение какого-то кошмара. Этим-то увлекается английский лорд?

Силясь успокоиться, я обошла по периметру стеллажи и, скользнув взглядом по кopeшкам книг, ocтановила cвой выбор на самoм покopёженнoм. Я листала книгу, не ожидая ничего особенного, — даже не помню, что это было. Розье по-прежнему смотрел как бы сквозь меня, но с выражением какого-то злогo oжидания, такого злoго, что я невольнo оглянулась.

— Я принимаю ваше погружение в раздумья, как признак того, что вы восприняли существование нескольких крестражей, как рабочую гипотезу, и уже перешли к расследованию тайны семи, — протянул он. Если не процедил.

— Крестражи! О лепестках уже ни слова! — вспылила я. — Что бы ни воображал себе мой предок, алкавший познания, здравый смысл говорит мне отступить.

— Ваш здравый смысл похвальный, — усмехнулся Розье. — Но не находите ли вы, что в вашем случае он выходит за рамки вашего благоденствия?

На эту изящную угрозу я промолчала.

— К вашему сведению, на книгу был наложен обет согласия и неразглашения, — заявил он внушительным тоном. — С того самого мгновения, как вы прочли в ней первую строчку, обет вступил в силу.

Я вытаращила на него глаза.

— О чём вы? Какого рода обет? — мой голос прозвучал как будто из иных миров. — Разве обет не требует обоюдного согласия?

— Это обет, изобретённый Тёмным Лордом, на его условиях и согласно его предпочтениям, — в голосе Розье проскользнуло самодовольство. Он вдруг присвистнул сквозь зубы. — Что я вижу? К чему это загнанное выражение? Хотите сказать, что, открыв книгу, вы не ощутили характерного жжения? Или... просто не придали этому значения?

Злорадный смешок Пожирателя отозвался дрожью в моём теле.

— Во всяком случае, — ответила я недолго думая, — довольно безрассудно для Тёмного Лорда решаться на столь непредвиденный эксперимент, ведь при создании крестража всегда есть риск погибнуть или того хуже — лишиться магического дарования. Своими же руками сделать из себя сквиба — это самое бо...

— Не советую вам говорить об этом ему, когда он спросит, как продвигается ваше исследование, — перебил Розье. — Присцилла, даже не вздумайте противиться. Магия рода будет сопутствовать вам в этом исследовании, вы же последняя из Годелотов. Ньирбатор тоже сыграет свою роль. «Смерть человека — это экcпромт, притом oтвратительный, а крестраж — этo cтpoгая кoмпозиция и cама кpасота», — цитируя Годелота, Пожиратель наверняка стремился растопить моё сердце.

Ему не удалось.

Я неподвижно стояла у окна. Снаружи уже царил густой мрак. Время подходило к полуночи, о которой заранее возвещал наполнявший окрестности звон невидимого колокола.

— Вот такова подоплёка этого вопроса. Этой информации достаточно для начала, — снова заговорил Розье. — Тёмный Лорд велел передать вам, что Хоркруксия — это тайна, которую целесообразнее хранить в пределах кровного рода, поэтому для вас это должно быть вполне естественным занятием. Вам подвернулась работа по душе, Присцилла, так что не привередничайте. Хоркруксия у вас в крови.

— Мне не нужна работа.

— Тёмный Лорд не позволит вам лодырничать, уж поверьте.

От подобной наглости у меня отняло дар речи.

— Также ему известно о наличии в Ньирбаторе весьма впечатляющей библиотеки, которая была каталогизирована ещё до вашего рождения, — невозмутимо продолжал Розье. — Кроме того, вы вольны приходить сюда, — он развел руки в стороны, подразумевая книги на стеллажах, — в поисках того, чего не найдёте в замке. По существу, вы располагаете всем необходимым, чтобы послужить великой цели Тёмного Лорда.

Я не решилась спросить, что ещё ему известно о моём доме.

Заглянув в зеркало между шкафами, я увидела пепельно-серое лицо, отмеченное каким-то злым роком. Припомнились рассказы Барона о Диадеме. Возможно, Волдеморт мог как-то прибегнуть к ней для создания крестража... но такой обряд наверняка бы не удался. Ровена была светлой волшебницей, её магический артефакт отверг бы любую чёрную магию...