Дуэль... Дуэль, что же там было? Я пришла в положенное время в заброшенный амфитеатр. Что дальше? Если положиться на свою память, то я ничего не вспомню. Только отдельные фрагменты мелькают перед глазами. Нужно, чтобы кто-нибудь поведал мне, что случилось. Но иной страх охватывает меня: услышать, как выглядело со стороны то, что со мной приключилось.
Почему я до сих пор жива?
Я решила взглянуть на свои записи, чтобы воспоминания связались, словно рассыпавшиеся жемчужины. Предыдущая запись датируется семнадцатым января. Я с волнением бегала глазами по строчкам. Платье Эржебеты. Пожиратели смерти у калитки замка.
Я одно за другим перебрала в уме варианты — итог был мизерный. С перепугу я даже помышляла о том, чтобы покинуть Ньирбатор как можно скорее; уже придумывала подходящий предлог для объяснений перед госпожой Катариной. Немного позже мне пришло на ум послать сову Дамиану Розье и попросить об одолжении — замолвить за меня словечко перед Лестрейндж... Какая же я трусиха, дери меня Глаурунг! От потрясения я была просто не в себе, металась по комнате как заведённая.
Барон Баторий бодрствовал со мной всю ночь напролёт, стараясь настроить на нужный лад... «Иди навстречу всему надвигающемуся; достойно поприветствуй всё неизбежное», — напыщенно говорил он снова и снова, до тех пор, пока мне не захотелось сжечь всё дотла вместе с ним и собой. Я проклинала тот день, когда в медье заявились Пожиратели Смерти; когда они убили Балогов; когда я вздумала мстить; когда я оплошала...
На следующий день я ни свет ни заря, машинально привела себя в порядок и решила идти навстречу неизбежному, поразмыслив о том, что мне нечего терять.
Я даже никого не предупредила.
Вскоре меня увидели в амфитеатре — не среди зрителей.
Вторник, 29 января
— ... так что будешь Шиндера благодарить, — послышался беззаботный женский голос. Я еле разомкнула тяжелые веки и увидела Агнесу. Она сидела на тумбочке возле койки, беззаботно болтая ногами. — Он ведь жизнь тебе спас.
— Шиндер? Плутоватый старик Шиндер? — я хотела вскричать от неожиданности, но только прохрипела. Зачем Шиндеру спасать меня? Это обманчиво простодушный профессор с аккуратно подстриженной бородкой, иногда вульгарный и слишком фамильярный. Что-то вроде щеголеватого Барона под хмельком. — Погоди, Несс, что ты имеешь в виду?
— Он прервал дуэль. — Агнеса так и впилась в меня взглядом со всезнающим видом. У меня было две возможности: рассмеяться или разинуть рот от изумления. Я избрала второе.
— Как это прервал? Как это возможно?
Нарушение дуэльного статута так озадачило меня, что я на минуту забыла, что речь идёт о моей дуэли. Моим традиционным представлениям о Дне Тиборка был нанесён сокрушительный удар.
— Пожиратели ему не препятствовали, он ведь их посредник, важная птица. — Агнеса еле заметно подмигнула и добавила: — И Розье тотчас же поддержал его затею.
— Розье? — В моей памяти всплыла кривая улыбка Пожирателя. — Он там тоже был? Наверняка все медье там было. Какой позор... — Бросив на Агнесу беглый взгляд, я увидела, что она невозмутимо кивает. — Но почему Шиндер мне помог? Каков его мотив? — недоумевала я, неохотно принимая тот факт, что теперь кому-то что-то должна.
— Приска, что у тебя за пристрастия везде искать козни, подвохи и прочий вздор? — звонкий смех Агнесы резанул мне по ушам. — Старик сказал, что это не ради тебя, а ради твоих родителей. Да, представь себе. Сказал, что «Грегоровичи не хотели бы видеть, как их единственная дочь подыхает, как собака», — цитировала Агнеса, нисколечко не смущаясь такой откровенности.
— А Варег был там? — спросила я, озябшим сердцем вспомнив о своем друге, женихе, враге и соучастнике.
— Нет, он не приходил, — подруга помотала головой.
Мне вдруг стало так грустно, что хотелось зарыться в одеяло с головой. Варег ведь даже не знал, что ведьма меня вызвала. Я предпочла никому не говорить, чтоб меня не жалели, как последнюю неудачницу.
— Но он приходил, когда ты ещё лежала в беспамятстве. Сразу аппарировал сюда, стащил с себя тот засаленный балахон, бросил на пол... А знаешь, он такой, ну, вполне симпатичный, зелёный ещё, не полностью спятивший Фламель. Такиe вceгда мeдленнo раскoчегариваются, ecли ты понимаешь, чтo я имею в виду, — флегматично продолжала Агнеса, взяв кое-что в руки. — Он оставил тебе записку, ты разве не видела?
— И дневник тоже он принёс? — осведомилась я, оставляя без внимания забавную характеристику моего жениха. Я взяла протянутый маленький конверт с печаткой Гонтарёков.
— Да, Фери передал его. Сказал, что ты не заснёшь, пока не запротоколишь свои ведьмовские наблюдения.
Я спрятала конверт под подушку.
— Слушай, Несс, откроешь мне наконец тайну: где это я имею честь находиться?
— Как, не узнаешь? Это же больница чародея Лайелла.
— С какой радости я должна её узнавать?! Я же никогда не цапалась с банши.
— Ну вот! — Агнеса усмехнулась, вскидывая голову назад. — Теперь заметно, что ты приходишь в чувство. Узнаю нашу Приску.
— Да неужели? Больную, проигравшую и обесславленную?
— Послушай, Приска, — заговорила Агнеса тоном, не терпящим возражений, а между её бровей залегла такая архаическая морщинка, будто ей на самом деле столько, сколько всем нам вместе взятым. — Волшебники, которые не лежали в больнице Лайелла — сущие овцы. Ты теперь с опытом — так что наслаждайся! Амфитеатр после вас походил на кратер от падения метеорита, и даже стадо разъяренных кентавров не смогло бы так нашабашничать. Это вообще-то комплимент, если ты ещё соображаешь.
— Однако ты философ, Агнеса... — мои губы растянулись в болезненной усмешке. — Э-э.. гм... а скажешь наконец, как там себя чувствует... мадам Л.?
Я лелеяла надежду услышать, что хотя бы чуток покромсала лохматую.
— С ней вроде бы всё нормал... — Агнеса осеклась, стоило мне испустить глухой стон.
Когда Агнеса тактично удалилась, я вскрыла конверт и жадно развернула записку:
Мы там бывали — ты и я —
В иные времена:
Дитя, чьи локоны светлы,
Дитя, чья прядь темна.
Тропа ли грез манила нас
Из очага в метель.
Иль в летний сумеречный час,
Когда последний отблеск гас,
И стлали нам постель, —
Но ты и я встречались там,
Пройдя дорогой сна:
Темна волна твоих кудрей,
Мои — светлее льна.*
Я перечитывала строчки, силясь разобраться, откуда этот наплыв щемящей грусти и полузадушенной жалости, — и чувствовала, как холод обволакивает мою грудь. Тяжело притворствовать перед собой — я ведь знаю это стихотворение. Все дети в медье его знают. Ему меня когда-то научил отец. Очень неожиданно со стороны Варега. Но с другой стороны, зачем он ворошит в памяти эти строки? Ему известно, что стихотворение ассоциируется у меня с отцом... Ecть такие раны, котopые не стоит бepeдить. Наверняка Варег хотел этим на что-то мне намекнуть, чтобы я... перефразировала. Что мы уже не дети? Что мы заигрались? Или только я одна?.. Неужели он таким образом отпустил мне порцию своего осуждения?
Пришествие Пожирателей Смерти внесло много хаоса в наше медье, хотя история Сабольч-Сатмар-Берега издавна полнится межсемейными кознями, покушениями и кровопролитной борьбой за власть. У меня такое ощущение, будто мы с ранних лет сопротивляемся то пыльному ветру, то солнечному свету поочерёдно. Не осталось ничего исконно светлого или тёмного, всё перемешалось или, скажем, замаралось. Может быть, с течением времени станет легче сложить в единое целое цепь событий и оценить их трезво, а говорить о восстановлении правды сейчас и вовсе нет смысла.
Мне не на что жаловаться. Я жива. Меня лечат. Я не подыхаю. А скоро я вернусь домой.
Среда, 30 января
Итак, дорогой мой дневник, что я помню о дуэли?
Когда Агнеса пересказала мне увиденное, я обнаружила, что порядок изложения событий имеет своё преимущество. В моей памяти начали последовательно выстраиваться воспоминания: весьма тяжкие, но красочные до безумия. Калейдоскоп событий, представших передо мной, состоял из фрагментов, занявших не больше десяти минут, пережитых в мельчайших деталях.