Достоверно никто не знает, была ли то обычная палочка или нет. Мой отец говорил, что Годелоты и Грегоровичи породнилась, чтобы сберечь реликвию в тайне. С одной стороны, мой отец в детстве рассказывал мне много сказок, называя Бузинную палочку сказочной вещицей, а с другой стороны, отец часто повторял, что подоплёкой всех сказок есть реальный эпизод. Если у отца действительно была Бузинная палочка, то теперь это уже не имеет никакого значения, ведь её след пропал. Я была ещё ребенком и ничего толком не понимала; будь я тогда умнее, то расспросила бы отца поподробнее.
В общем, я выбрала люк в конце коридора на четвёртом этаже. Стоило распечатать его, как я тотчас уперлась в некую твердую гладкую поверхность, и не видела абсолютно ничего. Люмос там не сработал. После минутного колебания я набралась смелости, протянула вперёд руки и ощутила под перчатками твердую преграду или, быть может, иллюзию преграды. Я не нащупала ни выступов, ни следов стыка. Тогда, не без дрожи, я сняла перчатки и дотронулась до поверхности голыми руками. В люке мало-помалу становилось очень душно, что резко контрастировало с прохладной и сырой температурой Ньирбатора.
Повозившись с люком на протяжении нескольких часов, потеряв крохи самообладания, а также немного крови и волос, я оказалась в низком погребке. Там была замаскированная в груде камней лестница, которая углублялась в стенной проём, где в свою очередь висел гобелен с цветущими каштанами, химерами и колдунами в остроносых башмаках. Отодвинув его, я обнаружила потайную дверь. На двери был чугунный молоток. Прежде чем постучать, я отдалась на милость своему воображению, и уже фантазировала о сокровищах, которые вот-вот увижу: магические астролябии, «Розу Ветров» в многоцветии кожи и золотистых заклепок, чертежи иных миров, неисчерпаемое количество феликс фелицис, Бузинную палочку и даже руководство по пользованию... Подбодрив себя таким образом, я постучала, но не вручную, а палочкой. Дверь отворилась с весьма пугающим скрипом. Реальность оказалась куда прозаичнее.
Внутри был обычный чулан. Войдя я обнаружила человеческий скелет, пролежавший здесь изрядное время. От одежды остались лохмотья, но клочья ткани выдали свою принадлежность костюму маггловского покроя. В одной куче лежали бoтинки, пpяжки, давно уcтаревшие запонки от манжет, репортёрский значок с названием старой газеты «Глас Венгрии» и записная книжка. Я осторожно её перелистала и увидела несколько уже не имевших xoждение банкнoт и калeндарик 1942-го года. Похоже, было такое время, когда магглы проникали в Ньирбатор и вели свои расследования буквально до последнего вздоха. Внушительные залежи пыли и густая сеть паутины довершали отвратительную картину.
В углу чулана стоял огромный ветхий сундук, в котором я нашла одно-единственное платье. Надо же, платье! Но платье-то необычное. Согласно медному ярлыку на цепочке, оно принадлежало Эржебете Батори.
Госпоже Катарине моя находка пришлась очень даже по вкусу. Она радушно похвалила меня: «Ньирбатор усердно охраняет свои тайны, но ты знаешь, куда смотреть. Это платье — твоё по праву». Госпожа с её любовью к нарядам и украшениям принадлежит ушедшему веку, и я, чтобы не расстраивать её, постаралась сделать вид, что тоже радуюсь находке.
Истратив силы на раскрытие люка, я решила примерить платье немного попозже. Госпожа Катарина предупредила меня, чтобы перед примеркой я проверила его на наличие магической составляющей. Зная о нраве Эржебеты, я бы никогда не решилась забыть проверять всё, что нахожу в её доме.
Войдя в свою комнату с лёгким головокружением, я решила немного вздремнуть. Мне мучительно хотелось нырнуть в постель и с головой забраться под одеяло. Барон, как всякий уважающий себя портрет, молчал и смотрел в пространство. При виде его отсутствующего взгляда у меня сердце сжалось от тоски. Причислив меня к Пуффендуйцам, коих он отчего-то терпеть не может, Барон стал очень неразговорчив, и я уже смирилась с тем, что не скоро выпадет возможность выведать у него тайны Албанского леса.
Уткнувшись лицом в постель, я изумилась, когда услышала, что Барон подал тихий голос. Искоса посмотрев на него, я заметила его пристальный взгляд, ищущий моего. «Пускай лишь монсеньёр не буйствует... Пускай любезно соблаговолит помолчать ровно двадцать минут, чтобы я выспалась»
— Я любил её, — полушёпотом произнёс он.
— Э-м... вы хотите рассказать о дочери Ровены? — спросила я, чувствуя, как усталость отступает перед любопытством.
— Да, о Елене, — медленно ответил Барон, пристально глядя на свое отражение в зеркале. — Она была воплощением совершенства. Я до сих пор помню, как однажды вошёл в её покои: она стояла за высоким столиком для письма, который опирался на орла с распростертыми крыльями.
Барон помолчал с минуту. Я смиренно ждала, когда он продолжит.
— Неизбежен тот момент, когда... грёзы рассеиваются, — Барон говорил как завороженный, его глаза были пусты и черны. — Она была дочерью своей матери. До поры до времени в ней не было никакой претенциозности, но жажда власти сгубила её. Стоило Елене убежать из дома, как все горести одиночества обрушились на меня. — На строгом лбу Барона пролегли резкие морщины. Немного погодя он обратился ко мне: — Знаешь, Присцилла, в тебе есть нечто от Елены, и это не ускользнуло от моего внимания, хотя я понимаю, что едва ли моё потустороннее зрение избежало искажения. Твоя жизнь имеет малую ценность. Такие, как ты, могут быть полезны разве что в роли последователей. Если тебе нужен тот, за кем ты будешь идти, значит, ты — ничтожество.
— Послушайте, Баторий, — грубо ответила я, мой голос дрожал от обиды, — я знаю, что желчь ударила вам в голову, и вы, всегда такой остроумный, стали не в меру высокомерны. Избрав меня своей жертвой, вы с пpисущим вам злopадством начинаете меня подавлять...
— Не перебивай меня, глупая девчонка! — рявкнул Барон.
Мешанина чувств охватила меня: и тоска, и недоумение, и страх, и гнев. Облокотившись на подушку, я смотрела куда угодно, только не на портрет. На столике возле кровати я увидела свой утренний чай с беленой, и решила допить, пока Барон остынет.
— Я требую к себе почтения и больше ни слова не пророню, пока ты не поставишь эту гадость на место,— заявил он угрожающим тоном. — Я расскажу тебе, что спрятано в Албанском лесу.
Я недоверчиво обернулась к Барону и, ничего не ответив, поставила чашку обратно. Затем стала ожидать с замиранием сердца, что он продолжит.
И он продолжил. Барон поведал мне историю о диадеме Ровены Рэйвенкло.
Я лежала и слушала, смотря в потолок. Сперва мне показалось, что он развлекает меня какой-то безвкусной небылицей. Дочь в родной матери крадёт какой-то артефакт, чтобы с его помощью достичь премудрости и доказать собственную значимость... Почему-то убегает в лес, и не простой, а Албанский. Почему-то прячет то, что украла. Почему-то не хочет просто возвратить украденное и вернуться домой. Как-то всё невразумительно... А затем я вспомнила, что где-то читала о потерянных реликвиях, среди которых также упоминалась некая драгоценность Рэйвенкло.
— «Утерянные сокровища» Геллера, — желчный голос Барона оторвал меня от попыток вспомнить, где же я читала о Диадеме. — Я же вижу его на твоей полке... чертова пуффендуйка.
Я пропустила мимо ушей эту колкость, улыбнулась Барону и взмахом руки призвала к себе книгу. Найдя раздел о Рэйвенкло, я начала читать вслух, чтобы Барон не загрустил.
«Диадема Ровены — это предмет редкой красоты и древний артефакт, наделённый прославленной магической силой, который принадлежал когда-то одной из основательниц Хогвартса Ровене Рэйвенкло. Согласно легенде, Диадема являлась источником магической силы, которую Ровена черпала в то время, когда закладывала основы Хогвартса вместе с тремя величайшими чародеями. Диадема состояла из двух золотых резных пластин с россыпью 137 бриллиантов. Она была инкрустирована тремя крупными сапфирами, главное место среди которых занимал пятый по величине в мире вестготский сапфир, которого венчал гордый профиль орла. Вдоль ободка на Диадеме было выгравировано девиз факультета Рэйвенкло «Wit beyond measure is man’s greatest treasure» (остроумие сверх меры является величайшим сокровищем человека). Начиная с XI века, Диадема считается утерянной. Гоблины-ювелиры с XIV века создают копии, которые снискали популярность как часть приданого невесты наряду с другими диковинами. С недавнего времени перечень потерянных реликвий пополнила Чаша Пенелопы Пуффендуй. В 40-х годах было известно, что она находилась в частной коллекции...»
