Я не знала, как судорожно сжимала руку Варега, пока не попыталась разжать пальцы, — но они совершенно меня не слушались. Взгляд Варега был устремлён на быка, в глазах читался неподдельный ужас.

Бык мертв. Мазуревич наверняка выпотрошен.

Во дворе стояла мертвая тишина. Ни шоpoxа, ни дыxания, ни звука. Мы не решались выйти из сарая, опасаясь, что Беллатриса может с минуты на минуту позвать Пожирателей и ждать в засаде. «Но она же так ранена, — промямлила я, удерживая взгляд Варега. — Обалдеть как ей досталось!.. Почему Стюарт не забодал её, как это делают все нормальные быки?..»

Неподалеку от дома раздался новый скрежет снега. Два силуэта. Затем копытообразный топот возвестил о приближении целой толпы. Я вцепилась в балахон Варега, не находя себя места. Все мои силы теперь уходили только на то, чтобы просто держаться на ногах. В животе снова противно заурчало.

— Приска? — шёпотом позвал меня Варег. Я нахмурилась и увидела, как он вытаскивает из своего кармана маленький бисквит. У него вообще карманов больше, чем у маггловского фокусника. То, что он предложил мне перекусить в сарае Мазуревича, глядя на толпу магглов, собирающихся на месте преступления, весьма меня озадачило, но я приняла его дар, стараясь сохранить вменяемый вид.

Гадкие магглы сходились со всех сторон лесопарка. Роились как саранча. Балагурили, размахивали руками.

Ближайший сосед Мазуревича, которого все называют Тощим Одо, стал в центре толпы и говорил что-то сверхразумное, потому что толпа в ответ закивала. Затем он решительным шагом направился к параднему входу дома. На Стюарта под забором вообще никто не обращал внимания. Все зеваки ожидали возвращения Тощего Одо, и мы с Варегом в том числе.

Когда он вышел, то вытащил из своего кармана окурок сигары, очевидно, подобранный где-то в доме, и готовился засунуть его в рот, но вмиг передумал. Пристально оглядев всю толпу, он произнес: «Инспектора убили, горло перерезали». Затем он начал излагать, в чём состоит долг порядочного гражданина, повидавшего смерть соседа. Зеваки из толпы один за другим заходили в дом.

Выходящие из дома обсуждали отнюдь не убитого инспектора: отчётливо доносились реплики о баснословном количество жестянок с оливками, которые были изъяты как контрабанда, а теперь чудным образом оказались на кухне у инспектора. Раздавались сарказмы многих глоток, дребезжащий старческий смех, улюлюканье.

«Они сейчас перероют все его заначки», — шепнул мне на ухо Варег. Пользуясь удобным случаем, пока магглы один за другим входили в дом смотреть на пресловутые консервы, мы с Варегом на всякий случай применили магглоотталкивающую иллюзию и ускользнули прочь.

Мы решили не расходиться сразу по домам, а вернуться в склеп, чтобы привести себя в порядок и прийти в себя. Варег шёл прямо, точно уличный фонарь, а я еле волочила ноги по снегу. Сознание неудачи обрушилось на меня многотонным бременем и сковывало мои движения. Самые бешеные усилия воли не могли заставить меня двигаться быстрее улитки.

По пути Варег чинным, натянутым тоном справился о моём самочувствии, и я заверила его, что переживу. Моё притворство исчерпалось на полпути. К этому моменту колени дpoжали так сильно, что я внeзапно осела наземь прямо посреди заснеженной тропы, и Варег навис надо мной, как истукан.

— Она вернется. Всё перероет, пока не выяснит, кто. Она знает, что кто-то отнял у неё палочку. Она так и лежит там возле сарая. Она вернётся за ней. Неприятностей мне не обобраться! — безудержно лепетала я.

— Не глупи, Приска! — отрезал Варег. — С чего это она должна подумать на тебя? Мало ли кому досадила. Да почти всей деревне... Зато с Мазуревичем покончено. — Егo голос дрогнул и замер, как будтo он подыcкивал подxoдящие слова. Откашлявшись Варег добавил: — Минус одна зараза, тоже ничего. Ну же, поднимайся! — и подхватил меня под локти, помог встать и мы таки сумели дойти до склепа. Я могу поклясться, что скончалась бы, отойди он тогда хоть на шаг.

В склепе Варег присел на сундук и ошарашено смотрел вперёд себя. Положив голову ему на колени, я тихо плакала, а он мягко перебирал мои волосы, потом, как-то вскользь, применил очень любопытную магию: накрыв своими губами мое запястье, он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Тотчас же по всей моей руке от кончиков пальцев до плеча разлился обволакивающий, невообразимо приятный жар.

Более-менее опомнившись, мы покинули склеп и побрели домой.

— Приведи себя в порядок, Приска. Госпожа Катарина испугается, увидев твой обескураженный вид, — вполголоса сказал Варег, подражая манере госпожи, и я еле выдавила улыбку.

Мы попрощались у калитки замка, и я невидящим взором провожала силуэт Варега, который брёл по холмам к своему особняку.

Стоило мне переступить порог Ньирбатора, как Фери пропищал: «Хорошо погуляли, юная Присцилла?»

Промычав в ответ что-то неразборчивое, я поковыляла в свою комнату. Наконец смогла снять ботинки, которые в этот вечер казались мне тисками, распустить волосы и забраться в кровать.

— Выкладывай, пока тебя не разopвало, — глухо донеслось из-под портьеры.

Я молчала, как нашкодивший домашний эльф. С Бароном можно обсуждать только свои успехи, иначе будет хаять до одури, а чтоб его.

— Как ты смеешь?! — вспылил он в ответ на моё молчание.

— Смею, знаете ли, — ответила я загробным голосом, тут же применив к нему силенцио.

Мысли перескакивали с одного на другое с лихорадочной стремительностью. Что ж, Мазуревич был ещё той заразой, но умереть должен был не он. Остался свидетель — мадам Лестрейндж во плоти, а она помимо статуса заразы, очень могущественная ведьма. Настолько, что её убийство можно назвать своего рода кощунством. Но она же убила Вилму... Убила сквибку. Маленькую Вилму. Взяла да убила...

А как подгадил мне Стюарт! И как это ведьма изловчилась укротить его без волшебной палочки? Опять-таки: почему сразу не уложила его? Я пропустила очень важный момент. Короче говоря, недооценила мерзавку. Как же я оплошала.

Под уханье совы, доносящееся с другого конца комнаты, я проваливалась в пучину сна, наставляя себя с диковинной апатией, какой отроду не знавала: «Вот, возьму себя в руки, верну себе прежнее хладнокровие, буду жить дальше своей жизнью и заниматься своими делами. Ничего, всё образумится. Ну-ну, ничего... как-нибудь. Ничего».

====== Глава Двенадцатая. Госпожа и Душенька ======

Воскресенье, 14 января 1964 г.

Итак, дорогой дневник, чего я добивалась и чего достигла? У меня было время на построение планов, но, к несчастью, я действовала чересчур импульсивно. Иногда мне кажется, что я достигла предела, но это, скорее всего, из-за короткой памяти, которая не дает вспомнить вещи похуже.

«Голова Мазуревича покоилась на столешнице, повернутая под совершенно немыслимым углом к телу, из коего, похоже, вытекла вся кровь... её темная масса обильно покрывала кухонный пол вокруг трупа. Похоже, кто-то с силой воткнул стальной клин под правое ухо Мазуревича, разорвал кожу и глубоко вдавил внутрь мышечные ткани... А в глубине раны виднелся кусок черных кружев. Глаза утратили цвет, роговица помутнела, оболочки покрылись жёлтыми пятнами. Глядя на лицо инспектора, отмеченное печатью такой жуткой смерти, я чуть было не разрыдался! Нос так заострился, челюсть отвисла, губы во-о-от так оттопырились...» — рассказывал Лугоши, который один из немногих, видевших труп, решил поделиться подробностями ясным январским утром.

Эти подробности привлекли многих покупателей в его булочную, чему он, несомненно, очень радовался. Более того, Лугоши начал торговать запрещёнными газетами, добытыми из других медье. Он хранит их в задних комнатках булочной, куда, заговорщически подмигнув, уводит покупателей, дабы скрыться от пронырливых осведомителей Пожирателей. Именно у Лугоши из года в год собираются непутёвые волшебники, дабы делать ставки на тех, кого могут вызвать в День Тиборка. Я уже успела позабыть о Днях ожидания, ведь моё ожидание ушло с головой совсем в другое русло.