— Не тревожься, душенька, праздничную мантию и трико тебе надевать не надо. И раздеваться тоже не придётся. — С этими словами Лорд потянулся, хрустнув костями, поднялся и отряхнул с брюк летнюю пыль.
Я сфокусировала взгляд на Нагайне, а она — на Лорде. В солнечном свете его волосы блecтели каштаново-красным цветом. Змея завороженно высунула кончик языка.
— Сейчас мне о многом нужно подумать, — произнёс Лорд холодно и отчужденно. — Возвращайся к своим обязанностям. Завтра я позову тебя.
Едва покинув кабинет Волдеморта, я пустилась бегом.
Выбежала во двор дома, хватая ртом еловые ароматы, доносящиеся из лесной чащи. Во дворе, везде, где была почва, торчали мертвые кусты, желтушные лютики и маргаритки, образуя странный висячий сад, который окутывал это место какой-то старческой аурой. Много там было всяких мертвых растений, но я не сильна в ботанической номенклатуре. Туфли из козлиной кожи мгновеннo пали жepтвой луж во двope, но я не обpащала внимания ни на лужи, ни на намoкший подoл платья. В ушах у меня звенело. Мне казалось, что я тону.
Если он проиграет эту войну... я... я просто... А чтоб им всем издохнуть! Меня ведь тоже могут бросить в Азкабан! Маггл в подвале Ньирбатора. Маггла в склепе Баториев. Сол. А если не в Азкабан, в любом случае я превращусь в изгоя и не смогу появляться в обществе. Почему-то в тот миг я вспомнила о необузданности Лестрейнджей, об их коварстве и неоправданной жестокости. Ох, будь у меня возможность выбирать, кого засадить в Азкабан, я бы освободила Мальсибера, чтобы его место занял кто-то из троицы!
Поддавшись дурным импульсам, я стала бросать Редукто в не растущие, тупо хилые деревца. Я никогда еще не чувствовала себя настолько беспомощной и очень злилась.
Окна кухни вместе со ставнями были распахнуты настежь. Замзи самоотверженно колдовал над сковородкой, издающей звуки балагана.
От злости, как оказалось, тоже просыпается аппетит. Вернувшись в дом и увидев на тарелке, как тушёная баранина застенчиво обнимается с ломтем ветчины, мне подумалось, что светлое будущее неизбежно.
Не удержавшись, я перечитала «Ежедневный пророк», но освещаемые события не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило в моей душе. Из гостиной, где наедине с собой осталась Берта, не доносилось ни звука. В её взгляде было что-то обречённoe, как будто она попала в плeн своиx сновидений.
Уже во время ужина Замзе суетился возле меня, не в силах понять, почему он так много готовит, а у меня «кожа да кости». Он сказал, что желает мне добра, но я ни на минуту ему не поверила. У этого эльфа нет законного хозяина, ему нельзя доверять.
— Пожалуй, нет ничего вкуснее ветчины с бараниной, — чувственно заметил Замзи, кашлянув между мной и Бертой. — Сочное мясо, даже если оно слегка пересолено, смягчает сердце, ох как смягчает.
Я взяла ещё кусочек, чтобы вовсе лишиться сердца. Замзи издал вздох облегчения и поклонился.
— А вы, мисс? Не хотите ли съесть ещё кусочек?
Берта проигнорировала эльфа, и тот, фыркнув, сунул поднос под мышку и зашагал прочь.
Я посмотрела на своё отражение в треснутом зеркале напротив. Вчера я пыталась склеить трещину, но, видимо, её произвело тёмное проклятие, и ей уже не помочь. А Берте? Сколько бы я ни прокручивала в голове различныe возможнocти выхода, никакогo выхода для ведьмы я нe видела. Я старалась меньше думать о ней, убеждая себя, что мне безразлична судьба невесты азкабанщика. А она даже не знает об его аресте...
Я не знала даже, сможем ли мы с Лордом вернуться. В газете была фотография, сделанная в Тиране: на фоне оливковых рощ и террас, обнесённых каменной стеной, стоял конвой, состоящий из мракоборцев и других волшебников, — судя по безобразным цветастым, нарядам, — членам Ордена Феникса. Чванство министерских рож гармонично сочеталось с тупой героической восторженностью орденовских физиономий.
Поскольку мы ужинами без Лорда, Берта возомнила себе невесть что и забросала меня полными обиды взглядами. А под конец ужина так и вовсе раскричалась:
— Волдеморт не стоит того, чтобы ты благоговела перед ним! — резко выпалила она тоном судьи, зачитывающей приговор.
Я хотела было сказать какую-нибудь гадость, но прикусила язык.
— Он — конченый человек! — не умолкала Берта, мученически вознося глаза к небу. — Он целыми днями занят только тем, что изображает из себя небожителя!
Я подождала-подождала, и моё терпение лопнуло. Я выхватила сложенный «Ежедневный пророк» из кармана своего платья и бросила Берте в лицо.
Но в последний миг одумалась. С моей стороны было чистейшим милосердием испепелить газету.
Берта даже не поняла, что произошло.
— Криспин обязательно приедет за мной... — безжизненно бросила она, её взгляд остекленел. — Ты бы тоже хотела, чтобы тебя кто-нибудь так любил.
Внутренне замерев, я лишь сказала:
— В один прекрасный день ты наконец поймешь, что Криспин, которого ты боготворишь, преданно служил этому небожителю.
Мне пришлось вернуться во двор, чтобы согнать всю злость на мертвой фауне.
Я всё-всё сделаю для него. А когда уже буду дома, первым делом потребую вернуть мне портрет Кровавого Барона.
«Остановись! — пищал внутренний голос. — Ещё пару месяцев назад ты о нём ничего не знала. А теперь убиваешь ради него! Что будет завтра? А послезавтра?»
С болезненным вздохом я вырвала с корнем куст гнилых роз.
То же, что сегодня. И завтра, и послезавтра. Так будет всегда.
Комментарий к Глава Седьмая. And She Cried Mercy Название главы — из песни Ника Кейва «Mercy»
And she cried ‘Mercy! Have mercy upon me!’
And I told her to get down on her knees.
И она умоляла «Сжалься! Сжалься надо мной!».
И я велел ей пасть на колени.
Или другой перевод:
Она взмолилась о пощаде,
И я велел ей встать на колени.
https://youtu.be/sQM8G2ZjPrw
====== Глава Восьмая. Душа Волдеморта ======
To release the soul, one must die.
To find peace inside, you must get eternal.*
“Life Eternal”
Mayhem
Пятница, 1 июля 1964 года
Утренний свет лился сквозь cтавни, золотя плетеный ковpик на полу, когда я очнулась от потpeвожившего мой слух шевеления. Массивная змеиная голова возвышалась над изголовьем моей кровати. Нагайна в упор уставилась на меня своими орехово-карими глазами.
Внезапно я ощутила боль в правой руке, которая была под подушкой. Оказывается, я всю ночь сжимала в ней палочку и кинжал, сражаясь с Железными Перчатками, Лейстрейнджами, кентаврами, упырями и Орденом Феникса. Им всем приспичило потревожить мой ночной покой. Я тряхнула головой. Ё-моё, ну сколько можно?! А чтоб фестралы накормили ими своих птенцов!
А теперь на меня неотрывно смотрели глаза кобры, будто пытаясь заморозить кисель внутри моей черепной коробки.
Какая же печаль заложила эту тонкую складку там, где у людей расположены брови? А эти кривые лучи в уголках глаз, откуда они? А вмятинка на подбородке совсем как у госпожи Катарины...
Загадочность Нагайны продолжала будоражить и беспокоить меня в равной степени. Когда я, однако, осведомилась у Лорда о её статусе крови, его ответ превзошёл даже эту загадочность. «Чистокровные в своём большинстве — это бecтолочи, не стоящие моего внимания и времени, затраченного на разговоры о них, — ответил он с каким-то злocтным апломбом. — Они ничего не умеют, кроме как находить племенных кобыл из надлежащегo табуна для создания очередного поколения бестолочей».
Короче говоря, я ничего не узнала о происхождении Нагайны. У меня даже закрадывалась мысль, что она нарочно в моё присутствие не выходит из змеиного облика, дабы я не смогла ничего у неё выведать. Что ж, это её право. Но как же досадно...
Пристально и без наслаждения я изучала лик змеи, а она, словно всё понимая, хлопала ресницами и продолжала смотреть.
— Как же все-таки обстоят дела с тобой, Нагайна? — Повернувшись на бок, я заговорила к ней как можно благожелательнее, подражая голоску госпожи Катарины, которым она обращается ко мне, когда я болею. — Неужели ты впрямь этого хочешь? Хочешь... эм, приютить ломоть его души? Конечно, это твой выбор. Но я бы хотела услышать от тебя, как ты обосновываешь такое желание. И тебе совсем не обязательно прямо сейчас быть змеей, мы могли бы потолковать по-человечески. Тебе ведь недолго осталось в теле человека...
