Он был близко. Слишком близко. Не толще моей ладони было это расстояние, и я не могла не вспоминать того, что приключилось в моей спальне. Чувствуя, как краска заливает моё лицо, я отвернула голову в сторону, но он вернул её в прежнее положение и продолжал:

— Медянка, бог ты мой... — Он рассмеялся мне в лицо, обдав его жаром. — А в Албании тебе, значит, будет жаль каждую кoзявку, cкользнувшую по cамому кpаю твоегo поля зрения? Не так ли? Будешь и там устраивать мне такие сцены?

Я судорожно покачала головой. Его пальцы на моём лице были так холодны, что, если бы не его голос, я почти поверила бы, что это неживой человек. На таком расстоянии я видела в уголках его глаз совершенно неправдоподобные, вроде как борозды на тающем воске, извилистые морщины. Много разных морщин я видела у людей, но таких — никогда. А кожа на его ноздрях — когда те не трепыхались — и вовсе казалась иной текстуры, чем остальная. Носогубные складки у него как-то странно выделялись, но я никак не могла понять, в чём тут дело. И сама посадка его головы казалась неправильной. Он видел, что я откровенно пялюсь на его искаженную физиономию, но его это нисколько не смущало. Оторвалась я только когда он склонил голову набок и лениво поправил мою блузку, съехавшую набок.

— Не заботься о ненужном. Впредь ты должна заботиться только обо мне, — прошептал он. — Наши с тобой отношения столь запутаны, что я уже и не помню, действительно ли засунул свой язык в твой рот. Больше походило на, гм, птичий клевок... да, самое то. Ведь ты так храбро отбивалась. Папаша бы гордился тобою. Ведь я и вправду пытался соблазнить тебя...

— То, что там произошло, сложно назвать соблазнением.

— Стало быть, насильственным ухаживанием? — в глазах Лорда сверкнуло мрачное веселье.

Склонившись совсем близко, он провёл холодными губами по моей челюсти и вниз по шее, где его зубы неожиданно прикусили мою кожу. Извне подул неожиданно промозглый ветер, но зловоние разделанной человечины уже изрядно туманило рассудок. Мне было страшно, но тяга к этому манящему чудовищу, казалось, вот-вот возобладает над страхом.

— Радуйся, что я не заставил тебя вскрывать. Знаю, что ты слишком мягкотелая. На этот раз я тебе прощаю, — бесстрастно говорил он, приглаживая мои волосы, которые наверняка стояли дыбом. — Но запомни на будущее: если я прикажу исполнять — ты исполняешь, если прикажу ассистировать — ты ассистируешь. Я не проверяю тебя на прочность — только на преданность, и лучше тебе быть готовой всегда мне её доказывать. А сейчас, — продолжал его мягкий голос словно плетью сдирать мою кожу, — ты аппарируешь в свой ненаглядный Ньирбатор и будешь сидеть тихо, как мышка, дожидаясь моего возвращения. Вечером мы будем ужинать в замечательной дружественной обстановке: я, ты, карьерист, спортсменка и старушка. Видишь, какой я добрый?

Руки Лорда небрежно скользнули по моей талии; краем глаза я видела разделанную женщину, скрюченную в цветастой кучке одежды в трёх шагах от меня. «Старушка?.. А она в нём души не чает...»

Когда он отпустил меня, моя рука дёрнулась к медянке, но безвольно упала вниз.

Последнее, что я видела в склепе — Инсендио, поглощающее всё, чего там прежде не было.

Возвращаясь домой, я уже издали видела, как дымчатые лучи газового фонаря ложились на луговину с её режущей глаз симметрией. Там опять сновали кошки — вместе с детьми. Миклоса среди них не было.

К ужину я, по щепетильному настоянию госпожи, надела темно-вишнёвое майское платье — вместо синего или чёрного, — но госпоже Катарине я всё равно не угодила. Ей теперь очень трудно угодить. Мне кажется, она меня не любит (если вообще любила), а если не любила, то теперь и подавно. Когда я вхожу в обеденный зал, госпожа только слегка поворачивает голову в мою сторону, ничего не говоря, и царственным жестом указывает мне на кресло поодаль, а сама продолжает беседу с увальнем, от внимания которого ничего не ускользает. Он видит, куда дует ветер. Узнай он, что летом мы с Лордом отправимся в Албанию, он бы и вовсе стал неуправляем.

Ужинаем мы теперь все вместе. Это не лезет ни в какие ворота, и ничего хорошего из этого не получается. Атмосфера грузная, со многими недосказанностями. Всё внимание приковано или к Лорду и госпоже, или к Мальсиберу и Берте. У меня чувство, что называется, заброшенности, хотя я знаю, что играю в жизни Лорда куда большую роль, нежели все эти случайные лица.

Внимая их болтливому фарсу, я чувствую, что замерзаю до центра мозга, с трудом доедаю, не ощущая вкуса и по большей части скребу ногтем по краю стола. Зачем Лорду эти жуткие церемонии? Утешаю себя тем, что хотя бы пару дней смогу от них отдохнуть, когда Лорд отправится навестить министра Дженкинс, — где бы она сейчас ни была. Если она содержится в другой стране, Лорд сядет на поезд в городок Мартон, где можно воспользоваться порталом за рубеж. К слову, я подавила сильное желание спросить его о местонахождении министра. Это мне ни к чему. Меня это не касается.

За ужином я то и дело смотрела на Лорда, поражаясь, как это я раньше не замечала тех жутких морщин. Когда он первый вышел из-за стола и удалился, я прервала квохтанье госпожи вопросом, когда у Лорда день рождения (спрашивать самой мне как-то неудобно, даже после того «птичьего клевка»). Госпожа в ответ таинственно улыбнулась и повела веером, как бы намекая, что скажет, когда сочтёт нужным. Она перешла в ту дебильную стадию влюбленности, когда от чужих глаз хочется спрятать не только возлюбленного, но и все сведения о нём. В те мгновения я жалела, что она не владеет легилименцией, дабы показать ей «старушку».

Госпоже, мне думается, совсем уже нет до меня дела. Лорд поощряет мои страхи, чтобы манипулировать мною. Мальсибер желает поскорее отослать меня к родителям. А Берта не в счёт — она ничего не понимает. То хихикает сквозь пузырьки тыквенного сока, то плачет у всех на глазах.

Ночью мне грезились кошмары. Снилось, что из гримуара госпожи я вытянула конверт, на котором стояло: «Моя последняя воля. Катарина Батори». Я испытывала пьянящее чувство, держа руках наследство Баториев, Годелотов и Мальсиберов. Потом я его прочла. Завещание было составлено просто и ясно: госпожа отдала всё Мальсиберу, а мне пожелала счастливой замужней жизни в особняке Гонтарёков.

Проснулась я с криком, на который примчал Фери, но я сразу отослала его восвояси. Потом я уже не могла заснуть и, кроме того, боялась, что Лорд снова заявится и прикажет идти открывать ему люки.

Приподнявшись на локте, я смотрела в темноту — она мне отвечала шорохом в углах, поскрипыванием в стенах, шарканьем духов предков, едва уловимым стрекотом сверчков. Она мне отвечала. Темнота моя и Ньирбатора.

Уже под утро я снова заснула.

«Госпожа Присцилла принесла большую жертву на луговине», — оглашает голос.

«Госпожа Присцилла!» — машет руками малышня.

«Госпожа Ньирбатора!» — приподнимают шляпы волшебники: лавочники, извозчики, старьевщики, профессора.

Пятница, 20 мая

В обеденном зале у нас теперь внедрён инородный элемент — синее знамя с двумя камышами. Если подступаешь к нему слишком близко или чересчур долго смотришь на него без особой симпатии, оно начинает орать как заведённое: «БЕЙТЕ БЛАДЖЕРОВ, ДРУЗЬЯ, КВОФФЛ СИЛЬНЕЙ БРОСАЙТЕ!».

«Паддлмир Юнайтед», — крякнул Фери.

Я уставилась на эльфа, требуя объяснений. Это, оказывается, квиддичная команда, «старейшая команда лиги», за которую болеет Берта. Дальше расспрашивать я не стала, поскольку поняла, что эльф хочет хоть как-то искупить свою вину за случившееся.

А случилось вот что.

Вчера, возвратившись из Аквинкума, где я гуляла с Агнесой, я как ни в чём ни бывало ввалилась в гостиную. Там как раз шло заседание: госпожа Катарина и Мальсибер сидели на кушетке, а на диване напротив лежала Берта, отчаянно сморкаясь в платок.

— Нет, ОНО не было расплывчатым! — полурыдала, полукричала она. — Общий облик я не рассмотрела, но ОНО выглядело, как НЕЧТО в фате.