Лорд Волдеморт не обещал присоединиться, но и приглашение не отверг.

Он задался целью извести меня.

— Кушать подано, сиятельные господа! — возгласил Фери тоном, подразумевающим: «Грядите, мерзопакостные, и вкусите моей отравы!»

В банкетном зале вместо канделябров освещением служила люстра, чей хрусталь сверкал, как водопад под лучами солнца. Голубые глаза Берты подверглись золотистому налёту. Сервировка на столе была бьющей на эффект. Тошнота.

Я сидела по правую руку от госпожи Катарины И единственная среди них была во всём черном, что придавало мне вид главной плакальщицы на похоронах. Руки были чинно сложены на коленях, а чувство было такое, что мне уже никогда не захочется ни есть, ни пить.

Несколько раз я находилась под впечатлением, будто Мальсибер хотел заговорить со мной, но, поймав его взгляд, я каждый раз убеждалась, что это мне только показалось. Он демонстративно разговаривал только с госпожой, а Берта уже буквально сделалась привидением — никто не обращал на неё внимания.

Никто, кроме меня. Я внимательно наблюдала за малейшими изменениями в её лице и манере держаться.

— Далеки те времена, когда я прокрадывался к Фери на кухню за изюмом и сахарными мышками! — ванильным баритоном повёл Мальсибер, сидя по левую руку от госпожи и поглаживая её по белой перчатке. — Фери мастер делать чудные мышки. Когда тебе десять лет, что может быть притягательнее! Р-р-р! — хищно добавил он, растягивая в жизнерадостную улыбку свои козлиные черты.

Фери подавал к супу огненный херес. Судя по его унылому виду, он недоумевал, почему мракоборцы ещё тогда не арестовали Мальсибера.

Меня мутило от нелепых детских воспоминаний. Пока увалень в свои десять объедался сахарными мышками, я в свои девять заколдовывала уток на берегу Пешты, чтобы бросались на магглов. Мизантропией не принято бахвалиться при застолье, но если б я налегала на сахарные мышки, я бы никому в этом не призналась. С какой стати Лорд удостоил такого своей Метки?

— У тебя какое-то напряженное выражение, Приска, — засахаренный голос в один миг поверг меня в ужас. — Выпей ещё бокал хереса. Ну-ка, ну-ка, ну-ка!

— Не слишком ли много хереса? — сухо ответила я, накрыв ладонью свой бокал.

— Тогда позволь предложить тебе ликёр! — Мальсибер живо щёлкнул пальцем, чтобы призвать какую-то страховидную фляжку, о которой якобы забыл в начале вечера.

— Не возражаю, — ответила я, про себя решив, что скорее отведаю крови из глазниц Мальсибера, чем содержимое его фляжки.

К восьми часам госпожа и Мальсибер просто фонтанировали энергией. Порой я ловила на себе его усмешку — то была натянутая, злобная гримаса, и угрозы в ней содержалось больше, чем в самом лютом взгляде. Знал бы ты, дорогой мой дневник, до чего болезнен этот навык — притворство. Я не могла больше улыбаться в ответ. Моя собственная маска провалилась в тартарары.

— Душенька сегодня несколько нервная, — оправдывалась за меня госпожа. — Боюсь, это из-за переутомления. Приска выполняет важную академическую работу для Тёмного Лорда.

Воздух прорвал внезапный всхлип.

Наши головы повернулись к Берте. Её левая рука судорожно комкала в кулаке скатерть. «Интересно, что Мальсибер рассказывал ей о Волдеморте? Или её помрачение до того глубокое, что она совсем уже не соображает?» Орлиные глаза госпожи застыли на Берте, но Мальсибер тотчас ловко выкрутился из ситуации — поддержал тему моего измождения.

— Тебе не стоит так переутомляться, детка. Если не будешь благоразумна, тебе может понадобиться длительный отдых. — Контраст между его сладким тоном и улыбкой, не коснувшейся его холодных глаз, навёл меня на мысль, что он желает мне оказаться в больнице Лайелла.

Наш зрительный контакт прервал воодушевленный голос госпожи:

— Ох, Криспин, не за горами то время, когда Тёмный Лорд займёт своё законное место, став во главе магического мира! Он вернётся к себе домой победителем, верховным магом и правителем, а Приска сможет отдыхать сколько пожелает.

Выслушав госпожу с приоткрытой пастью, Мальсибер поднял бокал и предложил выпить за такой счастливый исход.

Странное наваждение охватило меня — в сознании нарисовался обширный пустырь, посреди которого зияла свежевырытая могила, и мне казалось, что это заключительная тайна моей жизни — а другой не дано. Опустив голову, я едва сдержала навернувшиеся на глаза слезы. Я думала о том, как народ в медье выбегает на берег Пешты полюбоваться великолепием широко разлившейся реки и молодой зеленью. Май в этом году более ранний, чем у нас это бывает, его не прерывают капризные похолодания, что срезают головки зелёных трав. Я сосредоточенно думала об этом, и мне казалось, что если перестану — для меня всё будет кончено. Я прониклась ненавистью к каждой минуте, проведённой за этим ужином, но не могла просто так сдаться.

Неестественно любезный голос Мальсибера набирал всё более жуткие обороты по мере того, как он углублялся в своих россказнях. От него несло чужеродностью — он принёс с собой вонь английского тумана. Иногда он мимоходом упоминал Берту в качестве действующего лица, но даже не делал паузы, чтобы подoждать, как oна отpeагиpует на егo реплику. Этo производило тяжёлое впечатление.

Мальсибер плел какую-то околесицу про яйца фаберже. Запасы золота рода Мальсиберов в старину шли на регулярную закупку скота. Больше ничем они не занимались. Аптекарским делом они занялись только в начале этого века. А теперь, оказывается, они коллекционируют яйца. Его отец начал собирать коллекцию лет десять назад, потому что его мать из рода Флинтов ежегодно привозила их из своих поездок черт знает куда. Вплоть до того года, в котором она скончалась, она привозила домой дурацкие яйца.

Госпожа внимала Мальсиберу с упоением. Я вышла из оцепенения — меня трясло от еле сдерживаемого смеха. «И зачем Лорд удостоил своей Метки этого фабержиста?»

С Бертой мы перекинулись парой ничего незначащих фраз, но я была приятно удивлена отсутствием у неё чванливости, которую часто можно наблюдать у иностранцев. Она смотрела на меня простодушным взглядом, и на миг мне даже захотелось, чтобы у неё не проявилось никаких псилобициновых признаков, и чтобы она не роняла достоинства на глазах у госпожи Катарины. Но эта надежда потухла, когда к ней наконец обратилась госпожа:

— Берта, дорогая, просветишь меня немного в области магического спорта? Я знаю, что ты обладаешь весьма обширной эрудиции в своей области. Не каждый день выпадает счастливый случай принимать в своём доме сведущую в спорте ведьму.

Тогда это случилось.

Берта не отвечала.

Она уставилась в зашторенное тёмное окно, накручивая на палец прядь волос.

Улыбка медленно сползала с лица госпожи. Её взгляд пал на Мальсибера и краешек её губ поднялся в... сочувственной улыбке. «Сочувствие?! Она же должна свирепствовать!»

Сохраняя невинную улыбку, козлиные черты лица Мальсибера приняли коварное выражение. Он невозмутимо начал описывать излюбленные причуды Берты и свои методы, которыми пытается исправить нрав своей невесты. Он нёс полную околесицу. Госпожа внимательно слушала его, воззрившись на него с покровительственным сожалением. Я насторожилась. Мои надежды рушились на глазах. Не такого я ожидала. «Где же праведный гнев госпожи? Где испепеляющий взгляд Катарины Батори, нацеленный на Мальсибера за то, что он довёл невесту до имбецильности?»

Меня не отпускало чувство абсурда. Это был трудный вечер, и для меня он тянулся невероятно медленно. Ужин обратился сущим кошмаром, скрытым под тонким слоем позолоты, и, наблюдая за этим невероятно скользким типом Мальсибером и его жертвой, мне казалось, что слой позолоты вот-вот окажется воском и вся эта дурь растает, и мы увидим всё как есть — неописуемую фальшь.

— Никто так благотворно не влияет на неё, как я. Она легко впадает в уныние и так же легко — в эйфорию... — Когда Мальсибер договорил, рассказывая о своих методах, которыми он пытается привить своей невесте благоразумие, Берта болезненно поморщилась, как будто силясь сдержать подступающие слезы.