— Просто я вспоминаю о том режиме, — продолжал он. — О свирепости, какую невозможно забыть. Когда преступление оправдывали, а казнили за инакомыслие, не считались ни с возрастом, ни с полом. Риг-латноки хотя бы считаются с возрастом...

— Согласна, — перебила я его, — но, Миклос, ты прекрасно знаешь, что они угрожали всей деревне. Ты сам передал мне послание. Или я должна была прикинуться кроткой овцой и пасть жертвой лошадиной орды?

— Они не угрожали всей деревне, Приска, — процедил он. — А только Ньирбатору. Улавливаешь разницу?

Самоуверенный тон мальчика начинал действовать мне на нервы.

— Ты же говорил, что они отомстят всем, кто породнился с Баториями, верно? Во-первых, отомстили бы мне, потому что Годелоты породнились с ними; во-вторых, начали бы мстить Гонтарёкам за то, что породнились со мной. Это месть на века! Замкнутый круг, понимаешь? Возьмём, к примеру, госпожу. Род Баториев прерывается на ней, это большая трагедия для Ньирбатора. — Как раз на этих словах я подошла к концу тропинки, и вся ирония обрушилась на меня.

— К чему ты клонишь? — спросил он глухо.

— К тому, что здесь тоже замешаны кентавры. Её муж погиб не просто так, и не просто так оставил её бездетной. Кентавры приложили руку к такому исходу. Это всё часть их последовательного отмщения.

— С чего ты это взяла? — нахмурился Миклос. Он остановился и вздёрнул подбородок, будто имел ко мне дюжину претензий.

— Портрет Стефана Батория рассказывал мне об этих пресловутых блюстителях морали.

— У тебя есть портрет Кровавого Барона?! — воскликнул он.

У меня внутри что-то оборвалось.

— Что, прости?.. Почему ты назвал его кровавым? Что тебе известно?

— Кентавры многое рассказывали мне о нём. Но что тебе сказать... У тебя портрет, лучше сама спроси.

— Он... он не любит откровенничать. Пожалуйста, Миклос, объясни мне, почему его называют кровавым?

— Ну, говорят, он убил свою возлюбленную.

Я помрачнела и недоверчиво уставилась на мальчика. Сама не знаю, почему мне так не хотелось в это верить.

— Так ведь нечаянно, — пожал он плечами. — Совсем нечаянно, не подумай. Он любил её больше всего на свете. А она ломалась, то есть не ответила взаимностью. Он заколол её, а потом себя. Неприкаянные души стали призраками, сама знаешь, такое случается...

Моя нижняя губа задрожала, и я прикрыла лицо руками. Перчатки совсем не грели, а согревающее заклинание не получилось с первого раза.

«Бедный Стефан Баторий... Из-за какой-то глупой любви убивать себя... Любовь зла. Только пустышки влюбляются себе на беду. О чём он думал? Где его расчёт, хладнокровие и здравый смысл? Как он мог допустить такое? На него это совсем не похоже... Фери говорил, что светлая часть Барона обитает в Хогварсте. Значит, призрак и есть светлая часть»

— Приска, ты так переменилась в лице, — пролепетал совсем детский голос. — Я огорчил тебя, да? Извини, я не хотел. Разве портрет не рассказывал тебе?

— Его версия была слегка приукрашенной. Он говорил, что вернул её домой. О возвращении двух трупов он не упоминал, — был мой ответ с долей сарказма, настолько я была ошарашена.

— Будь поосторожней с ним. Кентавры поведали мне такое... Ты лучше запри его где-нибудь подальше, чтобы он не воздействовал на тебя.

— Хорошо, Миклос. Спасибо, что предупредил... – Я продолжила свой путь, смотря вперёд невидящим взором. Через плечо я бросила: — Ну, я пошла. Мне нужно идти...

— Ещё увидимся, — ответил он, направляясь в противоположную сторону. — Прошу тебя, не позволяй ему воздействовать на себя...

«О ком это он: о Бароне или о Лорде?» У меня не было сил спросить. Моя любознательность довела меня меня до состояния, в котором все мысли путались. Бедный Барон. Я чувствовала, как истомлено всё моё существо — воля, сознание, плоть. На каждом я будто карабкалась, поднимаясь наверх из вязкой мглы. В результате я прислонилась к дереву, чтобы перевести дух после услышанного. Каждая встреча с Миклосем для меня как гром среди ясного неба. Мальчик осведомлён во многих взрослых вещах; в школе он бы и впрямь скучал.

«Почему все мужчины убивают тех, кого любят? — я рассуждала, бесцельно царапая кору дерева. Из-под ногтя указательного пальца пробежала капля крови, но мне было всё равно. — Барон убил Елену. Гарм убил Аву. Даже сумасшедший маггл Напьер убил Джолин Кэрри. Но на то он и сумасшедший. Что за чертовщина такая с той любовью, подери её дементор? Почему нельзя любить, не отбирая жизни?!»

«Глупая девчонка, — заговорил коварный голосок в моей голове. — А зачем, по-твоему, целовать, если нельзя укусить?»

«Если рассудить здраво, все мужчины одинаковы. Каждый нуждается в том, чтобы ему пели дифирамбы. Елена, по-видимому, в дифирамбах сфальшивила или даже не пыталась их петь. Ну и дура. Отталкивать такого, как Барон, могла только взбалмошная девица. Её смерть бессмысленна, поступок Барона чудовищен, хотя он и полностью соответствует его натуре. Теперь всё как на блюдечке: Барон, значит, томится в деградированной школе вместе с призраком своей жертвы. Но зачем он лукавил?.. Неужели думал, что я слишком разнежена и неправильно всё пойму? Убийство строптивой возлюбленной я ещё могу понять, но самоубийство Барона поражает меня.

Виданное ли это дело, чтобы слабый умничал в вопросе силы? Разве мог тот, кто лишил себя жизни, давать мне житейские советы?.. Барон являлся для меня олицетворением воли к жизни. У него злой нрав, но с сущим злом его не перепутаешь, даже не будучи умудрённой большим жизненным опытом. Когда с Лордом всё уладится, я поспрашиваю о нём. Пускай бы только всё уладилось...»

Я очнулась от раздумий и осмотрелась. Взгляд непроизвольно прикипел к луговине: бледно-розовое растение цветёт в полную масть. А вокруг замка пустырь: сорняки, чертополох и кусты крапивы. И сны мои не лучше. Змей соблазнял меня с враждебным настроем. Я лежала в Албанском лесу... Моё платье было пропитано кровью...

«Тебя ждёт то же самое».

Со мной не может такое приключиться... У меня совершенно другая ситуация! Я силилась успокоиться, но мне глаза уже застилали слезы.

Прислонившись к дереву, я простояла так несколько минут, пока не успокоилась. Слёзы высохли. Руки согрелись. Я была твёрдо намерена добыть «Лучафэрула», собрание любовных заклинаний, искусно зашифрованное в поэму. Принцесса Каталина зовёт Лучафэра к себе на землю и просит разделить с ней смертность. Лучафэр отправляется на поиски Демиурга, чтобы тот разрешил ему сойти к принцессе. Пока Лучафэр отсутствовал, Каталина полюбила другого — себе подобного смертного. В итоге Лучафэр возвращается на небо и наблюдает за парой, изнывая от сердечной боли. Смысл поэмы, на мой взгляд, заключается в том, что Демиург злорадствовал, мол, видишь, кого ты полюбил, смертную женщину, изменчивую как погода... Но всё таки любовь Лучафэра была столь сильна, что воплотилась в заклинаниях, которые теперь могут использовать все маги, чтобы пленить чёрствые сердца.

Лорду, разумеется, нет дела до любовных заклинаний. Он же сказал «трофей».

Я трансгрессировала прямо у входа в лесопарк. Шагала быстро, не оглядываясь, не теряя времени. В доме Мазуревича я заметила следы недавнего колдовского присутствия: воск от жёлто-чёрных свечей, да и в самом воздухе парило некое мглистое свечение. На кухне, где была обнаружена голова инспектора, в самом центре столешницы я обнаружила медную жаровню. Похоже, местные всё же предпочитают ритуальничать на месте убийства, а не в спальне. Но Агнеса лучше знает, где надлежит проводить качественные обряды.

Книга была на месте. Она бы не влезла в мою сумку, поэтому я трансфигурировала её в напёрсток. А ещё я не удержалась, чтобы не заглянуть под кровать. Ящика уже не было. Ну надо же, как быстро. Хорошо, что я успела узнать о незаурядном увлечении маггла. Если у меня когда-нибудь проснутся угрызения совести, я просто вспомню о находке под кроватью инспектора, и угрызения моментально заглохнут.

От лесопарка я переместилась на отшиб деревни возле леса. Хотела просто погулять в одиночку и подышать воздухом. Благо, погода располагала к одинокой прогулке: черноту ночного неба то и дело разрывали молнии.