Пергамент вибрировал под моим пышным пером. И перо подрагивало над моим пергаментом. А ещё дрожали мои руки. Только волосы дыбом не встали, — и то утешение.

— В чём дело, Приска? — вкрадчиво спросил он. — Что-то тебя беспокоит?

— Я задумалась, милорд.

Он молчал. Я с полминуты колебалась, стоит ли продолжать дальше. В блестящей полировке я разглядела дугу — выжидательно выгнутую бровь Лорда.

— Я читала новости, милорд. Об Орсоне Эйвери.

— А что с ним? — вяло спросил он.

— Ну как же... Его поймали с поличным.

— И что с того? — В его голосе я услышала лишь раздражение. То ли Лорд блефует, то ли ему действительно наплевать.

— Раньше то и дело писали о том, что живьём не удаётся поймать ни одного Пожирателя. А тут впервые. Он может выдать имена. Может навредить вам. Его же допрашивает сам Грюм. Говорят, он недавно вышел из Мунго с очередным шрамом, а он свирепый, вселяет ужас не только в...

— Думаешь, я этого не предвидел? — перебил меня Лорд. — Стоит Эйвери назвать первую букву чьей-то фамилии, моментально активизируется проклятие.

— Значит, он погибнет?

— Само собой, — ответил Лорд и хмыкнул, будто удивляясь, что меня заботят такие пустяки.

Расточительство Лорда поразило меня. Эйвери — сверстник Лорда, я сразу предположила, что они учились вместе и собиралась об этом спросить. Любопытство, притупленное страхом, на миг обрело былую остроту, но тон Лорда был настолько хладнокровен, что я не решилась спросить.

— Он заслужил это, — снова послышался голос Лорд у меня за спиной. — Знаешь почему?

— Знаю, милорд.

— Так скажи, — послышался приказной тон. Тень в полировке по-прежнему была неподвижна и беспристрастна.

— Он расправился с Дожем не ради поставленной задачи, а из-за личной вражды.

— Верно, Приска. Эйвери просчитался, когда пожелал совместить полезное с приятным. Я не разрешаю такого.

— Вы очень суровы, милорд.

Послышался едкий смешок.

— А на днях ты говорила: «Вы очень добры, милорд».

— Да... — Смутившись, что он помнит, я опустила голову и подперла её кулаком. Хотя Лорду не было видно моего лица, но у меня мелькнула глупая мысль, что он сквозь затылок видит мою реакцию. — Я имела в виду по отношению ко мне.

— И о чём это говорит, Приска?

— Может быть, о том, что... э-э... с глупыми девчонками вы более великодушны, чем со своими слугами?..

— Ты намеренно избегаешь конкретики? — бесцветным тоном полюбопытствовал Лорд.

Я не нашлась, что ответить и просто покачала головой. Разговор заходил в тупик. Разговор, в котором не видишь лицо собеседника, но ощущаешь на затылке испытующий взгляд, и пытаешься понять по тону голоса, к чему он клонит.

Странная встреча длилась недолго. Лорд предупредил, что отчёт вечером отменяется, так как он уходит из замка по делам. Перед уходом он напомнил мне, что «никто не окажет более благотворного влияния на мой ум, чем он». Кто бы мог подумать, что он собирается оказывать влияние на мой ум? Разве я не пешка в его семиглавом бессмертии? Разве он не избавится от меня, как только его достигнет?

Я не успела обернуться, как он уже вышел. Моё плечо было словно охвачено пламенем.

Лорд привнёс в мою жизнь истинное знание Хокруксии. Могу ли я теперь не попасть под его влияние? А если семиглавый крестраж далёк от реализации, могу ли я не разделить его заблуждений? В уме Лорда таится столько высоких истин, и его влияние столь всеобъемлюще, что в одиночку я бы не смогла отличить ошибочное от достоверного. Я не уверена в бессмертии — лишь в том, что он ни за что не остановится, пока не добьётся своего.

Судя по всему, тайны Лорда никто кроме меня не знает. Тогда, в кабинете, когда Розье увидел меня, его взгляд был рассеян, он быстро заморгал. Что-то тут нечисто. Скорее всего Лорд применил к нему Обливиэйт, как в случае с Сэлвином. Возможно, он так подчистил им память, что само упоминание хоркруксии вызовет у них неприязнь. Впрочем, карьере Сэлвина вреда от этого не будет — всецело посвятив себя службе Волдеморту, он уже не преподаёт в Дурмстранге.

Я вышла из библиотеки и добрела до своей комнаты. Завалилась в постель и спала всласть до самых сумерек.

Среда, 24 марта

Сегодня мы с Варегом наконец встретились. Шесть дней не виделись, совами не обменивались. Я думала, он уже возненавидел меня.

Поцелуи. Объятия. Нежные слова. И вся эта эластичная жизнерадостность была какой-то натянутой. Я не могла забыть слова госпожи Элефебы. Если Варег нажаловался на меня своей матери, то ему можно посочувствовать, как любому маленькому ребёнку. Если б у меня были родители, я бы никогда не обращалась к ним с такими глупостями.

Тем не менее, я была настроена доброжелательно и хотела провести с Варегом свободное время. Вечером мы с ним пошли гулять. Лёгкий ветер гладил нам щёки, воздух казался тёплым. Посидев недолго в «Немезиде», мы вышли из магической части Аквинкума, пересекли барьер и двинулись в направлении юго-западного Будапешта. Там вечер был сырой и холодный; в сером тумане, низко нависшем над рекой, тускло светились огни барж.

В этой части города находятся маггловские развлекательные центры и новое здание полицейского участка, которое не успели открыть, так как весь состав старого участка истребили ещё в конце ноября. Большинство волшебников эта часть города привлекает лишь тем, что здесь находится запечатанная пещера короля Иштвана. Внешне она совсем непримечательная и была б совершенно незаметной, если б возле неё не красовалась золотая табличка з рунической резьбой. «Пещера короля Иштвана была излюбленным пристанищем Геллерта Гриндельвальда, великого волшебника с душой поэта. Здесь он любил подпитывать силы, мечтать и составлять планы для общего блага всех волшебников. Пускай знают друзья и враги, мертвые и живые, старые и молодые, что не было в Сабольч-Сатмар-Береге такого, кто ориентировался в наших подземных жилищах лучше Гриндельвальда».

Пещера находится у подножия вечнозелёного холма. Ни холма, ни пещеры магглы не видят. Место сырое и мрачноватое. Не исключено что сюда можно проникнуть из затопленного острова Маргит, хотя никто подобного пути до сих пор не нашёл. К холму ведёт дорожка, посыпанная золой, а перед самим входом пещеры огорожен небольшой квадратик голой земли — там расположен алтарь.

Пещеру запечатывает каменная глыба, защищённая от любых чар. Над глыбой на провисшем шнуре болтается вторая табличка: «Здесь четвёртого ноября 1955-го года произошла знаменитая дуэль Ангреногена Сквернейшего и Аластора Грюма, в которой выдающийся мракоборец избавил нас от узурпатора. Не входите сюда, если не намерены сразиться с неуязвимым инферналом» Восклицательный знак. Размашистый. Красный. Ниже указан 1956-й год — дата смерти Ванды Долоховой, волшебницы, которая погибла от руки пещерного инфернала и этим спасла всех остальных, поскольку без её жертвы мы б не узнали, что туда заглядывать не стоит. Эта волшебница приходится сестрой Антонину Долохову, главе бюро магического законодательства.

Мы с Варегом прогуливались по центру юго-западной части. Было многолюдно — много тёмных и темнейших с разными целями: либо что-то найти, либо потерять. Никто просто так не гуляет в этой части города. Кое-кого я узнала, это всё знакомые люди, обитатели медье, а с чужих заметила только балахоны нескольких Пожирателей.

Мы заглянули в несколько винных лавок и, наконец, остановились у погребка под вывеской «Красный омут», неподалёку от заброшенного поместья. Мы с Варегом планировали немного позднее уединиться в склепе, трансфигурируя сундуки в удобную кровать. Варег не донимал меня, не упрекал, не гримасничал, но я чувствовала, что между нами всё разваливается. Интуиция подсказывала мне, что нужно спасать наши отношения; плотские утехи были запланированы как спасительные меры. Тривиально, разумеется, но... есть ли что-то нетривиальное в этих отношениях?..

Недолго жила надежда. «Испаряется мopoженое, cтоит его только лизнуть. Иcчезает конфeта, eдва успев ocвободиться от обёртки», — частенько говорил покойный муж госпожи.