— Это тебе.

Смотрю на своих снегирей и начинаю злиться — разуйтесь и сами отнесите на кухню. Я женщина! Единственная! У нас даже ни одной куклы в доме нет.

Но по дурацкой привычке хватаю пакет. Легкий. Заглядываю в него — коробка со снежинками. Подарок? Нет, такого не может быть, потому что не может быть никогда.

— Это тебе, мама, — повторяет за папой Кирюшка, а я выдаю в ответ:

— Так сегодня только тридцатое декабря.

А надо было просто сказать — спасибо, мои дорогие мужчины! Ладно, исправлюсь. Просто поцелую, по старшинству в порядке возрастания возраста. Кирюшка холодный, а Лешка мокрый — капюшон можно было накинуть, нет, не додумался?

— Открывай, — произносит даритель с хрипотцой.

Только бы не простыл. Будет тогда мне подарок под елку в виде оливье пополам с малиновым вареньем!

— Давай все же под елку положим, — предлагаю, крутя коробку в руках: не совсем легкая.

— Он не может ждать до завтра.

Я бледнею — только не это! Не говорите, что притащили морскую свинку за неимением хлева для настоящей свиньи. Я вам самим желуди, как кабанам скормлю, вместо пиццы. А они стоят, не раздеваются, глядят на меня такими невинными одинаковыми большими голубыми глазами. Ждут — выгоню я их прямо сейчас или все же после ужина, никак не иначе.

— Сейчас открою! — предупреждаю таким тоном, который они оба очень не любят.

На всякий случай решаю поставить коробку на кухонный стол. Вдруг меня кондратий хватит, когда увижу, что там под крышкой. Зверюшку выронить жалко. И не зверюшку тоже. Но руки дрожат, будто дура из сериала коробочку с кольцом открывает!

Дарители шумят у меня за спиной, вытирают ноги, раздеваются. Может, сообщить им, где искать нашатырь и корвалол? Сами-то не найдут!

— Что это?

Спрашиваю скорее всего себя, не веря ни глазам, ни ощущениям. Упаковочная бумага еще шуршит в ушах, а под ней, на дне коробки, лежит щелкунчик. Деревянный в шапке с опушкой, при параде, в синем мундире. Переворачиваю и нахожу палочку — все по настоящему, туда-сюда, и челюсти вверх-вниз. Почему? Зачем? Подарок приятно, но почему маме? Или это так, в качестве сюрприза — мамочка, еще одну игрушку будешь вечером убирать…

— Киря сказал, что ты хотела Щелкунчика.

Лешка остановился у меня за спиной, впервые выбрав на кухне объектом внимания меня, а не плиту. Наверное, пицца стояла на видном месте, и головы поворачивать не пришлось.

— Серьезно? — поворачиваюсь к нему сама и, чуть не сев одним местом на стол, оказываюсь в кольце его рук. — Я так сказала?

И тут вспоминаю, что действительно вчера ляпнула во время вечернего чтения, что хотела бы, вместе с Мари, попасть в сказочную страну. А добрый сыночек еще выдал тогда, что после возвращения мне нужно будет идти к доктору лечить зубы. Мне и так после праздников к стоматологу! Только в сказочную конфетную страну меня все равно не пригласят.

— Тебе не понравилось?

В голосе реальная обида. Что я за свинья-то такая… Человек впервые снизошел до самостоятельного, пусть и с подсказкой, выбора подарка, под мокрым снегом за ним бегал, голодал… Что самое главное… Во втором пакете нетронутые мандарины и бананы, а я… Вообще должна до потолка прыгать, что мои мужики обо мне сплетничают! Дорого бы я дала, чтобы послушать их диалог.

— Понравилось… Просто неожиданно...

Лешка хватает Щелкунчика и начинает щелкать его нарисованным зубами, приговаривая:

— Будет ли мне дозволено, фрау Инга, наколоть орехи для шоколадной колбасы?

Вот с этого и надо было начинать. Маме подарок! Ага… Мама хотела… Угу… Жратва, снова жратва, опять жратва…

— Пицца остыла, — процедила я сквозь зубы и ткнулась кружевами в затянутую джемпером грудь, чтобы получить свободу. — Поставь чайник, нарежь пиццу, вымой руки… Но сделай это, пожалуйста, в обратном порядке.

Как быстро радость и удивление сменяются злостью. А как мило все начиналось… Надо хотя бы порадоваться, что мне не подарили морскую свинку, хомячка или мышку… Да, да, улыбайся, жизнь удалась… Третьего рта в семье не прибавилось!

И действительно дебильно улыбаюсь своему отражению в зеркальной стенке шкафа-купе и достаю новую футболку, хотя горю желанием надеть пижаму, лечь в кровать и проспать до следующего года. С пиццей они справятся и без меня. И вообще у них теперь есть Щелкунчик. Пусть забирает их в свою волшебную страну и кормит там шоколадной колбасой!

— Инга, чай готов!

Когда Лешка заглядывает в комнату, вдруг понимаю, что действительно сижу на кровати, опустив плечи и вцепившись в край одеяла. Он приваливается к косяку и шепчет:

— Хочу семейный вечер…

Но увидев мой взгляд, тут же исчезает, а потом моет посуду и даже садится вырезать кормушку. Кирюшка напомнил, никак иначе, но ему самому Щелкунчик сейчас важнее. Сидит с ним под елкой и пытается, как в сказке, только без всяких орехов, сломать бедному челюсть.

— Наколи орехи, — говорю его отцу.

Не знаю, но вдруг захотелось снова стать доброй мамой. Фундук мне в помощь, какао, печенье и кусочек масла. Какой же новый год без шоколадной колбасы! И вечер без сказки. Хорошо, не “Щелкунчик”, а “Оловянный солдатик” по десятому кругу… И я снова не могу понять, что в этой сказке может нравиться ребенку? Подарки? Снова подарки? Ну где же сказка… Сказка — это когда все хорошо, а не оловянное сердечко в золе. Оловя-яяяя-н-нннн-о-оооо-е-ееее…

Зеваю в открытую, даже рва не закрываю. Поворачиваю голову — спит. Поднимаюсь с кроватки без скрипа.

— Мам, ты куда?

Стиснув зубы, сажусь обратно. Лешка заглядывает в комнату — машу на него рукой. Исчезает. Минута, две, три… Пытаюсь прикрыть рот ладонью и заодно глаза. Открываю. Оборачиваюсь к двери — свет в коридоре не горит. Выхожу туда на цыпочках. В зале никого, ноутбук закрытый лежит себе на полке, а не играет сам с собой в стрелялки. Крадусь на кухню узнать время. Два часа ночи. Включаю свет, чтобы найти что-то съестное.

Вижу на столе два бокала. Бутылка вина открыта, но пробка плотно вкручена обратно. Лешка действительно ждал семейного вечера. Не дождался. А что думал? В сказку попал?

Тише, тише… Кот на крыше… Мамы умеют ходить так тихо, что ни одно чуткое ухо не услышит. Особенно папино. Если папа спит.

— Инга, не надевай пижаму.

О, нет… Судорожно путаюсь в петельках…

— Пожалуйста…

Эту интонацию он позаимствовал у сыночка: “Мам, не уходи…” Но я упрямо, хоть и нервно, нащупываю нижнюю пуговицу.

— Леш, три часа ночи…

Тут я приврала. Половина или уже без двадцати. Я малость выспалась. Залезла ВК и залипла на присланные Олькой фотки настоящей орегонской зимы. Не чета нашей новогодней слякоти. Брр… Олька как раз с подъемника слезла, ножки в лыжных ботинках вытянула и какао отогревалась. Я читала ее сообщения и косилась на непочатую бутылку вина. Не… в одно рыло, это уже алкоголизм! Да и спать надо… Упахалась сегодня, полдня на работе и полдня дома…

— Инга...

Не три часа, но близко. В семь уши разорвет треклятый будильник. Думаешь, мне хочется чего-то, кроме поспать? Но говорю другое. Угрожающе-предупреждающим шепотом:

— Монстр скоро придет.

Да, в полночь наш любимый сыночек превращается в монстра, забирающего у нас половину кровати. Иногда в полночь. Иногда в час. Инога в два. Как повезет. Сейчас три, а он пока еще в своей кроватке. А вдруг сегодня исключение из правил и он проспит в ней до маминого будильника?

— Сегодня не придет, — слышу я в ответ такой же шепот. — Мы пять остановок пешком до магазина шли и столько же обратно. Думаешь, зря?

Думаю — зря, а вслух говорю:

— Леш, я честно не хочу сейчас.

Сказала правду, и сразу легче стало. Четыре часа до будильника! Какой еще секс!

— Блин, Инга… Издеваешься? Сама посмотри, как я с таким теперь усну…

Посмотреть? Чего я там не видела за десять-то лет!