— Мы видели вспышки света из окон храма. Магистр сказал, что Светозарная снизошла до разговора, но я и подумать не мог...

Взяв меня за правую ладонь, он развернул ее знаком вверх и вздохнул.

— Во что же ты впутываешься, Эва?

— Не бойся, пап. Я справлюсь. Мы справимся. Это наше королевство, и мы его никому не отдадим, — я крепко сжала руку отца, а потом вдруг вспомнила, что сегодня меня удивило.

— А я занималась фехтованием?

Король кивнул.

— Да, я нанял учителя из местных мастеров меча. Не скажу, что сделал это охотно, но ты очень настаивала.

— Здорово, это сегодня спасло мне жизнь. — Я не стала говорить отцу, что все было совсем не так. — Я хочу учиться у него дальше. И учиться всему, что мне может так или иначе пригодиться, без оглядки на то, что я — твоя дочь.

— Ты — защитница веры. Все, что тебе будет необходимо, будет исполнено, — Рудольф чуть склонил голову, но я тут же дернула его за рукав, шикнув.

— Прекрати! Я — Эвелин Латисская, твоя дочь. И пока я отпущена богиней в свободное плаванье, по нашей с ней договоренности, я буду, в первую очередь, твоей дочерью, а потом уже — все остальное.

В бастион мы возвращались долго. Город праздновал, люди гуляли на улицах, а я узнала, что магический дар встречается достаточно часто среди обычных людей, просто не имеет особой силы. Наблюдая за всплывающими над крышами домов магическими огоньками, что устремлялись в небо и гасли там, не смея спорить с сиянием звезд, я думала о том, как теперь повернется моя жизнь. Как мне понять, на что я теперь способна, и освоить эти навыки в ближайшее время? Вздохнув, я потрепала везущего меня коня по гриве. Еще одна маленькая радость, которую мама смогла мне обеспечить когда-то. Только повзрослев, я поняла, каких неимоверных усилий ей стоило оплачивать мои походы на ипподром. Она всегда берегла меня, отдавала мне самое лучшее, и я, едва только стала зарабатывать, старалась ответить ей тем же.

«Пожалуйста, Эва, если ты меня слышишь, люби ее так, как она будет любить тебя».

Моя беззвучная мольба растворилась в иссиня-черном ночном небе, усыпанном мерцающим покрывалом огней и звезд, и я всем сердцем надеялась, что моя просьба все же достигнет ушей бывшей принцессы.

Уже во внутреннем дворе бастиона, передавая поводья конюху, я сладко потянулась и поняла, что все же лимит моей бодрости близится к полному исчерпанию. И поскольку звучно зевать во всю ширину рта мне, как принцессе и, обросшей титулами, как пень — грибами, защитнице веры, не положено, а кружки ароматного американо в обозримой близости не планировалось, стоило отправиться спать, отложив все важные разговоры на завтрашнее утро, о чем я отцу и сообщила.

Король пожелал мне добрых снов и сказал, что сам еще поработает в кабинете, а утром будет ждать меня за завтраком в тронном зале.

— Пора бы тебе уже осмотреть владения, дочь, — тихо шепнул мне на прощание отец и отправился к уже ожидающим его на крыльце придворным, что дикими глазами косились на мои голые колени.

Впрочем, там же на крыльце оказалась Мира, что, всплеснув руками, окружила меня вихрем своей заботы.

Я даже не заметила, как оказалась в своих покоях, раздетая и засунутая в бадью с горячей водой и благоухающей лавандой пеной. Мое тело отозвалось блаженным стоном и я, откинув голову на край бадьи, прикрыла глаза, позволяя причитающей Мире мыть мне измазанные пеплом волосы. Потом так же покорно я встала, вяло сопротивляясь обтиранию полотенцем и порываясь сделать это сама. На меня натянули ночную рубашку, служанка сноровисто заплела подсушенные полотенцем волосы в длинную и еще чуть тяжелую от влаги косу и властной рукой отправила меня спать.

Уже обнимая подушку и проваливаясь в зыбкий мир снов, я услышала едва различимый голос. Свой голос, сказавший лишь одно слово, и уснула со счастливой улыбкой на губах.

Эвелин меня услышала. Теперь я была в этом точно уверена.

Я никогда не летала во сне до сегодняшней ночи. Мне снился удивительный сон, словно бы я — птица, ясноокая и быстрокрылая. Я стремительно разрезала мощными крыльями воздух на высотах, недоступных человеку, созерцая мир под собой через разрывы облаков, любуясь им. И чувствуя свою власть над ним.

Проснувшись, я смотрела в укрытый полумраком потолок, пытаясь понять себя и свои чувства. Власть над миром? Очень смешно. Скорее тут мир владеет мной, причем — как хочет и во всех позах, а Светозарная — лучший тому пример.

Перевернувшись, я сжала пальцами подушку, утыкаясь в нее лицом и вдыхая передавшийся ей от моих волос запах лаванды.

«Лавандовый крем, так мамины руки пахли... пахнут, — поправила я сама себя. — Никакого прошедшего времени, мы увидимся, мы скоро увидимся, когда я... как только я...» — резко сев, я, яростно схватив подушку, со всей силы швырнула ее через комнату, в противоположную стену. Убийство все еще казалось мне чрезмерным решением, однако же... Ариман бы наверняка сделал это, не раздумывая, предложи его бог ему такое. Вчера я не сомневалась, что готова заплатить такую цену за то, чтобы восстановить свою семью. Вчера мне все было по плечу: я убила монстра, я стала защитником веры, я — принцесса, любимая собственным народом...

Медленно подняв правую руку, я посмотрела на мягко сияющий знак.

— Не пытайся меня одурачить. — Я смотрела на свою ладонь так, словно она была гадким созданием, а не частью меня.

— Это ты не дурачь себя, Эва. Прислушайся к себе, это — твои чувства... — я ощутила насмешку в божественном голосе, что звучал где-то на краю сознания, а потом что-то сродни оплеухе и, одновременно, вылитому на голову ведру ледяной воды. Божество окончательно покинуло мое сознание, сделав это намеренно неприятно — это я знала. Интересно, у всех защитников веры такие теплые отношения со своим божеством, или это мне так повезло, в порядке исключения?

Встав с кровати, я прошлепала босыми ногами по полу до оставленного Мирой кувшина с водой и жадно припала к нему, игнорируя стоящий рядом бокал. Прохладная вода принесла ясность, как и сквозняк, забирающийся под длинную ночную рубашку к моим голым ногам. Вздрогнув от прикосновений легкого ветра, я тряхнула головой, отставив кувшин в сторону, хлопнула в ладоши, зажигая магический светильник над головой, и села за туалетный столик, намереваясь расплести волосы и расчесать их самостоятельно. «Не родилась принцессой — так и нечего к этой роли сильно привыкать!» На самом деле я находила в этом занятии что-то медитативное, настраивающее на размышляющий лад. Пальцы привычно взялись за расплетание, а я в очередной раз задумалась — какие дары мне достались вместе с этим телом? Про знание языков я выяснила еще в первый день. Вчерашнее происшествие и слова отца дали мне понять, что уроки фехтования также не прошли даром — действительно, удачное совпадение: мои реконструкторские потуги и мышечная память этого тела. Если бы не это, мои косточки стали бы отличным дополнением к интерьеру молельного зала. Так что еще помнит это тело? Стоит уточнить у отца, какие причуды своей дочери он поддерживал, пожалуй, займусь этим сразу, как только мы останемся наедине.

Шум за дверью отвлек меня от мыслей, и я, встав, уже было пошла открывать, но вовремя вспомнила, что стою лишь в одной ночной рубашке. Она хоть и доходила до пят, но явно была не тем предметом гардероба, в котором надлежало порядочным принцессам (а я — порядочная?) выглядывать в коридоры замка. На скорую руку, прислушиваясь к возне за дверью, нацепила на себя первое попавшееся верхнее платье, злостно шипя на плохо поддающуюся шнуровку, и, махнув рукой, решительно дернула дверь.

За порогом комнаты замерла Мира и высокий, рыжебровый и абсолютно лысый худощавый мужик. Кажется, брови были единственной выжившей на его голове растительностью — его серые, цвета грозовых туч, глаза пристально изучили меня с головы до пят и он только собирался что-то сказать, как Мира (ах, моя милая защитница), вырвав из рук мужчины деревянный меч, который он принес, со всей силы огрела рыжебрового по груди.