Королина остановилась у старого вишневого дерева, под ветвями, изогнувшимися от тяжести крупных спелых темно-красных плодов. Набулионе, увлеченный своими словами, ушел вперед. От «Вертера» он опять вернулся к Сен-Пьеру.
– Жизнь человека подобна башне, которую венчает смерть. Смерть это великое благо, это исцеляющая ночь, следующая за призрачным днем, полным глупых миражей, тревог и бесполезного страха смерти. Смерть избавляет человека от бедности, унижений, страха, болезней, мучительных терзаний и горестных потерь.
– Господин поручик, куда же вы ушли, – с нотками раздражения окликнула Королина своего кавалера. – Я хочу вишен.
– Я ушел? Куда? – остановился Набулионе. – Да, я только путешественник, странник на этой земле! Но разве человек может быть в этой жизни чем-то большим? – воскликнул юный философ, поворачиваясь к своей спутнице.
– Я хочу вишен! – почти рассердилась Королина.
Набулионе подошел к красавице и, все еще продолжая монолог, сказал уже своими словами:
– Всегда одинокий среди людей, я возвращаюсь к своим мечтам лишь наедине с самим собою.
– Я хочу вишен! – капризно топнула ножкой юная красавица.
Набулионе наклонил ветку – и спелые вишни оказались прямо перед Королиной: «О Боже, неужели он так глуп! Что же, я сама должна рвать эти вишни?» Но артиллерийский поручик наконец-то догадался, что от него требуется. Он сорвал вишенку, Королина чуть вытянула шею и приоткрыла ротик и он положил темно-красную ягоду в ее чуть-чуть припухлые, маленькие, но такие зовущие губки.
Королина съела вишню, изящно нежными пальчиками выбросила косточку и повторила все сначала. Но когда Набулионе положил ей в губы вишню, она наклонилась вперед, как бы предлагая ему взять своими губами из ее губ соблазнительно темно-красный маленький плод.
Поручик ничего не понял. Он сорвал себе с ветки вишню и съел ее. Тогда Королина незаметно подтолкнула языком свою вишенку и ягода упала прямо в глубокую ложбинку, разделяющую две тугие округлости ее груди, обнаженные глубоким вырезом легкого летнего платья.
Набулионе заметил это и, рассмеявшись, протянул ей взамен другую вишню. Поняв, что кавалер не решится достать упавшую вишню, Королина сделала это сама и уже без всякого интереса съела еще несколько вишен и заторопилась в дом, где ее, наверное, давно заждались к завтраку.
– Ах, мама, – сказала она мадам Грегуар за утренним кофе, отвечая на ее вопросительный взгляд, – он совершенно глупышка.
– Он ведь очень молод, – ответила мадам Грегуар дю Коломбье, – но этот неотесанный поручик не такой, как все. В нем что-то есть. Поверь мне.
– Да, он интересен. Но он глупышка, – подвела окончательный итог Королина.
Мадам Грегуар улыбнулась, но ничего не сказала дочери. Она хорошо понимала, что поручик Набулионе Буонапарте не подходит в качестве жениха ее дочери. По воскресеньям она устраивала небольшие вечера с танцами. На эти вечера заботливая мать приглашала и Буонапарте, но он почти не умел танцевать, и выполнял фигуры контрданса так же до смешного неловко, как и говорил по-французски, и трех лейтенантов из его же полка – де Менуара, де Фантенеля и де Винье – они прекрасно танцевали и умели пошутить, блеснуть остроумием на безупречном французском языке. Все трое происходили из приличных семей.
На эти вечера приезжал и офицер лотарингского полка де Бресье – уже капитан, человек с определенным будущим, обстоятельный и дальновидный, владелец родового замка недалеко от Лиона.
Он не станет в пылу восторга декламировать монологи, составляя их из реплик гетевского Вертера. Ему куда интереснее виды на урожай и цены на вино, в этом году они скорее всего опять вырастут, и это существенно увеличит доходы от имений.
Для разнообразия, для более полной картины нужен и артиллерийский поручик Набулионе Буонапарте. Он несколько смешон, Королина понимает это. Но потому и понимает, что выслушивает его странные речи, тайно встречаясь с ним рано утром в старом фруктовом саду, а танцуя с ним, видит, как он путает фигуры контрданса.
И, может, даже ест с ним вишни тем самым способом, о котором мать рассказала ей, когда дочь первый раз спросила ее, как она когда-то вышла замуж. Об этой игре с вишнями она слышала от бабушки Королины, а та подсмотрела, как это делала ее служанка вместе со своим ухажером из соседней деревни.
Поручик Набулионе Буонапарте нужен, чтобы Королина сама убедилась, что он «глупышка», и обратила внимание на других и умела сделать выбор. В нем, конечно же, что-то есть, он по-своему интересен. И вполне подходит для первой влюбленности.
Ах, молодость! Подняться задолго до рассвета, прошагать четыре лье, восторженно и мрачно поведать юной красавице о том, что жизнь в семнадцать лет закончена, ибо невозможно высказать всех чувств, переполняющих его мечущуюся душу, готовую вместить все страдания мира и осчастливить все человечество – а ведь еще нужно успеть вернуться к утренней поверке своей бомбардирской роты!
Где уж тут догадаться взять своими губами из губ красавицы спелую вишню! Да, он не просто смешон, этот поручик артиллерии, в нем что-то есть. Королине полезно общаться с ним, девушка должна учиться, это ей пригодится, легкое волнение сердца, которое она испытывает, выслушивая его речи, подготовит ее к дальнейшей жизни.
5. Отчего я не осмелился броситься к ее ногам?
Лейтенанту Буонапарте, как и позже генералу Бонапарту, танцы не давались.
А. З. Манфред.
Артиллерийский поручик, или младший лейтенант, как Артиллерийский поручик, или младший лейтенант, как для большей солидности поручики сами называли свой чин, вернулся в Валанс, где он снимал маленькую комнатенку у старой девы Бу, державшей небольшое кафе. Комнатка помещалась рядом с шумной бильярдной и поэтому сдавалась на несколько су дешевле.
А несколько су в бюджете Набулионе Буонапарте значили довольно много при годовом жалованьи младшего лейтенанта. Большую часть его он отсылал матери; у нее на руках после смерти отца остались четверо сыновей – не считая самого Набулионе – и три дочери.
Они, конечно же, не голодали. Семья Буонапарте жила в своем четырехэтажном, выстроенном еще в прошлом столетии каменном доме, она владела несколькими виноградниками и оливковыми рощами и могла прокормить себя – но не одеть. Особенно подраставших дочерей, само собой разумеется, бесприданниц…
Траты на одежду приводили поручика в ужас. Одни суконные брюки стоили два ливра! А простая рубашка из дешевого английского полотна – четыре су! А как матери одевать дочерей, его сестер?! Поэтому лучше снимать комнатку рядом с бильярдной. Шум не мешает ему. Когда Набулионе раскрывает Руссо или Сен-Пьера, он не слышит ни стука шаров, ни криков игроков.
Поручик снял мундир и аккуратно вычистил его. Мундир он надевал только на смотры и когда отправлялся к госпоже дю Коломбье, да еще на уроки танцев, он брал их у местного профессора хореографии господина Дотейля.
Добрый танцмейстер взимал с него вдвое меньшую плату, чем с остальных посетителей танцкласса, так как считал, что страдающему задумчивостью поручику никогда не удастся освоить недоступное для него искусство ритма и изящных движений. Он, несмотря на упорные повторы, безнадежно забывал фигуры и сбивался с такта, совершенно не слышал музыки, не чувствовал партнершу, а после двух – трех оборотов в вальсе у него кружилась голова.
Такого же мнения о способностях Набулионе был и учитель танцев в Парижской военной школе. В Бриеннском военном училище, в стенах монастыря, учить танцы, к его счастью, не заставляли. Во время кадрили Набулионе еще удавалось кое-как выдержать шаг и такт. Для светской жизни артиллерийского поручика, который вряд ли продвинется в своей карьере выше капитана, этого вполне достаточно.
Вообще Набулионе слабо справлялся, когда дело доходило до того, чтобы управлять своими движениями. Он плохо ездил верхом, почти не умел плавать. А в фехтовальный зал Парижской военной школы его просто перестали пускать после того, как он сломал десяток рапир.