Сжимают ее люди, которым избыток желаний и все того же любопытства вкупе с обычной непоседливостью и еще кое-какими качествами и чертами характера не дают вести размеренно-обыденную жизнь в привычных делах и заботах, и потому-то они и сжимают и закручивают ее, эту пружину, до тех пор, пока она не разожмется и не подбросит вверх тормашками всех, кто сжимал ее, вместе с теми, кто мирно вращался в кругу спокойной жизни и ни во что не совал своего носа.

Вот тогда-то и меняется мир, со всеми его странами, башмаками и шляпками. А люди, нарядившись в новые одежды, опять начинают сжимать все ту же пружину, движимые все теми же желаниями, прихотями и чудачествами, которые сплетаются в цепочки, тянущиеся из прошлого в будущее, завязываются мелкими узелками, а время от времени затягиваются в сложнейший узел, и его потом приходится развязывать, распутывать, а то и разрубать мечом, как это сделал однажды нетерпеливый царь македонян Александр, благо меч у него всегда был под рукой, а решимости ему было не занимать.

Читателя, жаждущего скрупулезного разбора фактов и глубокомысленных выводов, я отсылаю к библиотечным полкам, заполненным трудами самых кропотливых историков, среди них преобладают немцы – безусловно, именно им, а не кому-либо еще нужно отдать пальму первенства, когда дело доходит до точности и глубокомыслия, по поводу, к примеру, непонятных, далеких звезд на ночном небе и нравственного закона – а к чтению моего сочинения я приглашаю только любителей интриги.

Интриги, интриги и еще раз интриги, плаща и кинжала, любви и шпаги.

Ибо, как и еще один француз – он хотя и не обладал африканским темпераментом, но тем не менее не стеснялся присущей его соплеменникам легкости и простоты вкусов, – я тоже променял бы любые серьезнейшие исторические труды на разного рода подробности, особенно интимные и потому не вошедшие в официальные отчеты, реляции и манифесты.

Я держусь мнения, что именно они, эти интимные и тайные, а вследствие своей тайности малоизвестные подробности, и есть основа интриги всех событий. А интрига и есть История, что я и продолжу доказывать тебе со следующей страницы, мой доверчивый, а главное, ленивый читатель: когда-то ты поленился прочесть какого-нибудь Карамзина с Соловьевым в придачу или Лависса и Рамбо, ну так не поленись полистать книгу, которую волею случая ты уже держишь в руках.

– Скажите, Набулионе… а вы были когда-нибудь влюблены? – задумчиво спросила Королина Коломбье своего молоденького кавалера, прогуливаясь ранним утром вместе с ним в старом фруктовом саду имения Бассо, принадлежащего ее матери, мадам Грегуар дю Коломбье, вдове почтенных лет, опытной в жизни и вполне состоятельной.

– Да, – коротко ответил юноша в темно-синем мундире с золотыми эполетами.

Набулионе Буонапарте, итальянец с острова Корсики, служил в полку Ла-Фер, стоявшем в Валансе, и имел чин поручика артиллерии. Он совсем недавно закончил обучение в Королевской Парижской военной школе и получил назначение в гарнизон города Валанса.

Часть пути до места службы новоиспеченный поручик прошел пешком, отказавшись перед этим от двух традиционных офицерских попоек: он не мог позволить себе такой роскоши в связи с отсутствием денег. Мундир ему полагался за казенный счет и поэтому не совсем хорошо сидел на нем.

Но поручик не замечал этого. Набулионе берег мундир и надевал только в исключительных случаях, ему казалось, что золотые шелковые эполеты приводят всех в восхищение точно так же, как и его самого.

Семье Коломбье поручика представил монсеньор де Тардивон, аббат Сен-Рюф, которому он передал рекомендательное письмо от брата французского губернатора Корсики Марбефа, покровительствовавшего семье Буонапарте. Мадам Грегуар дю Коломбье, владевшая довольно большим родовым поместьем своего рано умершего мужа, приветливо приняла в своем доме молодого офицера.

Ее дочери пора уже думать о женихах. Мать прелестной девицы с первого взгляда поняла, что худой, желтолицый, большеголовый подросток в мешковатом мундире артиллериста с аляповатыми золотыми эполетами не жених для Королины.

Королина обещала стать красавицей. Миловидное лицо с нежной, прозрачной кожей, с изящным маленьким ротиком, полные свежие губы, ясные, большие темные глаза, густые черные, как смоль, волосы, рано сформировавшаяся прекрасная грудь, которой позавидует любая взрослая женщина, идеальная фигура. И приличное состояние.

Не такое, чтобы оно привлекло внимание кого-либо из знатных аристократов, но очень не малое и более чем достаточное для жизни в провинции. И хорошее воспитание, и ум, позволяющие распорядиться всем, что имеют дю Коломбье.

Выходец с далекой Корсики несомненно беден. Он, конечно же, дворянин. Но на Корсике дворянином называет себя всякий, кто имеет два десятка оливковых деревьев и свой дом из трех комнат с портретами предков. Впрочем, дело не в бедности. Еще есть время. Королина найдет себе жениха с положением и состоянием, или представительного и солидного мужчину, если он не богат.

Но юной девушке нужен опыт. Она умна. Но нужен опыт. Она сообразительна, у нее есть вкус. Но нужен опыт. Она воспитанна, она умеет говорить и вести себя соответственно ситуации и соблюдая все правила этикета. Но нужен опыт.

Этот молодой офицер, этот итальянец привлекает ее. Он несколько диковат, неловок, угловат, излишне порывист, но именно такой и нужен для первой влюбленности. В нем что-то есть. Он молчалив, но не скучен, в нем чувствуется какая-то скрытая пылкость.

Может быть, он даже пишет стихи. Правда, это было бы ужасно с его чудовищным французским… Они тайно встречаются по утрам в старом саду (Королина понимает, что мать знает об этом, но не подает вида). Чтобы успеть на это свидание, поручик встает в четыре часа утра – имение дю Коломбье находится в двух часах пути пешком от Валанса; нанять экипаж юному офицеру не по карману.

Наедине он, наверное, говорит Королине о страданиях своей измученной души, которые никому не дано понять, и о желании покинуть этот мир от неразделенных чувств. А она уверяет его, что ее несчастное сердце, в таком случае, будет разбито навеки.

Когда у кошки подрастают котята, она приносит им специально пойманного полупридушенного мышонка. Приходя в себя, мышонок пытается убежать или спрятаться в густой траве, котята тут же настигают его и, не понимая, что с ним делать, отпускают, мышонок снова бросается бежать, котята весело догоняют его – и вот он опять у них в зубах, его опять отпускают и несколькими прыжками, совсем всерьез, догоняют.

Мышонок в ужасе мечется, не зная, как спастись, а котята играют с ним – то хватая, то выпуская – под присмотром матери-кошки, лежащей рядом. Она лениво и как-будто улыбаясь и вспоминая свое собственное детство, не вмешиваясь, наблюдает за тем, что происходит: котята учатся тому, что им необходимо для жизни.

– О, так вы были влюблены? Когда же? – оживилась Королина.

– Давно. В годы моей молодости, – ответил семнадцатилетний поручик.

«Глупышка, – снисходительно подумала Королина. – Конечно же глупышка. Будь он поумнее, на вопрос «Когда же?» от ответил бы «Сейчас». Но он не сообразил. Он ведь итальянец. А итальянцы такие несообразительные…»

– Вот как! В кого же вы были влюблены?