– Насчет врагов не знаю, – отец Георгий затянулся, поморщился, отчего в речи возникла секундная пауза, и сдавленным голосом человека, подавившегося дымом, продолжил: – Мне иногда казалось, что у него все враги. А так он очень ругался насчет матери и отчима. Говорил, что они ждут его смерти, чтобы продать его квартиру.

– А кому он мог продать крест? Вы не выясняли? Не думаю, что в Тачанске много людей, способных купить такую вещь. В принципе, это нетрудно вычислить.

– Я же говорил, что архимандрит был против. А с настоятелем не спорят. Он сказал «нет» – значит «нет». Это как в армии. Приказы не обсуждают.

– Но ведь если бы вы сообщили об этом Пух… то есть в милицию, это помогло бы найти убийц!

– Ну вот ведь какой ты упрямый. Не надо об этом никуда сообщать, – Иван затушил окурок о ствол кедра, разрыл ямку в слое иголок и похоронил бычок. – Я же тебе говорил, что месть – это грех.

Священник замолчал, а я уловил новый запах, который вдруг сказал мне больше, чем все слова священника. Аромат ладана и сигарет образовывал причудливую смесь – святости, тайны и скрытого греха, смесь желания наслаждений и жажды познания Бога. И мне вдруг показалось, что я понимаю отца Георгия.

– Видишь ли, у многих начинающих священников, и об этом даже говорят святые отцы, этому учат в семинарии, появляется такой соблазн. Они на исповеди получают право вязать и решить – допустить к причастию или нет, отпустить грехи или назначить епитимью. Опасность, соблазн такой власти очень велик. Начинает казаться, что ты можешь говорить от имени Бога, можешь сам решать, кто достоин хвалы, а кто наказания, кто рая, а кто геенны. Думаешь, что можешь влиять на события, забывая, что ты – лишь иголка кедра в бескрайней тайге, где таких же, как ты, – бессчетное количество. И не тебе решать, какой иголке расти, а какой опасть и превратиться в прах.

– Хорошо-хорошо. Я всё понял. Кстати, этот крест… У него есть какие-то особые приметы?

– Сложно сказать. Вообще-то неспециалисту трудно отличить. Хотя этот на самом деле необычный. По вертикали на нем семь красных камней, а по горизонтали четыре. Цвет камней – цвет крови Спасителя.

Мать шебуршала на кухне, а я стоял у окна и смотрел вдаль. Из окна моей комнаты был виден кусок объездной дороги и поля за ней. Закат разделил пригорки и овраги на светлые и темные полосы. По дороге, натужным скрипом жалуясь на подъем, ползла непонятно зачем забредшая в Тачанск тяжелая фура. Я подумал, что если я найду крест отца Диомида, он выведет меня на убийц. Конечно, это только догадка, Виталик и сам мог продать его перед смертью. Но чутье подсказывало, что кража распятия и гибель связаны друг с другом. Зачем Птица украл его?

Газета «Тачанский холм» стоила в киоске всего пять рублей, и бабушка-кассир долго, с причитаниями, собирала сдачу с пятисотки. Местные новости меня не интересовали, но прошлое взяло верх – я принялся изучать единственную городскую газету. На первой полосе, как водится, громоздился дурно сверстанный пантеон областных, районных и городских чиновников, запечатленных в своих кабинетах и на каких-то заседаниях. Судя по их скорбным лицам, районная казна и трубы водоканала трещали по швам, а конец света в Тачанске, по закону подлости, грозил наступить чуть раньше светлого капиталистического будущего. Читать тексты рядом с такими фото не хотелось. Всю вторую полосу редакция посвятила будням единственного муниципального детского лагеря «Березка» под заголовком «А зори здесь громкие…» Криминальная страница встречала материалом «Маку – бой» и перепечаткой сводки областного УВД. Далее шла телепрограмма, а потом и то, ради чего я листал плохо отпечатанные страницы «Холма», – частные объявления. О покупке предметов старины рутинно напоминал только один рекламодатель, базирующийся в частном доме на улице Заовинной.

Заовинная была маленькой улочкой, петлявшей по склону вдоль речки. Асфальт заменяла грунтовка, по краям которой жались к обрыву деревянные и кирпичные дома. Заборы тонули в черемуховых облаках, ветки хлестали борта моей машины, и в зеркало заднего вида был виден белый шлейф опавших лепестков. Чуть дальше, за заборами, шевелили листвой березы, и через дорогу то тут, то там переползали змеи их тянувшихся к реке корней. Машины, видимо, ездили тут нечасто.

Домик антиквара стоял на небольшой площадке над речкой. Построенный из красного кирпича с небольшими узорчатыми вставками, с петухом-флюгером на крыше, чугунными изогнутыми решетками на окнах, удивительно опрятный и даже какой-то сказочный, он был не похож на все остальные дома Заовинной. К хозяину такого дома еще до встречи испытываешь невольную симпатию. Оставив машину у калитки, пройдя по гравийной дорожке в обрамлении розовых кустов и обогнув небольшой бассейн-фонтанчик, я оказался перед деревянной дверью с коваными петлями. Звонок заменял свисавший из-под козырька шнурок. Я потянул за него, и откуда-то из глубины дома отозвался мелодичным звоном колокольчик. Ждать пришлось недолго.

– Вам кого? – отозвался немолодой высокий голос из переговорного устройства справа от двери.

– Мне нужен антиквар. Я тут проездом из Москвы, и мне хотелось бы приобрести какие-нибудь старинные вещи.

– Это ваша машина там на улице?

– Да, моя.

– Заходите.

Антиквар оказался маленьким лысеньким мужичком с добродушной улыбкой и цепким оценивающим взглядом. Одет он был в поношенные джинсы и жилетку и напоминал отставного конферансье. Дом был больше похож на музей – по одной стене были развешаны разного калибра колокольчики и даже маленькие колокола. В гостиной, куда я прошел из прихожей, стояла старинная фисгармония, рядом на антикварной мебели громоздился огромный граммофон рядом с древним утюгом. По стенам стояли и висели десятки часов – от огромных напольных до небольших часов-кукушек с миниатюрными гирьками в форме еловых шишек. Все часы показывали разное время и при этом шли, наполняя дом таинственным стрекотанием, которое прерывалось боем и выкриком механических птичек.

– Что именно вас интересует? Я, видите ли, больше коллекционер, практически музейный работник, нежели антиквар. Мой дом – это история Тачанска. Видите это кресло? Вы знаете, что в Тачанске проездом был Чехов? Он сидел на этом самом кресле. Естественно, такая вещь не продается. Это история! А вот эти колокольчики? Это ведь знаменитые валдайские колокольчики. Когда-то здесь была почтовая станция, когда трасса проходила через Алексеевскую слободу. Такие колокольчики висели на почтовых тройках. Вот послушайте (антиквар извлек откуда-то некое подобие тросточки и сыграл на развешанных у стены колокольчиках «Подмосковные вечера»), – какое звучание! Эксклюзив! Секрет их изготовления безвозвратно утерян. А всё дело в том, что в каждый такой колокольчик добавлялось серебро. Сейчас каждый из них – бесценен. Вот-с. Ну, так что вас интересует?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.