– Самогон из конского навоза против колорадского жука – миф или реальность!?

– Ельцин на первомайской демонстрации переоделся Зюгановым и избил Жириновского! Самые свежие анекдоты из Кремля!

– Джордж Буш поливает кабачки собственной мочой – секреты урожая от дядюшки Сэма!

– Александр Малинин ненавидит малиновое варенье, но знает, как солить огурцы! Рецензия на последний альбом!

Однажды на перроне ко мне подошел маленький лысый мужичок с пузом, выпирающим, как у беременной женщины, в пиджаке, но без галстука. Мне показалось, что пиджак вот-вот порвется, шар вырвется из живота и поскачет по платформе, подпрыгивая и пугая дачников.

– Хорошо продаете. Аж самому купить захотелось, – в руке у пузана не было ни газеты, ни сумки, куда можно было ее спрятать.

– Жрать захочешь, так черта лысого продашь. Только вот ты что-то не купил.

– А я уже читал эту газету.

– Зачем врете. Это первая электричка. Газета сегодняшняя, только со склада. Ларьки не открылись еще.

– А я раньше читал. Я редактор «Пригородного экспресса». Здесь у меня дача. Слоганы у вас мощные, и локтями работаете хорошо. В нашей профессии это, знаете ли, ценится. А потому у меня к вам есть предложение. Можете написать статью, как вы продаете нашу газету? Но чтобы всю-всю правду. И с юморком, желательно. Ну с этим у вас в порядке. Вот моя визитка, тут значится, куда приходить. Если надумаете. Только не тяните со временем. Авторов у нас много, материалов хватает. Платим мы, кстати, тоже неплохо.

Я посмотрел на визитку. Под логотипом «Пригородного» значилось: «Враль Андрей Эдгардович, главный редактор». Ниже шел адрес редакции где-то на шоссе Энтузиастов. Почему-то фамилия и адрес внушили мне доверие. За ночь я исписал с десяток листов, а потом ужал всё в три страницы. Памятуя пожелание главреда, я рассказал и о том, как сломал в давке тросточку бабушке-ветерану, и о том, как прыгал из вагона на ходу, удирая от молодых якобы люберецких бандитов, и о том, как платил транспортному милиционеру за защиту. Еще через день я доехал по указанному адресу, но к самому Вралю меня не допустили, предложив оставить «креатив» на вахте. Назад я ехал расстроенный, резонно полагая, что вахтер отправит мою статью прямиком в урну.

А на следующее утро, получив свежую партию, я увидел на первой странице набранный крупными красными буквами заголовок: «Пригородный пресс: продавцы нашей газеты страдают от наездов братков и ментовской коррупции». От моего текста осталась примерно половина, вторая была выдумана кем-то другим. Но больше всего меня расстроила фотография какого-то левого чувака на фоне поезда Москва – Симферополь с идиотской физиономией и газетой в руках. Нам казалось, что сфотографировать должны были нас с Илюхой. Впрочем, переживать было некогда. Мы втерлись в поток дачников и начали продавать. Я работал на кураже, и весь запас газет ушел уже к середине электрички. Обычно я не смотрел на покупателей – нужно сосчитать мелочь или дать сдачу, сунуть газету, не переставая вопить слоганы. Мы доехали до Петушков, чтобы немедленно выпить за удачу в привокзальной забегаловке. Едва сойдя на перрон, я почувствовал на плече чью-то тяжелую руку. Сзади стоял незнакомый мент с газетой в руках.

– Ты писал?

– Я, – от испуга и неожиданности я даже не успел соврать.

– Ну вот что, парень. Если я тебя хоть раз еще здесь увижу, ты реально узнаешь, что такое наезды братков и ментовская коррупция. Врубился? И еще. Деньги верни.

– Какие деньги? – я подумал, что он отберет всю нашу выручку.

– За газету. Писака.

Назад мы возвращались на автобусе. В электричку садиться было страшно. Я вспомнил, что и для Венички путешествие в Петушки ничем хорошим не кончилось. Мы попробовали другие направления, но оказалось, что они уже заняты конкурентами. Работать локтями теперь было страшно, к тому же наш тандем распадался. Илюху какой-то родственник пристроил менеджером в фирму по продаже запчастей. Я остался один. Деньги, заработанные на газетах, заканчивались, а дядя, которому я перестал выдавать на выпивку, начал угрожать изгнанием в Тачанск. Однажды он насел уж слишком сильно, и я, демонстрируя свою некредитоспособность, вывернул карманы брюк. Оттуда выпала смятая сотня и картонный прямоугольник с фамилией моего вчерашнего кормильца. Сотня тут же была отправлена в фонд помощи страждущим от похмелья.

– Будут тебе деньги! – крикнул я и убежал на улицу. «Какой же идиот», – думал я. «Две недели прошло, а гонорар?» Враль обещал. Но ведь к нему же не пускают. До Энтузиастов пришлось идти пешком через всю Москву. Уже подходя к редакции, я вспомнил, что моей фамилии под статьей не было. Да я и забыл ее написать, когда относил рукопись в надежде на долгий разговор с Вралем и какие-то разъяснения. Никаких формальных прав на гонорар у меня не было. У входа в редакцию я достал последнюю сигарету и закурил в раздумье. О циничности газетчиков ходили легенды. Неужели меня вспомнят и дадут денег просто так? Бред. Вокруг кидалово. Да и кто я такой? Безработный, без военника, один звонок в отделение – и проблемы нет, как и человека. Сигарета таяла вместе с надеждой. Сейчас бычок полетит в урну, а я вылечу в Тачанск и далее по этапу на Кавказ. Если не на зону за уклонение от воинской обязанности. Я вспомнил сумасшедший взгляд Пухлого, визг пуль и падающую с потолка штукатурку.

– Я за гонораром, – на вахтера я смотрел взглядом Филиппа Киркорова, пришедшего получать гонорар за концерт в Олимпийском.

– Документ. Проходите в восьмой.

Всё это походило на чудо, но только чудо и могло меня спасти. В бухгалтерии мою фамилию долго искали в списках и, конечно же, не нашли. Запах скандала всё сильнее витал вокруг меня.

– Вот статья, – я достал мятую газету и ткнул на первую страницу. – «Пригородный пресс»! Я ее написал! Меня ваш главный просил, у него и спросите!

– А, так вот ты где, продавец-затейник, – произнес кто-то за спиной. Я обернулся. В дверях стоял Враль. – А мы ведь тебя давно ждем. Я ведь своих на планерке мордой в твою статью тыкал. Мол, учитесь – какой-то пацан написал, а вы не можете. Ну пойдем, поговорим.

Разговаривал Враль недолго, и то и дело обрывал меня, как будто понимал всё с двух-трех слов. Мне предложили работать в «Пригородном», выдали гонорар и аванс, чтобы я мог снять квартиру. Начинающего репортера бросили на умирающую рубрику «В чужой шкуре». Я превращался в мента, дояра, официанта, бомжа, а однажды в пост месяц жил в монастыре под видом послушника, после чего написал разгромный репортаж с подробным описанием скоромных яств, тайно употребляемых настоятелем.

Возможно, из меня получился бы хороший журналист, но настал 95-й год и выборы Ельцина. Однажды Враль вызвал меня к себе в кабинет. Там сидели двое мужчин немногим старше меня, которых наш главный называл по имени-отчеству, а они слегка пренебрежительно именовали его Андрюшей. Как я понял, гости принесли фантастический заказ на президентский пиар. Мне же предложили на время выборов покинуть «Пригородный экспресс» и поработать в новой газете «Не дай Бог!» с тиражом, охватывающим поголовно весь электорат страны. Боевой листок президентского штаба должен был мочить лидера коммунистов Зюганова. Мнение Враля по этому поводу даже не спрашивали. Да и мое тоже, просто спросили: «Сможешь?» Я поинтересовался, располагают ли они компроматом на коммунистов, и если нет, то где его искать и что конкретно требуется. На что один из гостей расхохотался и сказал:

– Да не надо никакого компромата. И фактов не надо. Надо придумать страшилку. И как можно более дикую и нереальную. Настолько, чтобы самые упертые коммуняки задумались – а не правда ли это.

Я думал несколько секунд. До тех пор, пока не была названа сумма. За три месяца я мог заработать столько, сколько за три года перевоплощений в «Пригородном». Куда после победы Ельцина я уже не вернулся. Во время бешеной работы в боевом листке я повзрослел и поумнел. И понял, что журналистика в России обречена. Что надо искать другие пути. Выборные гонорары ушли на создание собственного рекламного агентства. С клиентами мне помогли ребята из ельцинского штаба, а сотрудников я набрал сам – нюх на людей уже был. А потом годы обустройства в Москве, поездки по миру, учеба, расширение бизнеса, свадьба, развод, и всё то, что полагается пережить юному провинциалу, успешно привившему свой черенок на древо столичного мегаполиса.