Артур набрал воздуха, чтобы выдавить из себя хоть слово, но Шерлок оказался проворнее.
— О, и мне следует добавить — просто чтобы ты всю дорогу держался от меня подальше — что нет, я вообще не хочу пить. И не нужно меня спрашивать, что я хочу на ужин. Ты должен быть в восторге от этого факта, потому что не надо беспокоиться о настройках микроволновой печи при твоей, несомненно, неудачной попытке разогреть в ней еду. Я не хочу есть, и уж точно не во время авиаперелёта. А если бы я был голоден, то всё равно не захотел бы чего-то, напоминающее тёплый картон. Если ты хочешь сказать мне, чтобы я не пользовался телефоном, то не утруждайся. Я знаю, что это не мешает работе приборов самолета, а значит, я буду использовать его всякий раз, когда мне будет нужно, и мой ноутбук тоже. Итак, ты всё понял, или мне придётся объяснять ещё раз и помедленнее? Пожалуй, резюмирую, кратко и по существу, чтобы до тебя действительно дошло. Оставь. Меня. Одного.
Артур сглотнул и побледнел. Его руки, по-прежнему цеплялись за ремень безопасности, а спасательный жилет свободно и уныло болтался по бокам.
— Нет, это… я действительно понял, — тихо сказал он. — Я не настолько глуп. Я понимаю слова, и не обязательно выделять знаки препинания между ними. Я… тогда я пойду.
С этими словами он поплёлся к кухне, но на полпути остановился и повернулся к Шерлоку.
— Знаете ли, то, что вы сейчас сказали, было не очень приятно. — Он сделал несколько шагов назад, пока снова не оказался рядом с креслом Шерлока. Тот почувствовал острую потребность бросить что-нибудь, чтобы выплеснуть своё разочарование. Насколько яснее он должен был расставить все точки над «и» с этим идиотом?
— На самом деле, — продолжал Артур, явно набравшись храбрости, вместо того чтобы ёрзать под ледяным взглядом Шерлока, — на самом деле это было довольно мерзко. Даже мистер Берлинг не говорит мне ничего подобного, хотя продолжает твердить, что я никудышный идиот, каждый раз, когда летит с нами. Но он, по крайней мере, даёт хорошие советы. Только однажды он этого не сделал, потому что был пьян и забыл. Он противный, но милый. А вы просто отвратительны. Неудивительно, что кто-то так избил вас, и что вы путешествуете совсем один, без друзей. Я вообще сомневаюсь, что они у вас есть. Кто захочет с вами дружить? Хорошего дня, сэр.
С этими словами он вскинул голову и зашагал прочь.
Шерлок откинулся на спинку сиденья и со злостью дёрнул ремень безопасности, чтобы пристегнуться. Самолёт зашумел, вздрогнул, начав движение. Наконец-то, наконец-то они двигались, катясь установленным маршрутом по аэродрому. Шерлок вздохнул с облегчением, наблюдая, как красные и оранжевые габаритные огни на обочине рулёжной дорожки на несколько секунд превращаются в слабо светящиеся звёзды из-за капель воды за иллюминаторами самолёта. Поворот, ещё один, короткая остановка, и вот они уже на взлётно-посадочной полосе. На мгновение Шерлок удивился отсутствию приветственных слов капитана, но решил, что пилоты подслушали, как он отчитывал несчастного стюарда, и благоразумно воздержались от того, чтобы донимать его и дальше.
Последовал ещё один толчок, двигатели Lockheed-McDonnell заработали на полную мощность, и самолёт начал ускоряться, двигаясь по взлётно-посадочной полосе. Шерлока вжало в сиденье, и всем своим телом он почувствовал каждую трещину на асфальте, когда машина с грохотом пронеслась по нему. Затем давление в ушах и тяжесть в теле на мгновение возросли, когда колёса оторвались от земли и самолёт взлетел. Шерлок откинул голову на подголовник. Наконец-то началось. Всё снова пришло в движение. Он опять отправился на охоту, чтобы закончить эту ужасную игру, от которой давно потерял всякое удовольствие. Ещё ближе к концу игры и возвращению домой.
Луч заходящего солнца пробился сквозь тревожные облака как раз в тот момент, когда самолёт стремительно набирал высоту. Сквозь просветы в них виднелись волнистые холмы Хунсрюка, освещённые тёплым солнечным светом. Участки коричневого леса, живые изгороди между полями и лугами, маленькие деревушки, спрятанные в извилистых ущельях, вдруг стали невероятно объёмными, каждое дерево, дом и телеграфный столб отбрасывали длинные голубоватые тени на осенний пейзаж. В долинах уже сгущался туман, наползая с берегов рек и окутывая низинные луга, как саван.
Затем самолёт поглотило серое облако, и свет погас, как будто кто-то выключил его, чтобы вновь появиться лишь мгновение спустя, когда они прошли сквозь пушистые и серые слои. Теперь самолет был выше облаков, вершины которых словно покрыли золотом. Они очень напоминали волны в медленно движущемся море. Время от времени земля внизу становилась видимой, но теперь она была скрыта тонкой дымкой, что делало её сюрреалистичной и похожей на сон. Окно Шерлока стало обращено на восток, когда самолёт резко развернулся и направился на север. Здесь небо уже было тёмно-синим, с мерцающими на нём первыми звёздами.
«Тёмно-синее, как ясное вечернее небо, видимое из освещённой лампой комнаты», — где же он прочёл эту цитату? [3]
«А я думал, что тебя такие вещи не интересуют.»
«Но это не значит, что я не могу воздать им должное.»
Обрывки разговора, состоявшегося давным-давно под звёздным лондонским небом, пронеслись в его голове, сопровождаемые внезапным и очень сильным чувством тоски. Такой ясный голос Джона. Тогда они охотились за Големом в тёмном лабиринте Воксхоллских Арок, еще одно из мест лондонского дна, куда никогда не заглядывал ни один турист. И которое сам Шерлок считал самым «живым», где история старого города обнажалась слой за слоем, в разрушающейся архитектуре. О, он любил Лондон. Если он вообще был способен на любовь, то, конечно же, Лондону была искренне и горячо подарена немалая её часть. Старое и новое в совершенной гармонии, более чем двухтысячелетняя история очевидная для глаз тех, кто умел наблюдать. Это был не просто город, это было живое существо, организм. Это был его дом, единственное место, которое он когда-либо называл так.
Боже, как же он скучал по нему!
Шерлок закрыл глаза и с трудом сглотнул, когда волна эмоций накрыла его. Образы наплывали один на другой. Все те места, которые он часто посещал, мрачные и красивые, безмятежные и волнующие, мирные и опасные. Он знал, что прямо сейчас Лондон был бы невероятно красив. Поздний ноябрьский полдень, западный ветер, грозовые тучи, несущиеся по небу от Ирландского моря к континенту. Город предстал бы в ограниченной цветовой гамме зимы: коричневые, синие, белые, чёрные и золотые тона, тысячи оттенков серого, и только красные автобусы добавляли контраст, как капли крови на мраморных плитах. Темза была бы серая, как ртуть, и принесла бы с собой запах моря во время прилива. Солнце, низкое и ровное, время от времени пробивалось бы сквозь облака, освещая, словно прожектор, белый купол Собора Святого Павла и стеклянные фасады зданий Сити.
Он судорожно вздохнул. Раньше Шерлок не позволял себе вспоминать о Лондоне. Он намеренно избегал любых репортажей с Олимпийских игр, чтобы не поставить себя на грань срыва из-за тоски по дому. В прошлую пятницу, прогуливаясь по Франкфуртской Шиллерштрассе в базарный день, он решительно отвёл взгляд от фургона, в котором продавались всевозможные британские продукты: чипсы «Walkers» [4], лимонный мармелад, чай «PG Tips» [5], а также мясные пироги к приближающемуся праздничному сезону. Это сработало, во всяком случае, он продолжал убеждать себя в этом. Шерлок только мельком взглянул на товар и больше ничего. Тогда он был занят, и его ум, к счастью, был поглощён другими делами. Но теперь защита была ослаблена, и пять месяцев сдерживаемой тоски нахлынули на него. Если бы только он только мог заставить самолёт повернуть налево и направиться на запад! Он мог бы быть в Лондоне уже через час.
Но что потом? Куда он пойдёт? Он не мог открыться Джону или кому-то ещё, потому что это было бы небезопасно. И даже если бы это было не так, скорее всего, его возвращение не было бы встречено с радостью. Ранящие слова Артура пронеслись у него в голове: «кто же захочет с вами дружить?»
