Сразу же после съезда Зойка Три Стакана и Кузькин ушли в городское подполье – Зойка Три Стакана одела сарафан и кофту, закуталась в платок и с утра до вечера торговала семечками на городском рынке. Никто её в такой одежде не узнавал.

Кузькин снабжал её семечками, выполняя функции торгового представителя. Понимая важность ситуации, он даже перестал пить. С утра и до вечера он разъезжал по близлежащим деревням и закупал у селян подсолнечные семечки, которые и привозил Зойке Три Стакана для продажи. Это ему очень понравилось: во-первых, он болтал обо всём на свете с людьми как в городе, так и в деревне, а он был словоохотлив; во-вторых, он с удовольствием замечал, что его подпольный бизнес приносит ощутимые барыши, счёт которым вёл он лично, и даже подумывал, что может быть «ну её, эту революцию? заработать ещё деньжонок, да домик с мезонином купить?»; в-третьих, они с Зойкой Три Стакана снимали две отдельные комнаты в чистом просторном доме, и он, ожидая возвращения напарницы с рынка, начал писать комментарии к «Капиталу» Карла Маркса. Случилось это потому, что Зойка Три Стакана, узнав о том, что Кузькин «Капитала» не читал, сунула ему первый том книги под нос и грозно сказала:

– Чтобы до революции прочитал.

Читать Кузькин начал, естественно, с «Введения». И тут же у него стали возникать вопросы и предложения. Чтобы не забыть своих мыслей, он стал подчёркивать карандашом в книге отдельные слова и фразы, и в своей тетрадке стал записывать комментарии. Например, во «Введении» он подчеркнул такие марксовы слова: «Всякое начало трудно, – эта истина справедлива для каждой науки. И в данном случае наибольшие трудности представляет понимание первой главы, – в особенности того ее раздела, который заключает в себе анализ товара». В тетради он оставил комментарий по этому поводу: «Чего тут трудного? И зачем читать целую главу? Товар – это то, что продаётся. Тоже мне, марксист!»

Далее он подчеркнул такую фразу: «К тому же при анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции». В комментарии он написал: «А весы? Я ведь семечки покупаю пудами! Надо будет Марксу сказать про весы. Не забыть».

Под номером три была подчёркнута такая фраза из «Введения»: «Дело в самих этих законах, в этих тенденциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимостью». Тут сомнения у него были чисто лингвистического плана: «Странно как-то. Разве необходимость может быть железной? Она может быть ясной или неясной. То, что он тута написал, подобно тому, чтобы написать – с глиняной необходимостью или с ледяной. Всё это неправда!»

За считанные дни в Кузькине проснулся критик-марксист. И он стал активно комментировать Маркса на страницах «Глуповской правды». Народу нравилось. Кузькина стали цитировать как известно марксиста. Он не возражал.

К утру 25 октября в Глупов съехались депутаты некоторых местных советов. Организацию проведения Второго съезда взял на себя Живоглоцкий. Надо заметить, что это у него получилось хорошо.

По подсчётам мандатной комиссии с мандатами на съезд приехали представители чуть более половины головотяпских советов. Всех их разместили по гостиницам и по домам обывателей, накормили и уведомили, что в час дня в Большом зале заседаний бывшего Дворянского собрания начнётся первое заседание Второго всеголовотяпского съезда советов.

Временный комитет Головотяпии во главе с Хренским знал о готовящемся съезде. Ани-Анимикусов вылечил свою подагру и вернулся в город. Его Митрофан, понимая, что угроза исходит только от Зойки Три Стакана, дал распоряжение всем бывшим жандармам и царским сыщикам найти её за очень приличное вознаграждение.

Хренский был беспечен. Он по телефону созвонился с командиром Загрязнушкинского полка, который заверил Хренского, что всё под контролем и в случае любого бунта его полк станет на защиту Временного комитета. Сам полковник в момент разговора по телефону находился под домашним арестом по указанию полкового солдатского Совета и был пьян.

В интервью местным газетам Хренский заявил о том, что он знает слухи о готовящемся перевороте, но не придаёт им никакого значения, поскольку Временный комитет работает для народа и с народом. Народ он действительно видел каждое утро из окон своего автомобиля, когда ехал от дома до здания Временного глуповского комитета.

В час дня зал бывшего Дворянского собрания был наполовину заполнен прибывшими делегатами на съезд. Для того чтобы создать массовость, Живоглоцкий дал распоряжение всем депутатам Глуповского совета рабочих депутатов занять задние места. Тогда зал был полон.

Как назло, у Зойки Три Стакана в этот день торговля шла особенно бойко – прибывшие делегаты намеревались на заседаниях съезда грызть семечки, а потому мгновенно сметали весь товар, который едва успевал привозить Кузькин. Как только покупатели кончились, Зойка Три Стакана послала Кузькина в дом за её одеждой, а сама отправилась к зданию бывшего Дворянского собрания, где с нетерпением ждала появления Кузькина с её революционной одеждой.

Поскольку Всеглуповский исполнительный комитет советов из меньшевиков игнорировал съезд, заявив о его незаконности, президиум пустовал. Несколько часов депутаты просто шушукались, ожидая начала, но в президиуме никто не появлялся и съезд не начинался. В зале нарастал шум. Судя по колыханию депутатских голов, готовились волнения. Положение спас Живоглоцкий, который, не дождавшись появления Зойки Три Стакана, решил сам захватить власть. Он вышел на трибуну и поднял вверх руку, успокаивая толпу делегатов. После того, как головотяпы затихли, он начал пламенную речь, делая паузы между словами, не соблюдая при этом пунктуации:

– Товарищи буржуи и попы! Поддерживают царя! Они хотят! Вернуть его обратно! Мы большевики! За то что бы! Дать крестьянам землю! Фабрики рабочим! Царское Временное правительство! Во главе с Керенским! И Глуповский временный комитет! Вместе с Хренским! Хотят того же! Что и буржуи с попами! Долой Временное правительство! Долой Временный комитет! Да здравствует Советская власть! Ура!

И зал дружно откликнулся:

–Уррраааааааа!

Запыхавшийся Кузькин прибежал к зданию в тот момент, когда Живоглоцкий начал свою речь. Зойка Три Стакана поняла, что медлить нельзя и тут же на ступеньках у входа в здание бывшего Дворянского собрания исполнила стриптиз – раздевшись почти до гола и затем одев красные штаны, сапоги и кожанку. Прохожим было неудобно, и все отворачивались. Одной только блаженной Агафье, лежащей на тротуаре Большой Дворянской улицы напротив здания бывшего Дворянского собрания, это очень понравилось, и она попыталась сделать тоже самое, но запуталась в своих многочисленных оборванных юбках и от досады заплакала.

Как только Зойка Три Стакана вернула на свои телеса революционные одежды, к ней вернулся революционный дух и она твёрдым шагом направилась в зал. Сзади за ней семенил Кузькин с ворохом женской одежды в руках и с многочисленными похабными комментариями в свой адрес от каждого встречного.

– Брось это! – Не оборачиваясь, через плечо сказала ему Зойка Три Стакана.

Кузькин немного посомневался, но всё-таки бросил в сторону ворох Зойкиной одежды и поравнялся с ней.

Они вошли в зал как раз в тот момент, когда депутаты кричали «Ура» на речь Живоглцкого. Она это приняла на свой счёт, прослезилась, взобралась на трибуну, отодвинула в сторону растерявшегося Живоглоцкого и обратилась с речью к делегатам:

– Сотни и тысячи лет вас секли розгами и ставили коленями на горох! Доколе? Сотни и тысячи лет дворяне и помещики сосали у трудового народа кровь! И дососались! Сегодня они не желают отдавать свою власть народу! Для этого они посылают вас на мировую бойню под названием «Война за Отечество»! Почему они сами не воюют с германцами? Почему они не наденут шинели и не засядут в окопах, а вместо этого в позолоченных фраках обедают в ресторанах? Почему они едят рыбу и запивают её алой кровью трудового народа? Потому, что власть до сих пор в их руках! Доколе? Доколе это будет продолжаться, я вас спрашиваю?