– Пойдем бегать, вставай, – махнула рукой сестра.

– У меня всё перед глазами кружится и слабость, – Ярик показал ей язык и устроился поудобнее в тени.

– Сачок, – хмуро буркнула Лёлька.

– Если за нами наблюдают… – прошептал Яр, и Лёка, вздохнув, признала справедливость его довода. Но менее обидно от этого ей не стало. Трицать кругов! Тридцать! По площадке, где можно обучать сотню самураев одновременно, и еще останется место для народного гуляния с хороводами, ярмаркой и балаганом![140]

Показав напоследок язык еще раз и сказав "бе-бе-бе", Лёлька закатала рукава и побежала, проваливаясь по щиколотку в мягкий песок, похожий больше на сахарный.

Под размышления о своей неведомо откуда проклюнувшейся волшебной силе, а самое главное, о ее пределах, незаметно пролетели десяток кругов. При заходе на одиннадцатый внимание ее привлекло что-то розовое, трепетавшее на ветру за плетеными щитами, сваленными в кучу у ворот. Бабочка? Сорванный кем-то цветок? Платок, унесенный ветром? Пробегая мимо, она обернулась – и шлепнулась на бок, споткнувшись о собственную ногу.

Синиока! Маленькая муза Ярика пряталась за фашинами, робко выглядывая промеж прутьев и не понимая, что ветер и кимоно выдали ее с головой.

Лёлька поднялась и, отряхиваясь и отплевываясь, помахала девочке рукой.

– Привет!

За щитами молчали. Княжна, показательно игнорируя вытянувшего шею Ярика, подошла к ним и прошептала:

– Твоё платье видно.

– Ой, – ответили фашины, и кусочек розового шелка втянулся под кучу.

– Не бойся нас, – шепнула Лёка. – Мы всё про тебя знаем. В смысле, что нам Чаёку рассказала. И мы еще ни разу не поблагодарили тебя за то, что ты для нас сделала. Нам с тобой теперь никогда не рассчитаться, – вспоминая странную вамаясьскую форму простого человеческого "спасиба", спохватилась она.

– Это мне с тобой не рассчитаться вовек, Яри-сан, – донеслось из укрытия. – Отец и Змеюки говорят, что я должна любить и уважать Обормоту, потому что он старший брат и от первой жены, и когда-нибудь станет главой нашего клана. А я его ненавижу. И ее тоже. Это она погубила маму. Все говорят, что лихорадка свела ее в могилу, но я знаю, это Змеюки!..

– Тогда ты должна была сказать отцу!

– Я говорила. Но он ответил, что я мелю чушь, и что я глупая девочка. Ведь самые лучшие врачеватели лечили ее, и даже сам Вечный Тонитама приходил…

Девочка за фашинами вдруг смолкла.

– Что ты? – присела Лёлька и заглянула в щель.

– Змеюки сказала, что если я еще хоть раз скажу эту ложь, за мной прилетит котэнгу с крыльями черными, как душа грешника, и унесет меня в царство тьмы, – испуганно пролепетала Синиока.

– Кто такой котэнгу?

– Огромный ворон-человек. Символ клана Шино. Он летает над Запретным городом по ночам и не дает никому выходить на улицу без специального амулета.

– А если кто-то выйдет?

– Таких больше никто и никогда не видит, – еле слышно пискнула она.

Сердце княжны пропустило такт. Так вот отчего Чаёку утром так разволновалась, когда услышала, что в их комнату влетела ворона! Хотя ворон и ворона птицы разные, но ведь ночью все вороны черны… И вот кто, значит, летал над их головами, когда они ко дворцу Шино шли, и про кого служанки на следующий день судачили!

– А отчего ты из-за корзин не выбираешься? – Лёка покрутила головой, и никого не приметила. – Тебя не увидят.

– А Отоваро-сенсей?..

– Перепрыгнул через забор и побежал за Чаёку.

– Зачем?!

– Яр… Яркое солнце слишком, – быстро поправилась княжна. – Думаю, моей сестре напекло голову. У нее всё перед глазами кружится, и слабость.

– Передавай ей мои пожелания скорейшего выздоровления, – прошептала девочка. Впрочем, увидев из своего убежища предмет их разговора, мчавшийся к ним со скоростью библиотечного чахлика незадохлого в барханах Узамбара, она торопливо выскользнула из-под груды щитов и метнулась к воротам – но остановилась.

– Яри-сан! – прошептала она дрожащим голоском, низко склоняя голову и сложив перед грудью руки лодочкой. – Ты – самый настоящий самурай из всех самураев, которых я только знала! Я хочу подарить тебе кое-что, чтобы ты помнил обо мне…

И она достала из-за пояса три неровных камушка – белый, синий и красный, закрепленные на красном шнурке замысловатыми узлами.

– Это браслет на удачу. Я сама его сделала. Можно… я его тебе сама… повяжу?

Не в силах выдумать предлога для отказа, Лёлька протянула руку, и девочка проворно закрепила свой талисман на запястье.

– Спасибо. Очень… интересный.

– Пожалуйста.

Девочка всё еще не поднимала головы, но было видно, что она улыбнулась – но тут же плечи ее опустились.

– Завтра я буду желать т-тебе… п-победы. Хотя это… н-невозможно…

На песок капнула одна слеза, другая…

– Я прошу тебя… я знаю, что ты – самый храбрый буси на Белом Свете… но пожалуйста… когда завтра Обормот тебя ударит, ты сразу падай и делай вид, что больше не можешь биться. Он пообещал переломать тебе все кости! Я сама слышала! Он так бесился из-за проигрыша в поэтическом состязании, так бесился… Перебил всю посуду за обедом!

– Но он выиграл!

– Все считают, что он проиграл. Император отдал тебе предпочтение.

– Но ведь говорят, что император у вас – всё равно что…

– Си…си…ниока!!!.. – задыхаясь и алея – то ли от солнечного удара, которого не было, то ли от возмущения чувств, которых имелось в избытке, воскликнул Ярик, добегая, наконец, до предмета своего обожания – и падая у ее ног.

– Ой. У нее действительно голова кружится и слабость… Желаю вам скорейшего выздоровления, Ори-сан! До свидания! – девочка быстро поклонилась и выскользнула за ворота.

– Сини…ока!.. – потрясенный такой насмешкой судьбы, княжич попытался встать, но снова рухнул на песок.

– Говорила я тебе – пойдем бегать! Сачок! И слабак! – злопамятно сообщила Лёлька, хотя могла обойтись простым "бе-бе-бе".

– Про что вы с ней говорили? – отмахнувшись от насмешки, нетерпеливо спросил княжич.

– Пробежишь тридцать кругов – скажу, – коварно прищурилась девочка. – А тридцать раз без ошибок ката повторишь – еще и покажу кой-чего.

– Что? – глаза Ярика загорелись.

– Что?.. Что вы делаете, Ори-сан?! Зачем вы поднялись?! – донесся из-за ворот взволнованный голос Чаёку и стукоток приближающихся гэта.

– Готовься, – моментально посерьезнела Лёлька. Но судя по моментально изменившемуся цвету лица брата, предупреждения были излишни.

Лёлька ожидала, что их поведут в логово совета – туда, где они встречались с Адалетом. Но вместо этого Чаёку – постоянно озираясь, словно шла по территории, занятой противником – отконвоировала их к каким-то зарослям и велела подождать. Теряясь в догадках, княжичи топтались на месте и разглядывали густую растительность, вставшую перед ними стеной, пытаясь отыскать если не проход, то хотя бы смысл их пребывания в этом месте.

И то и другое одновременно обнаружилось само по себе – ну может, с небольшой помощью дайёнкю. После того, как она прошла несколько раз вдоль нежданного леса и обратно, яростно бормоча под нос то ли заклинания, то ли ругательства[141], часть зарослей отползла вбок, точно штора. В проеме, оказавшемся калиткой в стене, появился одноглазый человек непонятного возраста в одежде опрятной и даже богатой – если не считать длинную безрукавку, которой не всякая служанка согласилась бы даже мыть полы.

– Тонитама-сан! – Чаёку бросилась к нему, готовая не то расцеловать, не то разорвать. – Доброго утра вам и приятного дня!

– Доброго, – невозмутимо согласился Вечный, но на всякий случай попятился.

– Ори-сан плохо себя чувствует, несколько раз упала на тренировке!

Вечный бесстрастно воззрился на нее.

– Не окажете ли вы нам честь, уделив немного вашего драгоценного внимания нашим недостойным персонам, и не примите ли мою подопечную, Тонитама-сан? – девушка спохватилась и склонилась почтительно, как подобает четвертой ученице перед Вечным.