– Я не сказки читаю, а исторические записки Дионисия, – надулся мальчик. – И вообще, чем препираться, давно бы уже сходила и поглядела.

– Сам погляди, – буркнула Лёлька, натягивая на них с Тихоном одеяло.

– А вот и погляжу! – мальчик показал ей язык, соскочил с кровати и, шлепая босыми ногами по полу, добежал до двери.

– Делать тебе нече… – начала было Лёка – и прикусила язык. Дверь от толчка брата растворилась – открывая пустой коридор, ночник на полу, и часового – мирно похрапывавшего рядом, подложив засов под щеку.

– С дуба падали листья ясеня… – сипло присвистнула девочка – и всю дневную усталость как рукой сняло.

Яр, то ли не веря глазам, то ли проверяя, не козни ли это предполагаемого противника, на цыпочках выглянул в коридор и завертел головой. Установив, что глаза не врали и козней не было, он ухнул возбужденным шепотом и махнул рукой:

– Лё, пойдем!

– Куда? – и это был не риторический вопрос, а экзистенциальный – девочка в мгновение ока соскочила с постели и принялась одеваться.

Брат последовал ее примеру, раздумывая вслух на ходу:

– А давай сходим посмотрим, что в башне кроме нас имеется? Или просто погулять? Или… – голос его дрогнул. – Или давай Синиоку проведаем? Мы ведь ей даже спасибо не сказали, а она ради нас рисковала!

– Ты знаешь, где она живет? – деловито уточнила Лёлька.

– Во дворце тайсёгуна, наверное, – предположил мальчик.

– Который из них тайсёгуна, ты запомнил?

– Вроде да… Дворец Обретения Истинного Просветления… или как-то вроде того.

– Яр. Ты дурной или притворяешься? – Лёка сердито воткнула руки в боки. – Я тебя не спрашиваю его название. Как по мне, так они все одинаково называются, и с виду их тоже пень отличишь. Я тебе говорю, стоит он где, знаешь?

– Найдем! – взбодренный перспективой, княжич пригладил перед зеркалом вихры на макушке, расправил ворот рубахи и дернул сестру за рукав: – Пошли!

– Погоди!

Девочка метнулась к кровати, сгребла с подушки задремавшего Тихона и шагнула к двери.

– Зачем он тебе? Потеряешь! Или убежит!

– Сам ты убежишь, – Лёлька показала ему язык. – Бери ночник и идем!

Дети на цыпочках вышли в тихий коридор, быстро закончившийся знакомой лестницей. Глянули вверх – один пролет поднимался к чердаку или сразу на крышу и всегда пустовал. Был он пуст и сейчас. Внизу тоже никого. Хотя, если припомнить, сколько они ни ходили, навстречу им никто и никогда не попадался. Значило ли это, что кроме них в башне обитателей не было, или все они, как лукоморцы, были пленниками? Как бы то ни было, ребята, не сговариваясь, решили спускаться тихо и осторожно.

– Лё, – напротив третьего этажа шепотом позвал Ярик. – Я вот тут думаю… Как к Змеюке мог попасть листок с моими стихами?

– Ну это-то просто, – отмахнулась Лёлька. – Под нашими окнами сидел ее соглядатай, и как только бумажка вылетела…

– Я тоже такого мнения, – вздохнул мальчик и поежился. – А еще я думаю… что если он там вчера сидел… может, он и сегодня там сидит?

Лёка пожала плечами:

– А сегодня-то зачем его там держать?

– Так… На всякий случай. Или из вредности.

Второй аргумент был неубиваем, и девочка нахмурилась. Так неожиданно выбраться из комнаты только затем, чтобы налететь на шпиона Змеюки…

Добравшись до основания башни, Лёлька жестом остановила брата и приложила палец к губам.

– Стой тут, – прошептала она. – Я выйду, посмотрю, есть там кто или нет. Светильник прикрой, а то дверь будем отворять – заметит.

Ярик послушно поискал взглядом, чего бы накинуть на крошечное, но яркое магическое пламя, и не найдя, потянул с ноги сапог. Дождавшись, когда светомаскировка будет налажена, девочка нежно приоткрыла дверь и выскользнула на улицу.

Улица ночью не с пятого этажа выглядела непривычно. Вместо сияния дворцов и прочие обитаемых строений вокруг царила ночь в редких веснушках далеких звезд. Деревья и кусты по обе стороны от дорожки темнели монолитной стеной, еле выделяясь кронами на фоне чернильно-синего неба. В невидимой траве напевали цикады, в ветвях заливались соловьи и прочие представители голосистого пернатого царства, за углом башни страдали коты.

Осчастливленная природой ночным зрением Лёлька вгляделась в одну сплошную тень вокруг в поисках засланца Змеюки, но никого не увидела. Нет? Или спрятался и притаился? Пока она не убедится, что ничье бдительное око не зрит их импровизированную прогулку, выпускать Яра она не собиралась.

Уткнувшись подбородком в теплую мягкую шерсть Тихона, девочка задумалась. Если бы она была соглядатаем, куда бы она примостилась, чтобы видеть их окошки?

Взор ее сам собой устремился к зарослям под окнами. Показалось ей, или они действительно шевельнулись без ветра? А если шпион там?..

Перебрав с десяток вариантов – один невыполнимее другого – она расплылась в хулиганской улыбке. А вот это мы сейчас проверим!

Миг – и она юркнула обратно и пронеслась вверх по лестнице мимо испуганного брата, едва успев бросить: "Жди меня тут!".

Десять пролетов, коридор с мирно почивающим охранником, их комната… Вот! На дальнем столике расположился медицинский арсенал Чаёку. После нескольких дней тренировок дайёнкю решила, что проще все мази, притирки, примочки и настойки оставить тут, чем каждый раз таскать с собой.

Лёка с азартом принялась открывать крышки и принюхиваться. Кажется, оно было где-то там… где-то тут… где-то здесь… вроде было… хоть и непонятно для кого и зачем… но было… или… Вот!

Ухмыляясь, как малолетний ангел мщения, она взяла заветный пол-литровый пузырек, отодвинутый чаще используемыми коллегами к самой стене, подкралась к окну, распахнула ставни и осторожно выглянула наружу. Есть ли жизнь в кустах… нет ли жизни в кустах… Есть! Вот он, супчик-голубчик, во всем черном, сидит под самым окошком, съежился-скукожился, думает, незаметным стал.

Стянув пергамент, запечатывавший горлышко, Лёлька высунула руку с бутыльком, прицелилась… и аккуратно вылила всё содержимое на ничего не подозревавшую жертву. В воздухе разлился неповторимый устойчивый запах. Застигнутый врасплох шпион вздрогнул, едва не подскочив, но до пятого этажа не долетело ни звука.

"Вот что значит настоящий самурай", – в духе времени и места подумала девочка, вернула бутылочку на место, не забыв примотать пергамент, как было, и принялась ждать развития событий.

Ждать пришлось недолго.

Сначала за углом замолчали коты. Потом в кустах раздалось массовое шуршание, словно кто-то очень большой быстро ломился вперед – или много кого-то очень маленького. Затем первый кошак подал голос – под самым ее окном.

Шпион молчал.

Второй кот присоединился к первому, и они дуэтом принялись тянуть что-то гундосое и настойчивое.

Шпион молчал.

Третий, четвертый и неизвестно сколько еще полосатых присоединились к хору, не изучив нот, не прочитав слов и не запомнив ритма.

– Кыш! – донеслось сердито из зарослей, но был это глас вопиющего в кошачьем царстве.

Через минуту первый котофей, подогрев себя словом, перешел к делу. Пусть он был побежден и выброшен на дорожку – его падение лишь подстегнуло недавних соперников, объединенных теперь общей целью. С диким гнусавым мявом всё обезумевшее от марта и запаха валерьянки котовойско накинулось на облитого соглядатая.

Не дожидаясь окончания действа, Лёлька кинулась вниз.

– Быстрее выходим! – давясь от смеха, она схватила мальчика за руку. Тот поднял сапог вместе с фонариком и, шлёпая босой ногой по каменным плитам, побежал за сестрой на улицу.

Свернув за угол ограды сада камней, Ивановичи остановились. От башни летели жалобы разочарованных котов и самурайские фразеологизмы. Откуда-то слева доносились звуки чего-то струнного, которые, впрочем, могли быть просто стенаниями кошки, застрявшей в горшке, не исключено, что при попытке ускоренно добраться до валерьянки.

– Куда теперь? – обратилась Лёлька к брату, натягивавшему сапог.