Ассистент владыки Востока попятился, роняя циркуль и торопливо прикрывая ладошками гузку.

– Руки, пожалуйста, прочь!.. – не понимая, как и когда инициатива выскользнула из его рук, почти жалобно проблеял он. – Я есть помощник… любимый… дух!..

– Старый дух лучше новых двух, – в духе фольклорных предпочтений толмача проговорил Гена, открывая глаза, и засучил рукава. – Ты нам тут головы не заговаривай!

– Зубы не морочь, – не удержался, чтобы не блеснуть эрудицией, У Ма.

Гена кивнул и снова неодобрительно уставился на Гоу Мана:

– А ну отдай бабушке птичку, бездельник!

– Геннадий! Серапея Карпуньевна! Прекратите! – опомнившись, наперерез перешедшим в контрнаступление лукоморцам выскочил Иван. – Мы тут в гостях, и ощипывать хозяина – неприлично!

Пользуясь передышкой, Гоу Ман задом юркнул в дверь-дупло, захлопнул одну створку, полуприкрыл другую, впервые за последние десять минут почувствовал себя в подобии безопасности – и взорвался в негодовании. Если бы река в половодье, разворотившая запруду, ойкала, раскланивалась и извинялась после каждой снесенной деревни, впечатление было бы полным.

– Но мы не знали, что тут кто-то живёт! – только и успевал оправдываться Иванушка. – А если бы знали, ни за что не стали бы беспокоить вас! Мы вообще не собирались так далеко… в смысле, высоко… заходить! Мы ехали по старой дороге и остановились на ночлег!

Царевич осёкся. Насколько он понимал, "ночлег" происходило от слова "ночь", но вокруг, впервые обратил он внимание, было светло, как днем. Вернее, как ранним вечером: за то время, что они провели в лесу, солнце не сдвинулось с места ни на волос.

– Не хочу сказать ничего нелестного про ваше извращённое чувство вкуса, – не унимался Гоу Ман, будто не слыша ни единого слова из обращенных к нему, – но извольте посмотреть, во что вы безответственно и бездумно превратили моё уединенное жилище, безмятежную обитель гармонии и покоя! Бросили вызов мне, прожившему тут сотни лет! Да можете ли вы хотя бы представить, сколько усилий будет потрачено на придание сему обиталищу изначального облика, сколько вздохов на оплакивание безвозвратно утерянной первозданности! Даже если Древо мудрости снова обретет прежний вид, в памяти моей навсегда останется вот это… это…

– А по-моему, очень мило, – сухо пожала плечами боярыня Настасья.

– Нет такой цены, которая стала бы слишком велика, чтобы заплатить за ваше надругательство!

– Это не мы! – вылезла вперёд Лариска. – Мы тут сами жертвы обстоятельств, свет истинный! Это вот этот тип виноват, чародей так называемый! Он тут всех с панталыку сбил, перебаламутил!

Обвиняющий перст боярышни ткнул в сторону насупленного Агафона.

– Чародей?.. – Гоу Ман впервые за долгие минуты своей филиппики подал признаки отсутствия глухоты. – Один?!

– Мы с ним, – сурово сдвинув брови, Иван сделал шаг к другу.

– Уважаемый господин, чьё имя мне не ведомо, тоже известен как чародей среди ваших племён? – как бы невзначай поинтересовался дух.

– Нет. Но друга в обиду не дадим.

– И недруга тоже, – сурово вмешался вдруг Парадоксов, вставая рядом с его премудрием. – Сабрумаи своих не бросают. Даже если сабрумайский хряк им свояк. А если отремонтировать чего надо…

Пальцы его рефлекторно задвигались, будто сжимая рукоять невидимого молотка.

– А вы, уважаемый Гоу Ман, про чародейство отчего спрашиваете, разрешите выказать малую толику любопытства? – чувствуя, что надвигается[125] что-то интересное, ради чего можно пожертвовать очередным превращением, Серафима за спинами бояр приняла человеческий облик и ловко проскользнула в первый ряд. – Если у вас имеется нужда в услугах самого могучего и искусного мага современности, вписавшего своё почтенное имя, осиянное подвигами, равных которым нет и не будет, золотыми буквами в историю Белого Света, где оно будет непревзойденным сиять тысячелетия, мы можем об этом поговорить. За чашкой-другой-третьей чая. И скромным ужином блюд из десяти, не больше.

– Почтенная госпожа – чародейка? – насторожился Гоу Ман.

– Хуже, о премного чтимый помощник достопочтенного Фу-Фу, – ласково улыбнулась Сенька.

Квадратное лицо Гоу Мана стало прямоугольным вбок. Скорее всего, это была ответная улыбка.

– В знак перемирия… то есть примирения… учитывая, что никто из достопочтенных присутствующих не имел намерения причинять вреда моему дому… как я понял…

Гости энергично закивали.

– …Я как хозяин нижайше умоляю войти в моё убогое обиталище, не достойное посещения таких возвышенных особ, и разделить нашу трапезу.

– Скудную? – продолжила лингвистический ряд эпитетов Наташа.

Гоуман дипломатично поджал губы:

– Я бы не стал оценивать ее именно таким образом.

– И что у вас на ужин? – боярин Демьян потянулся за блокнотом и грифелем.

– Грибы.

Не пропустив мимо ушей упоминание "нашей трапезы", ее высочество Серафима была морально готова к тому, какого рода компания могла дожёвывать угощения Гоу Мана, пока хозяин сражался с иностранными хулиганами на незваной веранде – но не настолько.

Исторгнутые же из грудей остальных лукоморцев "с дуба падали листья ясеня" и различные вариации на эту тему залетали по комнате как подвыпившее эхо. Подумать только, минут двадцать назад они считали Гоу Мана странным…

– Так вот кто лиж-ж-жил нас такого ж-ж-жредкого удовольж-ж-жтвия от мирного течения ж-жпокойногож-ж-ж вечера! – поднялся из-за стола на хвосте огненный змей со свиным рылом, главным украшением которого стали пчелиные глаза – если бы на Белом Свете водились пчелы величиной со свинью[126]. В человеческих его руках мерно[127] раскачивалось коромысло весов, наводя на мысль о том, что не все весы полезны для здоровья. Огненные чешуйки боевито встопорщились, рассыпая вокруг искры.

– Жу Жун! – возмущенно охнул Гоу Ман.

Чешуйки со стуком сотни линек по столу моментально прижались к телу змея, и вместо искр из-под них стал вырываться дым.

– Я так ж-ж-жол! – тоном, которым обычно произносят "прости, я нечаянно", заявил змей.

– Это благородный Жу Жун, первый помощник владыки Юга, ответственный за лето, мой гость, – представил змея Гоу Ман, с изяществом начинающего фигуриста[128] маневрируя драконами между змеем и лукоморцами. – Жу Жун, это тоже мои гости.

– Благородные, – дотошно уточнил Агафон, пока Дай переводил слова духа своим подопечным – со многими украшениями и дополнениями.

– Благородные в такое время дома сидят, в окошки смотрят, – набычился, не вставая из-за стола, человекообразный тигр. Или тигрообразный человек?

Губы на оранжево-полосатой лицеморде дрогнули, обнажая желтоватые клыки. В левой лапоруке как по волшебству появилась секира. Когти на концах коротких пальцев правой руки выпустились, с хрустом раздавливая в черепки чайную чашку величиной с детское ведерко. Содержимое лужей ароматного кипятка залило стол и устремилось ему на колени. Челотигр подскочил, рычание закончилось отчаянным мявом, оружие с грохотом рухнуло на стол с необратимыми последствиями для половины хозяйской посуды и меню.

– Жи Ши, опять!.. – квадратное лицо хозяина стало отчаянно-треугольным. – Ну Жи Ши… Ну… Это же был цзынь-о-пеньский фарфор…

Лицеморда челотигра из оранжевой стала красной. Дух скукожился, точно шарик, из которого выпустили воздух, и пробормотал, пряча когтистые длани подмышки:

– Но у меня же лапки…

– Разрешите представить вам мастеровитого Жи Ши, неоценимого помощника властителя Запада, – стоически делая вид, что не замечает разгрома на столе, и вообще, это был не его стол, и фарфор тоже неизвестно чей, представил его помощник владыки Востока. – В его руках… лапках… всё горит и спорится.