– А-а-а-а-а-а!!!.. – только и смог сказать он, выныривая из ступора, готовый испепелять и вымораживать, уверенный, что это краснобородые злодеи освободились и решили ему отомстить. Но первое, что он увидел перед собой – Наташу, умиротворяюще вскинувшую ладошки:

– Всё-всё-всё, пациент!

– Что – всё?! – прорычал он и вдруг понял, что левая рука его с трудом, но слушается, не сподвигая при малейшем шевелении на новые вокальные достижения.

– Вывих ваш вправлен, – деловито отрапортовала боярышня. – Но некоторое время плечо будет болеть и давать дискомфорт при перемещении конечности на большие амплитуды, особенно резком. К тому же там от удара, который выбил сустав, растекается обширная гематома, что характерно при массивных травматических поражениях тканей и не является особым поводом для беспокойства. А в остальном ваша конечность теперь вполне функциональна. Мазь для вас… в смысле, для вашей гематомы… я поищу в багаже, а если не осталось, то изготовлю.

– С-спасибо, – только и смог проговорить его премудрие.

В его персональной вселенной девушка, знающая такие слова, как "тургор" и "тремор", была сродни солнечному ветру: все про него слышали, но никто не знал, где и как его уловить. Что же было говорить по девушку, умеющую еще и отличить одно от другого!..

– Пожалуйста, – впервые за вечер улыбнулась боярышня, и на розовых гладких щеках проклюнулись ямочки. – И прошу прощения, что столько всего наговорила. Если честно, я сама не помню, что, поэтому если обидела вдруг чем, не обессудьте, я нечаянно. Но наш преподаватель учит, что при отсутствии нужных трав женская болтовня – самое лучшее обезболивающее средство. Ну или отвлекающее.

– Что тоже неплохо. Как бы то ни было, благодарю вас от всей души, сердца, а особенно плечевого пояса за чудесное исцеление, о компетентнейшая из жриц святого Айболита, – с галантной улыбкой маг поклонился.

Не разгибаясь, он прошептал короткое заклинание темпорального букета, сопровождая его быстрыми движениями пальцев здоровой руки. Этот простенький, но эффектный трюк срабатывал на его памяти при общении с девушками на двести процентов, и если он сработает с Наташей хотя бы процентов на сто…

Понимание того, что на этот раз оформляющие жесты делались пальцами левой руки, и душераздирающий женский визг обрушились на него одновременно. В панике[97] Агафон взглянул на букет в своей руке – и отшвырнул его, что было сил. Огромный пучок метровых зеленых с листиками и шипами кобр с раздутыми красными капюшонами приземлился в самой гуще грабителей.

Его премудрие не припоминал, чтобы хоть кто-нибудь когда-нибудь смог порвать его заколдованные шнурки. Но как сказал неизвестный философ, всё когда-то бывает в первый раз. С оглушительным рёвом бандиты ринулись врассыпную – на четвереньках, бегом, ползком, кувырком, раздирая одежду и путы и теряя чуни, халаты и остатки реквизита народного вамаясьского театра – бороды и парики. Но если бы кто-то теперь и увидел их без чужих волос, то вряд ли узнал бы, ибо своя шевелюра стояла у них дыбом, а от выпученных глаз и перекошенных ртов бежали бы даже самые злонамеренные хуо-ди.

– Зато теперь в Вотвояси станет больше на дюжину честных людей, и на дюжину преступников меньше, – натужно попытался чародей отыскать в бочке дёгтя ложку мёда.

– Только что в Вотвояси едва не стало меньше на двух боярынь, – с холодным, хоть и алым от пережитого лицом проговорила Наташа и отвернулась.

– Это была очень неудачная шутка, молодой человек, – словами и телодвижениями вторила ей мать. – Очень неудачная. Недаром Геннадий всегда нас предостерегал от общения с магами.

– Но я… я…

Агафон прикусил язык. Что он мог им сказать? Что не подумал? Ошибся? Что он не нарочно? Что вообще-то магия наслаждения и удовольствий – полностью чуждая ему область, и заклинание букета он смог выучить только благодаря многочасовым стараниям его друга Абуджалиля? И выставить себя неуклюжим хвастуном и неучем? Ну уж нет. Лучше прослыть неумным шутником, чем неумелым магом. Наверное.

И под палящими взорами Коневых-Тыгыдычных и ехидным – Парадоксова он набрал воды, взгромоздился на коня и с вызывающе-надменным видом конной статуи командора[98] галопом унёсся в ночь.

Вообще-то он не собирался рассказывать друзьям о встрече с земляками, но первый же вопрос поставил его в тупик, из которого выход был один: ползком вверх по стенке неудобной истины.

– Там вода платной стала? – поинтересовалась Серафима, едва глянув на вернувшегося водовоза.

– С чего бы? А что? – не понял он.

– А разве ты рубашку не в обмен отдал?

Агафону, неосмотрительно открестившемуся от продажи воды предприимчивыми вотвоясьцами, ночными духами, скуповатыми хомячками или сребролюбивыми водяными – невостребованные варианты промелькнули в голове в изобилии – ничего не оставалось, как последовать заветам Серафимы, то есть сказать правду.

– Ее сняла с меня прекрасная незнакомка, нашептывая прелестные пустяки.

– До или после? – заинтересовался теперь и Иван.

– Чего? – опешил маг, не ожидав подобных вопросов от обычно тактичного друга, но быстро восстановил пропавшую было игривую ухмылочку.

– Того, как она тебя избила, – уточнила Сенька.

– А, ты это имеешь в виду… – игривость прокисла и испарилась. Агафон покосился на свою тёмную сторону: чернильно-лиловый синяк с красивым именем "гематома" занимал с каждой минутой всё больше пространства. – Это не она…

И не дожидаясь дальнейших предположений и наводящих вопросов, он кратко поведал и о коварном нападении, и о славной битве, и о старом знакомце, и о новых, и – покривившись – о неудаче с букетом.

– Лукоморцы?! Тут?!.. – Иванушка потерял дар речи.

Но, похоже, на потерянный дар наткнулась Серафима, потому что количество вопросов, задаваемых ею в минуту, моментально превысило обычное количество раза в два.

– Не знаю я, чего они сюда припёрлись… – хмуро побуркивал в ответ его премудрие, не понимая жестокосердия друзей, которые вместо того, чтобы выдать пострадавшему от распоясавшихся аборигенов запасную рубаху, покормить и уложить почивать в мягком теплом месте, насели с нелепыми расспросами.

– …То ли учатся они всем скопом в какой-то нереальной школе, то ли преподают, то ли замуж решили выйти друг за друга, то ли наоборот, еще не решили… Да не помню я, кто!.. Да бояре какие-то, и слуги их, все лукоморцы, вроде, кроме этого куриного бога!.. Да не говорили они, куда!.. Да откуда мне знать, зачем!.. – только и успевал отбиваться он, пока почти одновременно супруги не выдохнули:

– Едем к ним!

– Езжайте, – пожал плечами и почти не вздрогнул от боли Агафон. – Рубашку только мне привезите.

– А ты?

– А я уже сегодня наездился, спасибо, – отозвался он загробным голосом, пристраиваясь к котелку с дымящимся серафиминым варевом.

– Мы не можем бросить их посреди этой Тьмутаракани на произвол судьбы и хунхузов, – опустившись на траву у ручья рядом с женой, проговорил Иванушка.

За спиной в лагере укладывались спать родовитые и простолюдины, отужинав кулинарными шедеврами боярина Демьяна, за которые дома пришлось бы отдать немалые деньги в его ресторациях, да еще постоять в очереди, чтобы получить эту возможность.

Испуганные и взволнованные нападением бандитов, отважные путешественники-исследователи и к ним примкнувшие успокоились не скоро. За полночь просидели они вокруг костра, наперебой рассказывая свалившимся на их головы лукоморским высочествам обо всём и сразу, или не рассказывая, а просто намекая крупнокалиберным молчанием, ковровыми вздохами или снайперскими взглядами. Так Иван и Сенька узнали об извилистом пути Демьяна Дормидонтовича, боярина Похлёбкина, к преподаванию истории и практики кулинарии Белого Света в Постольском реальном училище, о его решении объехать все царства-государства, чтобы отведать национальные блюда в исполнении их авторов[99] и собрать наилучшие рецепты. Скорее намеками, чем открытым текстом, было им поведано о нелегкой судьбинушке боярышни Ларисы Синеусович: вершиной бесплодных попыток обратить на себя внимание Демьяна стало сперва ее поступление на его курсы "в этом мухами жабытом Поштоле", как неодобрительно выразилась боярыня Серапея, а потом сопровождение его в странствиях по городам и весям.