– А разве мы оба с ними отправляемся, учитель?

– С чего ты взял? – нахмурился старый чародей, вытирая упорно светящиеся пальцы о балахон. – Я тут подумал… Лучше тебе остаться здесь.

– Это почему? – насупился последний маг-хранитель.

– Мне кажется, ты для такого испытания еще не совсем готов. Не обижайся, конечно, но это не ты такой слабый – это противник силен.

– Но я не… не готов! Я готов! – еле соображающий от усталости и напряжения последних десяти часов, волшебник упрямо мотнул головой. – Они – мои друзья!

– Мои тоже, если ты забыл, – нахмурился старик. – Поэтому и говорю так.

Лукоморцы, не зная, что сказать, молча замерли у стены.

– Но я… но мы же… Но вы же сами на той неделе говорили… и раньше… что я… – растерянный, Агафон шагнул к наставнику.

– Да, говорил. И от слов своих не отказываюсь. Не было у меня еще ученика, настолько искусного в спецпредметах…

Его премудрие раздулся, как воздушный шар.

– …и одновременно настолько неуклюжего в бытовой магии.

Шар лопнул.

– Но нам ведь бытовая магия там не пригодятся, – нерешительно проговорил Иванушка. – Нам ведь главное попасть в Вамаяси, всех раскидать, забрать детей и выбраться оттуда.

– А в остальном мы уж как-нибудь сами, – поддержала его Серафима, взмахнув очередным ножом. – Традиционными методами.

– Мирному населению слова не давали, – буркнул Адалет, махнул рукой, несмотря на все его усилия оставляющей в полумраке светящиеся следы, и зашарил глазами по комнате: куда бы присесть.

– Вы проголодались? Из буфета, может, принести чего-нибудь? Или из погреба? – не смея больше вмешиваться в спор, вызвался Иван.

– Да сидите уж… – пробормотал старик, прикрыл глаза и зашевелил пальцами под аккомпанемент неразборчивого, но выразительного шепота. Правый угол у двери – единственное место, свободное от магических параферналий – засветился зеленым. Пару секунд спустя там появились четыре табурета, знакомые еще по кухне, и стол оттуда же.

– Дальше сам, – Адалет устало кивнул ученику, плюхнулся на табуретку и принялся мыть руки под струей невесть откуда взявшейся воды. Она необъяснимо падала из ровной сухой стены, вспенивалась, попадая на пальцы, и исчезала, не долетая до пола.

Агафон сосредоточился, пошевелил пальцами, словно что-то ощупывал, и зашептал – не менее выразительно, чем его наставник, но в кои-то веки понятно для непосвященных:

– Хлеб… черствый… Сухари… размокли… Булка… зеленая… фу, гадость…

– Выкинь, – посоветовал старик.

Сенька едва успела пригнуться: над головой, вылетев из пустоты, просвистело нечто овальное, цвета молодого лишайника, преследуемое бурым кирпичом и выводком чего-то, похожего на его детей, и едва не приземлилось в центр септограммы.

– Кабуча!!! – взвыл маг и замахал руками. Нечто сделало вираж, увеличившись раз в пять числом и величиной, и понеслось обратно в никуда, заставив царевну броситься на пол.

Его премудрие ощутил на себе укоризненный взгляд учителя и пристыжено пожал плечами:

– Ну чего теперь… с кем не бывает. В деревне свежего потом купим. Куплю… то есть.

– Курицу хоть принеси тогда, – буркнул Адалет, недовольный перспективой ужина без хлеба. – Если осталась. Да приправы не забудь.

– Да куда она денется. Вам вареную или копченую?

– Которая посвежее.

– Посвежее – это мы сейчас… это нам раз клюнуть… то есть плюнуть… Наисвежайшую… Цып-цып-цып… – замысловато развел руками волшебник.

Несколько секунд ничего не происходило, но едва он собрался повторить призыв, как откуда-то из-под потолка на стол обрушилась курица. С гневным кудахтаньем она соскочила Адалету на колени, потом на пол, поднялась, раскачиваясь, как пьяная, кинулась к двери, налетела на стену и хлопнулась в обморок на серебряный поднос с остатками мышьяка и ртути.

– К-курица. П-посвежее. К-как заказывали, – машинально пробормотал Агафон заготовленную фразу.

– С приправами, – хихикнула Сенька. Адалет хрюкнул в усы. Иванушка, тактично, но неуспешно давя смех, поспешил к двери.

– Ты куда? – недоброе предчувствие кольнуло Агафона.

– На кухню. Курицу унести?

– Я сам! – сердито фыркнул маг и наставил растопыренные пальцы на птицу. Не дожидаясь результата и чувствуя себя спасителем и предателем одновременно, царевич подхватил блюдо с его обитательницей и выскочил в коридор. Серафима, захлебываясь нервным смехом и впервые за полдня чувствуя голод, за ним. За их спинами хохотал, утирая глаза, Адалет. Агафон, отчаянно-красный, сверлил убийственным взглядом пол у себя под ногами.

Вернулись они груженые чайником, чашками, печеньем, вареньем, сыром, ветчиной, солеными огурцами и останками вареной курицы.

– А где?.. – Адалет недовольно уставился сперва на обезноженную и обескрыленную тушку, потом на гостей. Иванушка поставил еду на стол и хотел что-то сказать, но супруга опередила его, виновато разводя руками:

– Представьте себе, ваше премудрие, когда мы спустились, то увидели, что буфет открыт, и кругом следы пребывания той курицы! Это она поклевала! И остальное сожрала бы, если б Агафон ее сюда не призвал!

– Да? – чародей подозрительно покосился на ученика. Тот скромно потупился, не забыв бросить на наставника взор, полный кроткой укоризны.

– Да-да-да! – истово закивал Иванушка.

– Но разве курицы едят мясо? И откуда она вообще тут…

– Пробыв в этом жилище всего день, я уже ничему не удивляюсь, – невинно округлила глаза и закачала головой Серафима.

– Везет, – хмыкнул старик и лукаво покосился на царевну. – Потому что я вот, прожив в нем несколько сотен лет, до сих пор каждый день нахожу что-то, достойное удивления.

После ужина, который после взгляда между приоткрытыми ставнями оказался завтраком, маги закончили наложение подготовительных заклинаний. Адалет вытер пот со лба, хоть с улицы несло просыпающимся мартом, и указал на центр малой септограммы:

– Готово. Можно занимать места.

Повернувшись к ученику, он окинул его прожженный, мятый, грязный балахон неодобрительным взглядом:

– Сними.

– Зачем? – угрюмо буркнул его премудрие.

– Опозорить меня хочешь перед всеми Вамаясями? И вещи собери.

– Я… сейчас! – воскликнул он и, позабыв об усталости, бросился исполнять распоряжение.

Через полчаса спасатели попрощались с Адалетом и заняли место в центре выведенного солью опорного символа магии Белого Света. Старик закрыл септограмму, начертил недостающие знаки – и на комнату опустился мрак и тишина, нарушаемая лишь голосом Адалета, бубнившего непонятные слова на забытом языке. Серафима уже было подумала, что он тоже пытается их усыпить, как вдруг вокруг них вспыхнул ослепительный белый свет. Она зажмурилась, а когда глаза вновь осмелились открыться, то тьма пропала – вместе с замком магов-хранителей, а вокруг коричневело и шуршало нечто зеленое…

Серафима задула ночник, наклонилась к кроваткам, стоявшим в шаге друг от друга в узком алькове, положила руки на щеки детей – теплые, мягкие, свежеотмытые от угощений гостеприимных магов, и прошептала на сон грядущий слова, ставшие у них троих почти ритуальными:

– Спокойной вам ночи, приятного сна. Желаю увидеть осла и козла. Осла – до полночи…

– Козла до утра, – ладонью почувствовала она, как улыбнулся Ярик.

– Спокойной вам ночи…

– Смываться пора, – тихо хихикнула Лёлька и боднула лбом мамину ладонь. Ладошка намек поняла, провела по распущенным на ночь волосам и ласково потрепала по щеке.

– Пора, – улыбнулась Сенька, поцеловала каждого в нос и выскользнула в коридор, где ждал Иван. Дверь закрылась. В детской[9] наступила темнота, и только звезды из-за неплотно задернутых штор роняли свой свет на ковер с оранжевыми зайцами, жонглирующими красной капустой, висевший над изголовьями кроватей.

Когда Лёлька увидела его в первый раз, он показался ей забавным, хоть и нелепым. Ярик же, насупившись, сказал, что зайцы – это для маленьких, а он лично предпочел бы королевича Елисея, победившего синемордого урюпника, хотя, конечно, понимает, что не в каждой лавке такой отыщешь. Агафон снисходительно хмыкнул, пожал плечами, воздел руци горе театральным жестом – и под аккомпанемент заклинания рисунок претерпел некоторые изменения. Гости забыли распаковывать игрушки и, разинув рты, уставились на ковер.