– Ода-сан, Шино-сан, – император сердито поджал губы и шагнул вперед. – Немедленно освободите моих гостей и своих детей!

– Моим детям небольшой урок своевременного принятия здравых решений лишь сослужит добрую службу, – безучастно отвернулся тайсёгун. – Касаемо гайдзинов же разрешите напомнить, что появились они у нас не как гости империи, а как ее заложники.

– Какой-то иноземный писака заявлял, что весь Белый Свет не стоит слезы ребенка, – Таракану впился в императора обжигающим взглядом. – Ну так значит страна этого пустоголового гайдзина никогда не была повержена и унижена теми, кто должен был целовать ей ноги, ежеминутно вознося благодарности за спасение! Или он был не сыном ей, но никчёмным подкидышем! Я же сделаю всё, что империя от меня требует. Всё, ваше величество. До последней капли.

– То есть… вам нужны их слёзы?.. – отказываясь понимать напрашивающийся вывод, пробормотал тэнно. Его умоляющий взгляд устремился на Оду: "Скажи, что я правильно понял, скажи, что я прав…"

– Вамаяси слезам не верит, – одними губами улыбнулся Вечный. – Из воды победы не рождаются.

Негасима, всё еще не понимая – не желая понять, глянул на лукоморцев в поиске не столько просветления, сколько заверения в том, что всё хорошо и правильно – и сердце его сжалось, понимая всё без слов. Нет. Вечному и Шино не нужны их слёзы. Как бы хотелось ему сейчас оказаться где угодно, кроме этого проклятого сада, не ведать, не слышать, не делать того, что он сделает сейчас…

– Позвольте напомнить, Шино-сан, что император – я, и мне решать, в качестве кого эти дети присутствуют на моей земле, – голосом тихим, но уверенным – как казалось ему, но на самом деле тонким и бесцветным от страха проговорил Маяхата и вскинул голову. Но вместо желаемого высокомерия выглядело это словно приступ нервного тика. Научиться править в три секунды не удавалось еще никому…

– Поэтому, Ода-сан, извольте освободить их сию же минуту. Я. Не позволю. Дурно. Обращаться. С ними.

…но сделать отличную попытку было можно.

Брови Миномёто чуть двинулись вверх, обозначая удивление. Верхняя губа Таракану презрительно задралась:

– Позвольте не изволить, ваше величество. Советую удалиться в свой дворец и заняться чем-нибудь важным и неотложным, вроде любования луной. Вас позовут, когда империя вновь будет цела и готова отдаться вашему наимудрейшему руководству.

Словно ожидая, что Негасима после этих слов бросится бежать во дворец или испарится, чародей зашагал к извивающимся на земле детям.

– Нет, это вы ступайте прочь! – бледный, трясущийся император загородил дорогу магу, набычившись и сжав кулаки – или, скорее, нахохлившись и спрятав в ладонях дрожащие пальцы.

– Ваше величество. Одумайтесь, – Ода чуть склонил голову. – Думайтесь, думайтесь, думайтесь…

– Охрана, взять его! – выкрикнул тэнно, и его новая гвардия двинулась выполнять приказ.

Вечный с сожалением развёл руками.

– Мимасита видит: я не хотел!

Вперившись тяжелым взглядом в лицо Маяхаты, не поворачивая головы, он шевельнул пальцами под аккомпанемент коротких слогов – и из-под ног самураев выметнулась огненно-малиновая стена, отрезая их от императора и его противника. Сбивая прилипший огонь с одежд, люди с воплями обратились в бегство. Негасима растерянно замер.

Вечный сделал еще один шаг, приближаясь к нему почти вплотную. В хищно прищуренных глазах плясали отблески малинового пламени, сжигая привычное прошлое и предсказуемое будущее.

– Уходите, ваше величество. Я всё равно осуществлю задуманное, с вашего благословения или через ваш труп. Выбирать вам.

– Вы клялись мне в верности!

– О, как буду я страдать, клятвопреступник, клятвоотступник, проклятый!.. Я буду оплакивать свой позор денно и нощно и мечтать искупить его кровью! – лихорадочно расширяя глаза, заговорил маг. – Может, даже своей. Но я давал и другую клятву – на верность империи. Человек – пыль. Империя – вечна!

– Мне… всё равно! На ваши мучения и клятвы! Я не позволю! Прикоснуться к детям! – пересохшим горлом совсем не по-императорски прохрипел тэнно.

Сильный толчок в грудь уронил ошарашенного Маяхату на землю. Распластавшись, он судорожно взмахнул руками – и почувствовал, что пальцы его наткнулись на рукоять катаны, валявшейся в грязи. И в тот же миг, точно меч Отоваро оказался волшебной палочкой, годы унижения, страха и подавляемых эмоций выплеснулись и слились в единую вспышку отчаянного гнева, когда становится всё равно, будешь ты жить до старости обожжённым калекой, или закончишь существование в следующий миг в столбе пламени.

– Прочь!

Меч свистнул, рассекая кимоно еле отпрыгнувшего Таракану.

– Пошёл прочь! – ничего не видя, кроме отступающего врага, император вскочил.

Сгусток синего огня просвистел у его головы, задевая клинок и плечо. Клинок запылал. Маяхата отбросил его и с воем захлопал ладонями по вспыхнувшему кимоно, обжигая ладони. С перекошенным от ярости лицом Ода растопырил пальцы для завершающей атаки – и кубарем покатился от удара в скулу рукоятью сёто.

– Ты осмелился нанести оскорбление действием его величеству, – убийственный взгляд Шино пригвоздил его к земле.

– Но вы же сами видели: он не позволяет… – сбивчиво и быстро заговорил маг. – А мы должны… то есть не должны… То есть тянуть больше не…

– Ты понесёшь наказание за своё преступление, Извечный.

– Преступление?! Преступление?! – вдруг ощерился Ода. – Так вы теперь называете моё стремление вернуть Вамаяси ее величие?!

– Есть вещи важнее.

– Какие?!

– Закон гири.

– Закон дури!

– Тебе отрубят руки, оскорбившие действием тэнно, – бесстрастно продолжал тайсёгун, – но после этого в знак признания твоих прошлых заслуг мои самые опытные самураи сделают тебе харакири.

– Но глиняная армия!..

– Другой оживит ее.

– Никто другой не знает и десятой части того, что необходимо!

– Значит, им придётся узнать. Остались твои ученики. Остались записи. Незаменимых нет.

– Но на это уйдут годы! Десятилетия! Империя за это время… У неё нет десятилетий! Мятежники крепнут с каждым днём! – в расширившихся глазах Вечного жил больше огонь не мести, но боли предательства.

– Это уже будет не твоя забота.

Уткнувшись носом в землю под обгоревшим развесистым кустом, куда свалил их Вечный, Лёлька впитывала каждое слово, каждую интонацию, лихорадочно пытаясь уловить в словах вамаясьцев плацдарм для переговоров размером хоть с пятачок – но тщетно. События проносились со скоростью Янамото на допинге – и всё мимо. Если даже Шино уходит Таракана, его ученики будут оживлять глиняных солдат, а средство для оживления у них осталось одно – они с Яром! Эх, если бы Тихон не превратился в этот неопрятный комок… Если бы Негасима и Тонитама успели достать амулет Грома… Если бы мы не мешали им… Если бы мы убежали сразу, как только маги заарканили сундук… Если бы, если бы, если бы…

Напрягаясь, что было мочи, она силилась разорвать путы на запястьях и щиколотках то силой, то магией, но и то, и другое оставило ее. Рядом в таких же бесплодных попытках кряхтели Мажору, Ярик, и даже Синиока.

– Ори-кун, – прекратив возиться, прошептал Мажору. – Если тебя не очень затруднит, подвинься, пожалуйста, головой на восход луны. Попробую перегрызть веревки.

– Многоуважаемый Мажору будет исключительно исключителен, если у него это получится, – пробормотала девочка, и только начала прикидывать, где у нее голова и где у всех остальных людей сегодня восход, не говоря уже о луне, как что-то острое шкрябнуло по запястью.

– Эй, хорош кусаться! Я сейчас, сказала же! – удивлённая зубастостью юного Шино, воскликнула она возмущенно – и почувствовала, как абсолютно недвусмысленное лезвие ножа скользнуло по коже – отскочив от пут.

Ее шипение "Кто там?" и сдавленный возглас Мажору "Обормоту?!" прозвучали одновременно.

– Лежите тихо, не дёргайтесь, – тоном, каким сообщают о близкой насильственной кончине собеседника, прорычал старший сын тайсёгуна. Но прежде, чем Лёка успела прикинуть, кем лучше быть заколотым – Обормотом или Тараканом, руки ее ощутили свободу.