Поев варева с типично вотвоясьским названием "щи", отведать которой удалось и местным – хоть по ложечке малой – уже не столько жуткие, сколько загадочные братья Чи и духи севера вооружились странным оружием, набросились на дом… и начали творить магию. Выкрикиваемые названия предметов и действий перемежались ритуальным стуком, грохотом и выкриками заклинаний типа "ядрёна Матрёна", "панява полоротая" или "мутить-колотить". И прямо на глазах покосившееся крыльцо выпрямлялось, выпадающие рамы возвращались на место, осыпавшаяся черепица занимала оставленные позиции, а прилёгший отдохнуть забор вскочил и бдительно замер на страже добра новых хозяев.
Жители поконсервативнее фыркнули и разошлись, полюбопытнее – залезли на крыши соседних домов, чтобы лучше видеть, а попрактичнее – подошли, и сперва задавали вопросы, а потом и сами стали пробовать повоевать с разрухой оружием оборотней и духов. Получалось не очень – наверное, потому что все волшебные слова запомнить сразу было сложновато.
Не такой уж большой неожиданностью стало пришествие карательного отряда на втором плане – под предводительством военного советника воеводы Ка грозного По Бе Дю. Но пыл его был поумерен, когда на встречу сурово зыркающему[241] авангарду вывалились из дворца сперва три духа севера, а потом – братья Чи в полном составе и заявили, что они – родня жениха, а посему обладают… (взгляд на одного из духов)…кони-датским нам-мунитетом[242]. Жених, возглавлявший отряд с железной, чуть изогнутой штукой в руке с застрявшим в развилке гвоздём, родство подтвердил. А когда вояки сложили два и два, а вернее, один и три, а потом добавили еще восемьдесят один, а после – множество бледнокожих духов севера, и это они еще их мунитет не видели, чур их, чур! – то попятились. Тут один из духов сказал, что раз вы уже уходите, прихватите, пожалуйста, – и им были переданы пленные мародёры с наказом заняться чем-нибудь полезным, а лучше – сменить род деятельности.
Подмога попыталась было развязать неудачливых грабителей на месте, но один из духов злобно оскалился, сверкнул раскалёнными угольями вместо глаз (как рассказывали потом воеводе Ка очевидцы из отряда), вскинул руки – и на несчастных защитников мирных жителей от их же добра с неба пролилось нечто коричневое. Шарахнувшаяся в переулок подмога по запаху установила, что наихудшие ожидания не оправдались, попыталась возобновить освободительную операцию – и обнаружила, что теперь ноги пленных покрывает толстый слой чего-то буро-прозрачного, обо что ломались ногти и клинки.
– Петушки? – задала загадочный вопрос разбушевавшемуся духу его соратница и получила не менее загадочный ответ: "Замороженные". После чего третий дух севера вздохнул и махнул рукой:
– Забирайте так. Дома оближете.
Решив, что с духами, а тем более духами чокнутыми, дело иметь лучше тому, кому платят больше, то есть первому советнику Хо Люю, например, советник По отдал команду своим воинам взвалить на спины скованных липким панцирем собратьев. Заявив супостатам, что если бы не вам-мунитет, то мы бы сейчас вам-показали, и нисколько мы вас и ваших бледных душков не испугались, По Бе Дю, нервно пятясь, отбыл в распоряжение воеводы Ка.
А на улице Побед, как в честь событий вечера назвали ее аборигены, тем временем началась просветительская лекция "Произрастание рук из тазобедренных суставов: метафора или диагноз", позднее вошедшая в летопись учёного мужа Дай У Ма под названием "Как нам обустроить Синь Пень".
Откровенно говоря, лукоморцы ждали визита Ка с часу на час, с подкреплением и финтами в запасе. Но проходило время, солнце садилось, сумерки расползались по мостовым, как черничный кисель, горожане, набежавшие почти с половины столицы, подивившись и задумавшись, уходили домой, О Ля Ля была отконвоирована в дом отца с почестями и зеваками – а карательной операции как не было, так и не пришло.
– Сдался! – гордо ухмыльнулся Сам. – Эко мы его как!
– И солдатиков его бестолковых! – вторили ему братья. – Чай, домой сбёг!
Дай У Ма на это хмурился:
– Не мог домой. У него завтра третье испытание.
– Да какая разница! – горячились оборотни. – Даже если он третье выиграет, то брат Чи Хай-то всё равно выиграл больше! Два – один! В нашу пользу!
Толмач, по совместительству теперь внештатный лингвист и штатный мудрец и летописец ясиньпеньского двора, хмурился на это еще больше, раздумывая, подсказать ли братьям, что при купании в кипятке проигрыш претендента становился больше, чем просто проигрыш[243].
Лукоморцев завтрашнее испытание тревожило именно по этому поводу. Одно дело – отбить Лепесток у пескоплавающего чуда-юда с сородичами. Другое – помыть Хая в кипящем молоке и воде так, чтобы на выходе получился жених, а не бульон.
– Агафон. Завтрашнее испытание – исключительно в твоей компетенции, – разводил руками Иванушка.
Импровизированный совет собрался под свежеотремонтированной крышей беседки на заднем дворе, вокруг не менее свежесооруженного стола и гораздо более свежеприготовленного ужина.
– Максимум, что могу сделать я, – говорил царевич, – это потихоньку протыкать дырки в котлах, пока они не закончатся во всей провинции.
– Тоже идея, – вяло хмыкнул маг.
– Скорее, пока кто-нибудь не догадается, что происходит, – уточнила Сенька. – А если местные не совсем дураки, то случится это котлу к третьему.
– Максимум, что могу сделать я, – проговорил его премудрие, – это превратить кипящую воду в кипящий сироп.
– На миру и смерть сладка! – встрепенулся Дай перед возможностью блеснуть лингвоэрудицией.
– Красна, – поправил его Геннадий.
– Ну тогда в клюквенный сок, – развёл руками волшебник.
– Максимум, что могу сделать я… – неохотно протянула царевна и чиркнула себя по горлу большим пальцем.
– Так нельзя!..
– …но не буду.
– …или можно?..
– Потому что максимум, что может сделать Дай У Ма – это устроить так, чтобы первым это испытание проходил Ка.
– Но он откажется! Он проходил первым прошлое испытание! – воскликнул Иванушка.
– Пусть проходит первым как проигравший оба. Последний шанс, так сказать. Жест доброй воли со стороны организаторов.
– Но это нечестно! – вскочил со скамейки Сам.
– Зато практично. И вообще. Кто хочет честности – кидает монету.
– Что кидает? Куда?.. – не понял оборотень.
– Волшебный кружочек для определения воли Нефритового Государя, – пояснила Серафима, извлекла из кармана упомянутое и продемонстрировала Чи Хаю. – Видишь? Сторона с палочкой называется решка. С профилем Василия – орёл.
"Орёл… и… ряшка", – косясь на монету, быстро записал в дежурном блокнотике Дай.
– И как оно… он… они… могут угадать волю самого Нефритового Государя, да прольются его благословения на здесь присутствующих? – Сам почтительно взял в пальцы рублёвик.
– Загадывай сторону, – очи Сеньки лукаво сверкнули. – Определим, кто сейчас отправится мыть посуду.
– Орёл, – твёрдо заявил оборотень.
– Ваня?..
– Решка, – пожал плечами царевич, не понимая, к чему клонит его жена.
Серафима подкинула монету, поймала, раскрыла кулак… Орёл предстал взорам собравшейся публики.
– Не уга… – начал было Иван, но тут супруга его одарила собравшихся лучезарной улыбкой:
– Орёл! Хай угадал, значит, посуду идёт мыть он!
– Хм… – озадаченный оборотень покосился на брата Иванушки, на руки Серафимы, на не очень успешно прячущего улыбку мага – и пожал плечами. – Ну я так я… Против воли самого Нефритового Государя не пойдёшь.
– Вот и я о том же, – подмигнула царевна, спрятала монету и взяла со стола пару тарелок. – Пойдём помогать проигравшему?
И заседавшие шумной кучкой двинули на площадь к колодцу.
Выпутывая рукав рубахи, зацепившийся за недовырубленный колючий куст у ворот, Серафима замешкалась – и замерла. Подслушивать нехорошо, знала она[244], но что делать, если слова так и залетают тебе в уши, а руки заняты?
