– Даймё? Извините, что разбудил, – нудил невозмутимый, как клинок, голос Шино. – Откройте, будьте так любезны. Я не отниму много времени.

– А-а-а-а… – Лёлька открыла рот и звучно зевнула – так, что было слышно не только в коридоре, но и на соседних этажах. – Кто-то стучал? Или мне приснилось?

"На колу мочало, начинай всё сначала", – не без злорадства добавила она потише – но торжество было с привкусом уксуса.

– Извините, что беспокою ваш сон, но совершенно неожиданно возникла необходимость задать вам несколько очень важных вопросов.

– А-а-а-а… Кто это? – не сдавалась княжна.

– Я – тайсёгун Миномёто из дома Шино.

После этих слов он ожидал фанфар, красных дорожек, аплодисментов, поклонов и жертвоприношений – но не ответа:

– А-а-а-а… Откуда я знаю, что это правда?

Лёлька прищурилась и уткнула руки в боки, изображая высшую степень недоверия, хоть и одна половина аудитории не могла ее видеть, а второй было не до тонкостей. Если хочешь убедить кого-то в чем-то, сперва убеди саму себя.

– Я не потерплю оскорблений даже от любимчиков Негасимы, – впервые за всё время знакомства в голосе тайсёгуна мелькнула хоть какая-то эмоция.

Взгляд ее, тем не менее, снова помчался по комнате – и споткнулся о Ярика. Он спятил?..

Брат расстелил на полу одеяло и что-то малевал на нем угольком. Но отвлечься на то, чтобы покрутить пальцем у виска она не посмела. Во время дуэлей отвлекаться – себе дороже.

– Если бы кто-то из каких-то неведомых нам целей маскировался под всесторонне и всеобъемлюще премногоуважаемого нами Шино Миномёто, да не иссякнут его благословения, да будет татами ему пуховой периной, и да выспится он лучше всех в этом дворце, ибо какой нормальный тайсёгун будет ходить по ночам с кем попало где придется не понять зачем, он именно бы так и ответил! – упрямо провозгласила она.

– Откройте дверь, и вы увидите, что я – это я! – потребовал Шино сразу, как только переварил услышанное[232].

– А если это не я? То есть не вы? Кто это может подтвердить?

– Обормоту!

– А подтвердить, что он – это он?

– Я!

– А то, что вы – это он?

– Мы!

– А то, что я – это вы?

– Он? Она? Оно?.. Оне?.. – Шино завис, чувствуя, что что-то пошло не так, но не понимая, что именно, куда и когда.

– Вот и я о том же, – печально вздохнула Лёка. – Некому. Видите?

– Но я – это я! – в голосе Шино зазвучала паника.

– А вы в этом действительно уверены? – вопросила девочка таким тоном, что тайсёгун примолк – не исключено, проверяя документы у самого себя.

– Я… в этом уверен! – наконец неуверенно проговорил Шино. – Открывайте!

Лёлька же в данный момент была уверена лишь в одном: переспорить ее могла только мама, и у других людей добавиться в этот список не было никакого шанса.

– Откройте дверь, или я прикажу ее взломать!

– Если вы прикажете ее взломать, значит, вы – настоящий тайсёгун, – признала Лёлька. – Но настоящие тайсёгуны не ходят по ночам и не взламывают двери у своих гостей. То есть если вы прикажете взломать нашу дверь, значит, вы не настоящий тайсёгун.

– К…как?..

– Логика, – гордо ответила девочка, оглянулась в ожидании аплодисментов – ведь должны же они были достаться хоть кому-нибудь – и открыла рот.

Вамаясьцы исчезли.

Яр был на месте – лежал на своих татамях, спрятавшись под одеяло, Тихон приткнулся к его боку мохнатым розовым мячом – а гостей как ветром сдуло.

– С дуба падали листья ясеня… – присвистнула Лёлька, тщетно обегая взглядом их комнатушку. Пол, стены, потолок, окно, накатама… накануна… на… как ее там… – и ни следа друзей!

– А где… – встретилась она взглядами с братом – и тут дверь под напором из коридора дрогнула. Защелка скрипнула своим гвоздём, прощаясь с приютившими ее досками, и отлетела к стене. Дверь распахнулась, впечатываясь ручкой в стену, и в комнату ввалился, дикоглазый и багроволицый, Миномёто.

– Где они?!

– Где? – со стопроцентной химически чистой искренностью поинтересовалась княжна.

– Мои дети! То есть, кто, – ощущая, что снова паланкин его логики валится в канаву непредсказуемости собеседницы, быстро добавил Миномёто. – То есть где. Мои дети где! Вопросительный знак.

– Вот один торчит, – Лёлька любезно указала на Обормоту, маячившего за спиной отца с видом победителя всех и сразу.

– Я имею в виду Мажору и Синиоку!

– Кого?..

– Что случилось? – зевая как сто крокодилов, Ярик оторвал голову от подушки и непонимающе уставился на вамаясьца. – Уже уезжаем? А завтрак где?

Не удостаивая Ивановичей ответом, Шино зыркал по сторонам, ощупывая хищным взором немудрящий интерьер и даже потолок. Не найдя, чего искал, он выглянул в окно, где бдительный Негасима вытянулся в струнку и отсалютовал копьем.

– У вас ведь… одна комната? – уточнил тайсёгун скорее для проформы, снова и снова пробегая взглядом по стенам, полу, потолку, тотокаме… накатаме… или как там ее…

– Да, ваше тайсёгунство, – подтвердила девочка. – Одноуровневая. Потому что над нами третий этаж. И без погреба. Потому что под нами – первый. И без балкона. Потому что у вас их еще не придумали.

Взор Миномёто, с каждой секундой становившийся всё более грозным, в последний раз ураганом промчался по апартаментам лукоморцев и обратился на Обормоту. Тот стал размера на три меньше и тонов на пятнадцать бледнее.

– Н-но от-тец… – заикаясь, попятился он. – Я в-видел… с-следил… п-проследил…

– Прошу простить моего идиота сына, потерявшего лицо и заставившего сделать это и меня, – голосом холодным, как ураган из Отрягии, произнес Шино. – Я не оставлю это без последствий, смею заверить вас.

И не дожидаясь реакции княжичей, схватил злополучного отпрыска за ухо и потащил прочь.

Когда хныканье Обормоту стихло на лестнице, Лёлька захлопнула дверь и яростно уставилась на брата, впервые за долгое время чувствуя себя одураченной.

– Куда ты их дел?!

– Спрятал, – Яр улыбнулся во весь рот.

– Куда?! – взгляд девочки пустился в знакомый путь по комнате… и остановился, когда картина в трататаме… нататаме… осела на пол, открывая державшего ее Мажору и укрывшуюся за ним Синиоку.

– Возвращаем твое одеяло, Яри-кун, – юный Шино осторожно переступил через вазу и протянул картину княжичу. – Мы теперь в неоплатном долгу перед тобой.

– Одеяло?!.. Это – твоё одеяло?!

Разглядывая кошму, изрисованную рукой брата вамаясьскими ёлками-избушками-иероглифами, Лёлька выдохнула сквозь стиснутые зубы, не зная, злиться ей на брата, обведшего ее пальца, или радоваться, что подрастает достойная смена.

Убедившись, что Накажима ушел вместе с Миномёто и Обормоту, всё еще ведомым за ухо, вамасьцы церемонно распрощались с Ивановичами и полезли в окно с таким видом, словно уходили со званого пира через парадный вход.

– Не беспокойтесь за нас. Мы скажем, что были в храме Мимаситы, благодарили ее за спасение тэнно от озерного чудовища, – подсвеченная луной, серьезная и аккуратная, как фарфоровая куколка, проговорила Синиока, уже сидя верхом на подоконнике. Ни волоска не выбилось из ее украшенной цветами прически, ни складочки на розовом кимоно не помялось, не говоря уже о том, что ничего не порвалось, не съехало и не развязалось, с кисловатым удивлением заметила Лёлька. Если бы на месте любимой дочери тайсёгуна была сейчас она, ее образом можно было бы пугать прохожих. Бывают же на Белом Свете такие несминаемые люди…

– А если ваш отец в этом храме уже побывал? – нахмурилась Лёка и походя ткнула брата под бок: – Рот закрой – дракон залетит.

– Не был, – вежливо не замечая сконфуженного вида своего поклонника, девочка покачала головой. – Он ходит туда только по праздникам, потому что это от него ожидается подданными.

– Отчего так?

– Он говорит, что у государственного мужа есть заботы поважнее воскурения благовоний, и что для этого у нас имеются монахи, – ответил Мажору.