– Раз, раз, раз… – деловито проговорил он. – Приём…
– Что? – нахмурился второй старик.
– Ну и приём ты оказываешь нашим маленьким гостям, брат, говорю я, – покачал головой он.
– Гостям?! Да бешеные обезьяны из леса имеют лучшие манеры! Ты посмотри! Они специально подложили подушки под дверь, чтобы я о них споткнулся, когда буду входить! Они спят на столе! На пуфах для терпеливого сидения! Затащив его в токонаму, нишу красоты, предназначенную для созерцания картины! А погляди, что они сделали с амадо! Они испортили его! Изгадили углем!
Следуя направлению указующего перста, второй старик глянул на кучу обломков, валявшуюся у двери.
– И порвали, вижу.
Первый старик сконфузился и сбавил громкость.
– Это я порвал. Когда оно на меня упало. А потом я на него.
– Так значит, оно всё равно испорчено.
– Да! Ими! – громкость вернулась к прежнему уровню. – И я считаю, что в этом вертепе невежества и невежд благопристойному человеку делать нечего! Не опаздывай, брат.
– На Совет Повелителей палат?
– На встречу с советом Девяти Вечных и их первых учеников. Хотя, должен сказать, после вчерашней авантюры… – тут вамаясец сделал многозначительную паузу, – их стало вполовину меньше. В очень большую половину, если быть точным.
На этом, бросив косой взгляд на брата, он сунул руки в рукава, кольнул взглядом притихших детей и покинул комнату с горделивым достоинством человека, изо всех сил делавшего вид, что это кто-то другой десятью минутами раньше выставил себя на посмешище врагов и друзей. Хотя, подумала Лёлька, друзей у такого гуся вряд ли было много.
Благообразный приспешник и воин последовали за ним, оставив с пленниками служанку и второго старичка. Он подошел к останкам баррикады, наклонился и принялся разглядывать то, что разглядыванию еще поддавалось.
– Художник, расписавший это амадо, огорчился бы: созданная им гармония гор и цветущей сакуры изменена безвозвратно. Кто это сделал, дети?
Взгляд его остановился на Лёльке, вернее, на ее лбу, глазах и кончиках пальцев – всему, что выставлялось наружу.
– Ну, я, – пробурчала она, и даже из-под одеяла чувствовалось, как хмуро выпятилась ее нижняя губа, готовясь к обороне. Старик склонил голову и прищурился.
– Ай-яй-яй, девочка. Ай-яй-яй. Как тебе не стыдно, – взгляд его стал осуждающим. – Такая маленькая, а…
– Это я! – отчаянно пискнул Ярик из-за ее спины.
– Молчи, – прицыкнула Лёка через плечо, и княжич испуганно смолк.
– Ну стыдно мне. Ну дальше че? – зыркнула княжна на вамаясьца как в прицел арбалета.
– Ваша картинка недоделанная была. Много места чистого и ничего интересного, – упрямо пробормотал Ярик из-за широкой сестринской спины и удостоился тайного пинка под одеялом.
– Вот-вот! Зато теперь она стала гораздо красивее. А что порвалась, так мы не виноваты. Это ваш… боярин… ее себе на голову надел, когда о свои же тюльки споткнулся. И что вы на это скажете? – насупилась Лёлька.
– Скажу, что у тебя растет храбрый и талантливый брат, – проговорил старик, взглядом указывая на предательски вымазанный углем край одеяла Ярика, и пока опешивший мальчик моргал и хватал воздух ртом, продолжил:- А сейчас… не в упрек, а из любопытства… я хочу спросить, для чего вы поставили амадо и подушки под дверь.
– Что?..
– …и что?..
– И что из них что? – на всякий случай уточнила Лёлька, подозрительно рассматривая руины у входа.
– То, что вы назвали тюльками – подушки. Вамаясьские девушки спят на них, чтобы не испортить прическу. А амадо – это ширма с картиной.
– Поставили, чтобы нас не застигли врасплох, – сурово изрекла княжна. – Маленьких вдали от родителей каждый обидеть норовит.
– Я весьма сожалею, что пришлось вас забрать вместо амулета Тишины, – старичок опустил глаза.
– Так вчера ночью… Это были вы… или тот?
– Вчера ночью был я. А мой брат не "тот". Его почтенное имя – Нивидзима Кошамару, а моё – Нерояма Кошамару. К имени старшего в Вамаяси из уважения принято добавлять "сан". Теперь вы всё знаете, и у вас больше не будет оправдания нарушению этикета, – строго произнес он.
– А изобретатель этикета король Этики Этикет Семьдесят Пятый говорил, что этикет не нарушен, пока нарушение никто не заметил, – дотошно уточнил Ярик из-за спины сестры.
– Правитель Этики познал дзынь, – уважительно склонил голову Нерояма.
– А по отчеству к вам как обращаться? – решив до поры до времени завязать с нарушением этикета, спросила Лёлька.
– По… чему?
– По батюшке.
– Или по матушке, – вставил Яр, читавший, что кое-где на Белом Свете царил матриархат.
– Смысл ваших вопросов таится настолько глубоко, что я не могу его уловить, – недоуменно развел руками старик.
– Отца вашего звали как? – отбросив так и не использованный запас этикета[29], вздохнула девочка.
– Нифигаси Кошамару, – сообщил маг и в недоумении уставился на княжичей, захлебнувшихся странным хрюканьем.
– Значит, вас полностью звать Нерояма Нифигасебе…севич Кошмару, то есть!
Старик подумал, примерил на себя вновь обретенную модификацию, и решительно мотнул головой:
– Нет. Полностью меня звать Нерояма Кошамару. Пожалуйста.
– Ну если вам не нравится… – разочарованно пожал плечами Ярик с видом человека, которому новое имя чародея нравилось очень.
– Не то, чтобы не нравится… – вамаясец развел руками. – Просто я к нему не привык.
– А когда привыкнете? – глаза мальчика загорелись надеждой.
– Боюсь, даже маги столько не живут.
Княжич вздохнул и покорился судьбе.
– А вот как нас зовут, никто, значит, узнать не хочет, – практически ни на что не намекая, заметила Лёлька.
– Хочу, – улыбнулся старик. – Именно об этом я и собирался спросить, а также имена мужчины и женщины, которых Яширока Мимасита благословила такими детьми.
Лёлька, впервые услышав о себе как о благословении от человека, который с ней знаком дольше пяти минут, от неожиданности открыла рот – и упустила момент…
– Меня звать Ярослав, а это моя сестра Ольга. Ивановичи мы. Наш папа – младший брат лукоморского царя, а мама – единственная сестра царя Лесогорья.
…и так с открытым ртом – но уже от растерянности – она наблюдала, как все ее хитрые планы и конспирация, кувыркаясь и рассыпаясь на мелкие кусочки, полетели в трам-тарарам, как выражался дядя Олаф.
– Дядя Кошмару, – начал было Ярик, но старик его прервал, погрозив пальцем:
– Что надо добавлять к имени старшего?
– Сан, я помню. Только не знаю, какой у вас сан, – проговорил Ярка.
– У меня нет сана, Ярослав-тян. Я просто один из Девяти Вечных.
– Как царь Костей?! – восхищенно вытянул шею Ярик.
– Царь… чего? – опешил старичок.
– Не чего, а кто. И где. И как мы будем к имени добавлять сан, если его у вас нет, я тоже не поняла, – надулась Лёлька.
– Сан – это приставка, а не должность и не чин, – понял причину недоразумения старичок. – Кошамару-сан, к примеру.
– А-а!..
– А Костей – это царь страны Костей, только он умер давно, хоть и был бессмертным, – в ответ милостиво объяснила княжна.
– Отчего?
– Не поладил с нашими родителями и дядей Агафоном, – как можно небрежнее проговорила она.
– Они все маги? – насторожился Вечный.
– Нет, только дядя Агафон. А маму просто расстраивать не рекомендуется. Если папы рядом нет, – проинформировал Ярик.
– Это вредно для ее здоровья?
– Это вредно для здоровья расстраивающего. А когда папа рядом, есть надежда просто на тяжкие телесные повреждения, – самодовольно ухмыльнулся Ярослав.
Старик приподнял и опустил брови, словно удивляясь, а Ярик продолжил допрос:
– А что такое амулет Тишины? И зачем вы приходили к дедушке Адалету и дяде Агафону?
– Они ваши родичи? – как охотник, почуявший добычу, прищурился старик.
– Нет! – торопливо замотала головой Ольга, надеясь еще что-то спасти. – Они…