Броня молчала. Она вновь ощутила себя совсем, как пару часов назад, во время того неудачного разговора с Фортуной. Реальность от души замахнулась и нанесла удар, но не смогла нанести никакого видимого ущерба. Вместо боли разочарования девушка ощущала лишь пьянящее чувство свободы и ясности.

Пан Маллой отлично знал, что двух недель опытному палачу более, чем достаточно, чтобы создать высоконасыщенный прах. Разумеется, людей Сковронские набрали куда как больше, чем эти самые палачи смогут полноценно обработать. Многих спасут. Изувеченных физически великодушно исцелят, но никого не волнует судьба тех, кто искалечен морально.

Пан ректор озвучил лишь половину правды. Не станет же он, на самом деле, говорить вслух о том, что надеется под шумок прикарманить немного нелегального высоконасыщенного праха. Богатые рода не были бы настолько богатыми, если бы не умели находить выгоду во всём.

— Прошу прощения… мне дурно… — пробормотала некромагичка, отодвигая от себя подальше уже опустевшую чашку. — Мне необходимо выйти.

— Тошнит от политики? — мужчина неспешно убрал руки с плеч своей гостьи и взялся за спинку её стула, дабы помочь студентке покинуть её место за столом. — Мне знакомо это чувство. Не беспокойтесь: со временем вы привыкнете.

— Я не хочу привыкать, — ответ прозвучал весьма резко.

Однако, Броня в этот момент не была похожа на огрызающегося подростка: с интонациями, которые выбрала девушка, обычно говорят люди, твёрдо осознавшие, каким будет их дальнейший жизненный путь.

Даже если путь этот будет весьма коротким.

— Тогда вы либо умрёте, либо сойдёте с ума, слечна Глашек, — не стал спорить со студенткой пан Маллой. — Думаю, вам стоит подумать над этим и принять взвешенное решение.

— Тут нечего думать, — девушка поднялась с места. — Я сделала свой выбор.

— Вот как? — усмехнулся ректор. — Что ж, тогда не привыкайте.

— Вы довольно легко согласились, — подняла бровь Броня.

— Помнится, я уже упоминал об особенностях женского взгляда на мир, — хмыкнул мужчина, поднимая со стола поллитровую бутылку с минералкой. Пластиковая тара в руках столь старомодного джентльмена смотрелась крайне чужеродно. — Мне не понятно, что происходит в головах у представительниц слабого пола. Однако прекрасную половину человечества называют прекрасной не только за внешнюю красоту, но и за то, сколь мягки ваши сердца. Мир стал бы намного хуже, если бы нечем было компенсировать мужскую жёсткость.

— Тем не менее, вы всё равно не приложите больше усилий, чтобы спасти тех несчастных, что попали под горячую руку Сковронским? — нахмурилась студентка.

— Тем не менее, — кивнул Маллой-старший, отвлекаясь на то, чтобы наполнить стакан игристой шипящей прозрачной жидкостью. — Сколь ни был прекрасен женский взгляд, он не учитывает великое множество деталей. Для того и нужны мужчины с их жёсткостью. Лишь вместе мы можем создать гармоничное общество.

— Забавно, что вам кажется, будто бы я недостаточно жестока, пан ректор, — не удержалась от усмешки девушка.

— Не выдавайте желаемое за действительное, слечна Глашек, — хмыкнул мужчина. — Будь вы достаточно жестоки, вас бы не беспокоило несовершенство этой вселенной.

4.

Семеро решили посмеяться над Броней.

Действительно, что им мольбы какой-то иномирянки, решившей, что она имеет право решать, как им, богам, строить их собственный мир. Неравенство людей лежало в самой основе форгерийской морали. Плоть слабого была пищей сильного. И не только плоть. В самом прямом из возможных смыслов: некромаги, стоящие на вершине пищевой цепочки, буквально сжирают души челяди ради самой возможности творить заклинания.

Это первооснова. Это нельзя изменить. Это бытие, формирующее сознание живущих здесь людей. Оно выстраивает по кирпичикам мировоззрение коренных форгерийцев, а затем берёт лом и с громким хохотом лупит по жизненным ценностям и приоритетам попаданцев, чьи принципы и взгляды на жизнь были сформированы иной жизнью.

Вот только в случае с Броней у бытия ничего не получилось. Девушка уже прожила тридцать лет в мире, пытавшемся её сломать, а потому она не испытывала никакого особенного дискомфорта от чувства собственной отчуждённости. Попаданка никогда не была полноценной частью общества, а потому и не стремилась этого изменить. Ей было плевать на отсутствие друзей, на чужое неодобрение.

Нет, не плевать. Всё было куда как серьёзней. Некромагичка просто не желала видеть в своём личном пространстве других людей. Не важно кого: родителей, брата… Илегу. Они вносят сумятицу, каждый раз нанося удар по внутренней гармонии синеглазки, больше всего на свете желавшей лишь того, чтобы её не трогали.

Никогда.

Но ведь не получается. Не выходит. Приходится смириться с диктатурой общественного договора, с необходимостью терпеть чужое присутствие ради тех плюшек, что оно даёт. Это работа. Всего лишь работа. От неё, конечно же, можно отказаться, но тогда качество жизни неминуемо упадёт.

Либо ты выполняешь должностные обязанности “гражданина”, либо лишаешься базовых прав на свободу, имущество и жизнь. Выбирай.

И Броня выбрала.

Вот только тот факт, что девушка работала на общество Форгерии, отнюдь не означает, что она разделяла его ценности. Попаданка терпеть не могла несправедливость. Точнее то, что она считала несправедливостью в рамках своей собственной, весьма плохо соотносившейся с окружающей действительностью, системы координат. И это не гипербола, не речевой оборот для красного словца. Броня, действительно, не могла терпеть несправедливость.

Именно так она и погибла в прошлый раз.

Разумеется, синеглазка не хотела умирать. Пусть она ненавидела этот мир, она любила жить. Жить вопреки. Словно насмешка над системой общественных ценностей и взаимоотношений. Ошибка, существующая независимо от того, хотят этого окружающие или нет.

Это чувство подпитывало некромагичку. Оно определяло её. Злорадство было главной её эмоцией. Не “мягкость”, “доброта” и прочие сопли, о которых говорят окружающие. Нет-нет-нет. Только злоба. Она заставляла девушку чувствовать себя живой.

Наверное, именно поэтому Броне было почти физически больно видеть несправедливость. Именно с помощью несправедливости мир кунал самодовольную попаданку головой в грязь. У него были большие проблемы с тем, чтобы сделать что-то с самой синеглазкой: она была существом чрезмерно вёртким и крепким, достаточно отчаянным, чтобы подниматься вновь и вновь после каждого удара.

Но даже такое противоестественное создание, как Броня Глашек, оказывалось бессильно, когда мироздание атаковало кого-то другого со словами “смотри, на её месте могла быть ты”. Каждый такой случай девушка воспринимала на удивление болезненно.

— Смотри же, распахни свои синие глаза, — шептали Семеро. — Мы могли бы раздавить тебя в любую секунду. Что бы ты стала делать, окажись на месте той же пани Вейлис? Без некромагии. Одна против толпы здоровых мужиков? Ничего.

— Я не стану пани Вейлис, — отчаянно кричало нутро попаданки. — Я буду сильной! Я уже могу разобрать на запчасти каждую из этих мускулистых свиней!

— У Сковронского есть не только они. У него есть некромаги. Могущественные некромаги. Дипломированные, — в голосах Семерых слышались великое множество интонаций: кто-то зол, кто-то хихикал, кому-то было просто всё равно. — Не вооружённые гориллы, так мастера волшебной палочки тебя достанут.

— Не достанут! У меня есть протекция! Меня защищают! — надрывалась сущность Брони.

— Защита не будет вечной! Ты оступишься!

— Не оступлюсь!

— Признай это! И мы отстанем! Признай, что ты живёшь не вопреки нам, а лишь потому, что мы позволяем!

— Нет! Не могу! Тогда я не смогу злорадствовать! — взмолилась девичья душа. — Тогда мне незачем будет жить!

— Эмоции не важны, ты же знаешь, — форгерийские боги чувствовали своё превосходство. — Важны лишь факты. Ты — никто. Тебе просто повезло. Мы позволили тебе стать той, кем ты являешься.