– А с чего ты взял, что я татарка?

– Так, а…

Госпожа Альфия отвернулась к окну.

Это преследовало её с детства. Мать её была татаркой, а отец, по словам бабушки, русским. Им семьёй стать не дали, и мама осталась одна, а потом её быстро выдали замуж, и у крошечной Александры появилось новое имя – Альфия, которое ей выбрал отчим. Отчим был старым и строгим, даже суровым. Он взял молодую жену с ребёнком, как облагодетельствовал, и потом годами попрекал и её, и девочку от неузаконенной связи. Мать тихо терпела и надрывалась на хозяйстве, а Аля рано научилась выпадать из реальности в свой выдуманный мир – мир, в котором были феи, принцы, принцессы, и в котором царила любовь.

Её сочинения учительница читала вслух, а потом отправила готовить стенгазету. Газету с учениками делал Семён Абрамович, старый еврей, учитель русского языка, от которого Аля переняла ряд словечек и вообще любовь к слову…

– Так как там всё-таки? В Чуфут-Кале? Руки-крылья раскидывал? – допытывалась романистка.

Костик искоса на неё посмотрел. Хотел было спросить, откуда она знает, но тут же сообразил. Кто хоть раз сам, опьянённый собственной отвагой, стоял на вершине, раскинув руки и подставив лицо солнцу или струям дождя, стекающим по щекам и смывающим всю горечь и разочарования последних месяцев, кто смотрел на мир свысока, на обрыве пропасти волосами ощущая дыхание свободы, кто орал с горы имя возлюбленной, кого распирало там, на вершине, под мрачным грозовым небом, совершить хоть какой-нибудь подвиг ради любви, тот никогда этого не забудет и тех чувств никогда уже не утратит.

– Лучше скажите, чьё имя вы орали с той горы? – ответил он вопросом на вопрос, – с кем хотели бы укрыться в пещере от всего мира?

Она промолчала. «А мальчик таки наш человек!» И не скажешь ничего.

– Вот то-то, – с превосходством сказал Костик. – Обедать где будем?

– Дома. Только еду купим в кафе и заберём с собой в контейнерах.

– Это затратно. Заедем на рынок. Я сам приготовлю…

Оксана поправила на себе платье и ещё покрутилась перед зеркалом.

– Хороша-хороша, – сказал отец с порога, любуясь дочерью.

И вправду хороша: ладная, крепкая, цветущая улыбкой длинноволосая блондинка с голубыми глазами и соблазнительными формами. Его порода!

– Папа!

Дочка обняла отца и поцеловала в гладко выбритую щёку.

– Ну, давай, спускайся. Подъезжают уже.

– Только не вздумай меня сватать! Просто семейный ужин, да?

– Конечно. Хотя Василь – парень хоть куда, и уже в семейный бизнес включился. Присмотрись, Оксана, присмотрись.

– Па, ты же знаешь, я себе уже присмотрела.

– Тю! Это кого ж? Этого педалиста, прости господи?

– Папа!

– Даже и не думай! Ещё пока он шансы хоть на какой-то металл имел, можно было рассмотреть его кандидатуру, а сейчас что? Из сборной вышвырнули, а за душой у него только не очень героическое спортивное прошлое и двушка с мамой в Севастополе. Своего же ничего нет – ни жилья, ни дела, одно только тело.

– Папа!

– Папа совершенно прав, дорогая, – вошла в комнату мать и остановилась, залюбовавшись мужем и дочерью.

– Мама! И ты туда же?

– А когда было иначе? Мы с папой всегда заодно. И Василий Кравченко мне очень нравится. Он умный и красивый юноша, с образованием, и, как и сказал папа, уже работает с нашими мужчинами. Он будет сегодня с родителями и сестрой, и…

– И даже и не думайте, что я выйду замуж за этого идиота. Он ржёт, как конь, над своими тупыми шутками про жидов, и пыхтит, когда танцует.

– Прикуси язык! – рявкнул на дочь Яков Савельич.

– Яша, Яша, – притушила разгорающийся гнев мужа Анна Тарасовна.

– А чего она?!

– Да я вам что – лишний груз, что вы так торопитесь сбыть меня с рук?! – воскликнула Оксана, – или вам Васины рефрижераторы дороже дочери?

– Ты говори, да не заговаривайся! – прикрикнула мать.

– Аня, Аня, – похлопал жену по руке Яков Савельич.

– Ну, вот что! – и Оксана вскинула красивую голову, – к вашим гостям я, так и быть, выйду. Но чтоб о свадьбе ни слова! Даже и не думайте! Из дома сбегу! Мне Костик нравится, за него и выйду. А он уже едет, – мстительно добавила она.

– Как едет? – растеряно спросила мать.

– Самолётом, я думаю. Мать навестит – и ко мне. Я вниз.

Оксана протиснулась мимо отца и стала спускаться вниз по лестнице огромного отцовского особняка, постукивая каблуками по мраморной лестнице.

– Яша, – обернулась Анна Тарасовна к мужу.

– Ну, это мы ещё поглядим. Велосипедиста этого общипанного я рядом с Оксанкой и видеть не хочу. Приедет – вышвырну. А ты вот что. Ты сегодня за обедом заведи с Кравченко разговор, что девчонкам в этом году институты заканчивать, мол, дипломы, всё такое, а вдвоём же легче к экзаменам готовиться.

– Чтобы их Кристинка у нас пожила? – догадалась жена.

– Точно. Нехай их Кристя у нас поживёт, а заодно и Василь. Он вроде как за сестрицей присмотрит, а заодно стажировку на моём заводике пройдёт и дом подыщет. Он же здесь, в Ялте, гнездо вить хотел. А потом устрой так, чтобы девчонки с ним ездили, дома смотрели или участки и площадки под дома. Глядишь, так и сблизятся наша краля с их Василием.

– И то верно, Яшенька. Василь парень подходящий. Хотя Рогов этот её вроде тоже не плохой был, образование у него медицинское, валюта была.

– Вот именно, что была! Да если бы он чемпионат взял, как обещал, да с золотом-серебром вернулся, мы б ему тут спортклуб отдали, и народ бы на него, чемпиона, валом пошёл. А теперь что? Скандал же на весь мир! Позор! Да его же в доки чернорабочим никто не возьмёт, подохнет, голодранец, от голода. Сам потонет и дочу нашу на дно потянет. Так что долой его! И слышать не хочу.

– Ну, хорошо-хорошо. Идём встречать.

– Да, Ань, а эта-то прилетела?

– Прилетела. В Симферополе сейчас.

– Ну, и чёрт с ней. А в Бахчисарай уже ездила?

– Я за ней не слежу, – поджала губы Анна Тарасовна.

– И никто не следит. Больно надо! Интересно просто, куда она из Бахчисарая сунется, с семейных руин, – задумчиво сказал Яков Савельич.

– Тебе правда интересно? – каменным голосом спросила его супруга.

– Нет. Нет, конечно. Ну, чего ты? Волнуешься? Зря. Я просто, чтобы отгородиться, если что.

– А что, если что? – глухо спросила она.

– Анна, хватит. Я тогда тебя выбрал, ты мать моего сына, да ещё такую красавицу мне родила. А она никто. Просто тень из моей юности. И всё. Идём.

Высокий грузный мужчина, бритоголовый, гладкощёкий в дорогом костюме с надетой под него вышитой косовороткой стал спускаться вслед за дочерью.

Его жена, невзрачная бледная женщина, прикрыла глаза и выровняла дыхание. Хорошо хоть не попрекнул тем, что сын уехал в столицу и пропал. Много лет назад их свели родители, а она влюбилась без памяти, но вот он всегда жил с ней словно по договору, и ей всегда не хватало в их отношениях какого-то огня.

– И всё из-за этой тени. Хоть бы она нас не накрыла снова, как двадцать семь лет назад. Тогда такой мрак был, до развода дошли, еле-еле семью сохранили. Если он хочет отгородиться, то и я хочу. Как бы узнать, где она сейчас и что делает?

– Анна! У нас гости! – послышался снизу бас мужа.

– Иду-иду! – и она поспешила вниз, – иду! Надо бы Сёму отправить, пусть узнает, что там да как, – бормотала она на ходу, – так вернее будет, если что…

Никто не может считаться одетым слишком нарядно, если он одет в белое.

Костик опять чуть не сорвался с турника, но в итоге спрыгнул и во все глаза уставился на госпожу Альфию. На ней было длинное белое шерстяное платье, а поверх него чёрное кружевное болеро. Белая шляпка с чёрной вуалькой и чёрные лодочки на шпильках довершали образ. Сумочки не было. Руки сжаты.

– Едем в Бахчисарай, – сказала она.

– Как? Опять в Бахчисарай? Вчера же там были!

– Вчера были в выдуманном мире. Сегодня поедем в реальный. Иди, заводи.