Обычно в каждой стране, в каждом доме, и даже в каждом сердце есть особое место, словно некая тайная комната, в которую не пускают чужаков, не открывают сразу первому встречному. Именно это место определяет характер и менталитет, измеряет глубину души и сознания – и государства, и человека…

Они четой растут, мои нежные,

Мои узкие, мои длинные,

Неподвижные – и мятежные,

Тесносжатые – и невинные…

Прямей свечи,

Желания колючей,

Они – мечи,

Направленные в тучи…

Зинаида Гиппиус «Кипарисы», 1911

Вечер – пора чая и сплетен, утро – время кофе и новостей, а обед – это стол.

Элегантная, но рано увядшая женщина положила газету на белую скатерть.

– Ты это уже видел?

– Про новые санкции? Видел. Убери.

– Альфия возвращается. На полстраницы заметку с фотографией напечатали.

Мужчина оставил ложку в тарелке и поднял загорелую бритую голову.

– Где?

– Вот. Крымская романистка, покорившая французскую Ривьеру, лауреат национальных литературных премий России и Франции возвращается на Родину.

– Помолчи.

В светлой просторной столовой огромного особняка, угнездившегося сразу на нескольких террасах над морем, повисло напряжённое молчание. Наконец мужчина брезгливо отбросил газету.

– Значит, она получила грант на написание сценария для фильма. Ну-ну.

– Как думаешь, она приедет сюда?

– Если ты имеешь в виду этот дом, то ноги её здесь не будет. Ну, а что касается полуострова, я, к сожалению, не весь его пока выкупил, так что не могу помешать ей приехать на Родину. Хотя искренне недоумеваю, что она собралась здесь найти. Семью? Так нет уже никого. Дом? Их халупу снесли давно.

– Может быть, вдохновение? – робко предположила женщина.

– Чушь! Подумаешь тоже, писака какая выискалась! Вдохновения ей надо! Ну, пусть только сунется, если наглости хватит. Пусть только посмеет!

Серебряная ложка с глухим стуком шлёпнулась на скатерть. Бордовая капля сорвалась с края, и пятно от наваристого борща расплылось и стало бурым…

Длинные стройные ноги в голубых джинсах всем мешали: о них запинались люди, застревали сумки на колёсиках, цеплялась тряпка со швабры уборщицы, но их хозяин и не думал как-то подогнуть ноги под себя. Причина, очевидно, была в запахе, поскольку от упакованного в джинсовый костюм парня разило перегаром.

В Домодедово объявляли рейс за рейсом, а парень в зале ожидания всё спал.

Полицейские растормошили его и потребовали документы.

– А я тебя с щетиной не признал, – сказал полицейский, возвращая паспорт.

– А кто это? – спросил второй полицейский.

– Тоже не признал? Вот, полюбуйся, Костик Рогов из нашей сборной. Крутил педали, пока под зад не дали. Пошли.

– Мы чего, его не забираем?

– Да кому он теперь нужен, забирать его? – с ненавистью произнёс первый полицейский, – чемпионат мира профукал, из команды выперли, вот он и запил.

– Я б тоже запил! – заметил второй полицейский.

– Да ты бы всю страну допингом не опозорил. Пусть валяется. Идём.

Они ушли, а парень застонал и снова безвольно откинулся на сиденье, вытянув ноги на проход…

В Шереметьево их встретила группка журналистов.

– Госпожа Шихматова! Как Вы находите Россию спустя тридцать лет?

– Как Вы планируете реализовать грант на написание сценария для серьёзной кинокартины, ведь Вы известны как романистка, которая годами писала банальные любовные истории, и лишь один Ваш роман удостоен серьёзных литературных премий?

– Кто является продюсером будущего фильма? Правда ли, что это Рашит Чегодаев, член комиссии гранта, бизнесмен и меценат? В каких Вы с ним отношениях, и как эти отношения повлияли на получение Вами гранта?

– Уже известен режиссёр будущего культового фильма?

– А Вы будете участвовать в подборе актёрского состава?

– Где именно Вы будете писать сценарий?

– У Вас уже есть идея сюжета?

– Куда Вы отправитесь из Москвы, госпожа Шихматова?

Романистка вздохнула. Возиться с ними – вот совершенно некогда, а не ответить на приветствие – нарушить пункт в довольно жёстком договоре на грант. Опять же, промолчишь – они чёрт-те знает, что понапишут, потом не отмоешься. В общем-то, по любому напишут, так что лучше вон на ту камеру поработать, всё же телеинтервью перемонтировать сложнее, чем просто интервью переврать. И она, мило улыбнувшись коллегам по цеху, не сумевшим выбиться на вершину литературной лестницы, кивком царственной головы, увенчанной шляпкой с вуалькой, подозвала телевизионщиков. Остальные подтянулись и замерли, внимая.

Дорогие коллеги, просто госпожа Альфия – так её зовут во всём мире.

В России она не была двадцать семь лет, но никогда её в душе не теряла, впрочем, всё прекрасно, Родина есть Родина.

Сценарий или роман – это всего лишь истории, и да, ей лучше всего удаются любовные истории, но любовь не может быть банальной, история каждой любви уникальна и неповторима, непроживаема кем-то по второму кругу.

Да, Рашит Чегодаев её давний друг, но грант присуждает не он, а комиссия, по слухам, ха-ха, очень объективная. Про съёмки ей ничего не известно, её дело создать историю, а снимать фильм и сниматься в нём будут другие люди.

Идеи у неё пока нет, и именно за ней она приехала в Россию, а именно в Крым, куда немедленно и отправляется. Всем спасибо, бла-бла-бла…

– Ещё раз допустишь до меня журналистов – уволю, – прошипела она Николя, когда они выбрались из толпы и захлопнули изнутри дверцы автомобиля.

– Кстати об этом, мадам. Я увольняюсь, – по-французски сказал молодой мужчина, застёгивая ремень безопасности на сидении рядом с водителем.

– Не смешно, – очаровательно картавя, буркнула она сзади, поправляя шпильки в тяжёлом узле волос под шляпкой.

– Я серьёзно. Я говорил вам и месяц назад, и на той неделе, что жду лицензию. Сегодня мне её одобрили и позвонили. Я возвращаюсь в Париж.

– Нет!

– Да.

– А как же я?! – воскликнула она по-русски.

– Я провожу Вас сейчас до Домодедово, прослежу за отправкой багажа. Но оттуда я возвращаюсь в Шереметьево и лечу в Париж.

– Ты не можешь так меня бросить!

– Я приводил к вам Жана на замену.

– Он же гей! – возмущённо воскликнула госпожа Альфия.

– Ну и что?

– А то, что мне нужен помощник, а не помощница! Я инвалид!

– Ха-ха три раза и поклон. Взяли бы Жермена.

– Он толстый! И хрюкает, когда ест. Так ты что, всерьёз приводил ко мне этих идиотов себе на замену?!

– Да. Правда, госпожа Альфия, мне очень жаль, но у меня давно это было в планах, а теперь, когда мне одобрили лицензию… Я уезжаю.

– Только когда найдёшь себе сменщика. Вот долетим до Симферополя, там поездим по Крыму, снимем дом, наймём прислугу, вот тогда и поедешь.

– Увы, мадам, но лицензия ждать не будет. Мне нужно срочно оформить все документы, да и помещение я нашёл на сайте и уже подал заявку на аренду, отправив предоплату. Нужно моё личное присутствие.

– Мне здесь тоже нужно твоё личное присутствие!

– Сожалею, мадам. Вам придётся справиться самой.

– А тебе придётся справиться со своим эгоизмом! Уедет он, видите ли!

– Уеду, мадам, уеду!

– Ага, в деревню к деду!

– Но у меня нет дед!

– О боже, Николя, учи русский!

Они препирались всю дорогу до Домодедово. Поскольку билеты были забронированы и выкуплены заранее, Николя прошёл с ней в зал ожидания, и там трогательно утешал её, когда она расплакалась, как ребёнок.

– Ты подлец и дезертир! – выкрикнула она, уже не опасаясь скандала, и пошла от него прочь, еле переставляя ноги на высоченных шпильках белых лодочек в узкой белой юбке, тяжело опираясь на изящную белую трость.

– Ой! – Она взмахнула руками и чуть не упала, запнувшись о чьи-то ноги, – О, mon dieu!