– Это так глупо! – на эмоциях выпалила я. – Я работаю в этой кофейне почти пять лет. До мистера Дартла все было хорошо. Но вот он два месяца назад стал управляющим, и все, живу как на иголках. Джейн, я никак не могу потерять эту работу. Нужно платить за квартиру, продолжать копить на магистратуру. Как же сложно сейчас без комнаты в общежитии университета… столько денег уходит на проживание. Почти половина зарплаты!
– Еще много копить на магистратуру? Сможешь поступить в 2020 году?
– Много, – вздохнула я, глядя в окно, в котором отражалось мое печальное лицо. В свете кофейни пухлые губы казались бледными, взгляд потухшим, а каштановые волосы, неизменно собранные в конский хвост, тусклыми. «И что мне такой делать?» – В лучшем случае, поступлю в 2021 году, но если потеряю работу, то только в 2022.
– Так, а ну быстро взяла себя в руки! – послышался в трубке грозный голос Джейн Крофт.
Перед глазами тут же появился ее образ: черное волнистое каре, карие глаза, которые метали молнии, и тонкие кисти рук (по привычке она сжимала их в порыве ярости). Еще со времен университета подруга раздражалась, когда я начинала ныть. Она сразу превращалась из плюшевого мишки в свирепого гризли и вправляла мозги такому трусливому зайцу, как я.
Джейн работала фотожурналистом в молодой редакции и была на два с половиной года старше меня. Профессия репортажного фотографа – ее призвание, стиль жизни и воздух. Джейн могла пробраться даже в самый эпицентр событий, просто включив харизму и сильный нрав, который переняла от отца – главного инспектора полиции Уэльса. Я же сильно отличалась от подруги – была спокойной и сдержанной. А еще слишком чувствительной. Нежность досталась от матери по наследству, что сильно мешало в жизни.
И сейчас, вспоминая, как в начале первого курса меня подселили к Джейн в комнату в общежитии, я не перестаю благодарить судьбу за этот подарок. Подруга обладала силой, подпитывая ею всех вокруг. Я же платила ей другой монетой – спокойствием и рассудительностью. В должниках никто не ходил.
Джейн даже пыталась устроить меня на работу к себе в редакцию, но из этой затеи ничего не вышло – основатель интернет-издания сказал, что сейчас нет денег на новых сотрудников. Что ж, я его понимала. Он совсем недавно открыл медиа-бизнес и старался не нанимать сотрудников для количества, когда работа шла без перебоев.
– Сара, иногда я поражаюсь тебе. Ты – одна из лучших журналистов-корреспондентов, которых я знаю: была главным редактором новостного портала в вузе, вела расследования! С этой работой в кофейне ты себя погубила…
– Расследования, – прыснула я, закатывая глаза. – Я всего лишь написала о том, как наш преподаватель английской литературы берет взятки, а главная спортивная звезда не слезает с иглы.
– Преподавателя не могли поймать за коррупцию три года, Сара! Три! И никто из студентов не рассказывал, что дает ему деньги за оценку на экзамене. Только тебе удалось расколоть третьекурсников. До сих пор помню лицо Кэтти Белл, твоей вечной соперницы. Она давно пыталась разобраться с этим преподом, но не она, а ты написала репортаж. А про спортсмена Китса я вообще молчу. И как ты только узнала о его странных пристрастиях? Никто ведь не догадывался, даже его тренер.
– Я все это помню. Китс – всего лишь удачное стечение обстоятельств. Поэтому одно дело – студенческая писанина. И совсем другое – профессиональная.
– Разницы никакой нет, – вздохнула Джейн. – И там, и там от тебя пытаются скрыть информацию, делают из дырявой тряпки королевский ковер, лишь бы народ увидел, как все распрекрасно. Иногда так и хочется им сказать: «Это бутафория! Показуха!». Просто найди тему, которая волнует тебя, и напиши сенсацию. Если что, помогу с фото.
Мы замолчали. Я смотрела на кофемашину, перебирая в картотеке воспоминаний студенческие дни. Они обняли меня, как противный, промозглый туман, высасывая из души все радостные моменты. Джейн хотела подбодрить, но получилось так, что она показала, как погоня за деньгами изменила меня. Получив диплом бакалавра, я во всем искала выгоду, чтобы успеть накопить на магистратуру. С отца я ничего не спрашивала. Не хотела опускаться ниже плинтуса. Поэтому стала жадной. Я не могла лишиться работы, не имея другую.
– Есть предложение, – вновь заговорила Джейн серьезным голосом. – Интернет-издание газеты «Таймс» набирает стажеров. Я видела рекламный баннер на их сайте.
– Но…
– Я знаю, сколько редакций ты обошла, но все равно считаю – сдаваться не нужно. Схитри. В этот раз не говори, что у тебя нет диплома магистра. Пройди все испытания, покажи, на чтó ты способна, и все! Тебя возьмут на работу мечты. В рекламе написано, что первое задание – написать что-то новое, свежее, не замыленное глазом читателей. Подумай, это хороший шанс. «Таймс» дает месяц на написание материала, ты точно успеешь.
– Новое? Свежее? Джейн, мы живем в 2019 году – все уже написали до нас.
– Ничего не хочу знать, ты все сможешь. А сейчас отбой, мне уже пора!
– Пока, – вздохнула я, понимая – сейчас подруге ничего не докажешь.
– Эй, Сара Гринвуд, узнаю, что ты не пишешь статью для «Таймс», обижусь до скончания века!
– Хорошо, хорошо, – я засмеялась, взяла в руки тряпку и начала протирать рабочее место – на часах было девять пятьдесят. Кофейня закрывалась через десять минут.
Завершив вызов, я задумалась: «И все-таки, про что можно написать?». Идей не было. Ни одной.
2
Я жила в съемной однокомнатной квартире на востоке Лондона в маленькой достопримечательности Англии – районе Уайтчепл, который несколько сотен лет славился криминальными историями, легендами о Джеке Потрошителе и множествами нераскрытых убийств. Многие приезжие до сих пор считали это место неблагополучным, а арендодатели отдавали комнаты и квартиры в районе почти за бесценок, что таким экономным скептикам, как я, было только на руку.
И это не удивительно. Выйдя из метро, туристы сразу натыкались на палаточный рынок, который содержали выходцы из Средней Азии, а пройдя чуть дальше, обязательно встречали полицейскую машину, медленно проезжающую мимо темно-коричневых и серых домов-призраков. Обветшалые и потертые здания будто бы выросли из мистической земли, как ядовитые растения, призванные убивать. Обычные люди боялись подобных вещей.
В Уайтчепл пахло марихуаной, бедностью и эмигрантами. Но за всем многообразием черных красок скрывался вполне милый район. Единственное, как и у любых спальных кварталов, у него были правила, которые ни в коем случае нельзя было нарушать. Я не ходила по улице после одиннадцати часов вечера, а в остальном меня все устраивало – платила мизерную цену за однокомнатную квартиру и меня оберегали полицейские.
Я вернулась домой с работы около десяти часов вечера в приподнятом настроении. Сомневаясь в плане Джейн, вместе с этим я уже строила воздушные замки, представляя себя крутым журналистом «Таймс». Я еще не знала, о чем буду писать, но уже мысленно держала пропуск в редакцию. Как бы сказал мой отец, увидев меня в тот момент: «Детский максимализм бьет ключом».
Сняв в прихожей кожаные ботинки и легкое темно-синее пальто, я прошла в маленькую, уютную комнату. Она была с высокими потолками, бежевыми обоями, небольшим раскладным диванчиком цвета кофейных зерен, который стоял в самом углу у окна, и рабочим столом того же оттенка напротив. Вся мебель в комнате была чужой. Только вещи оставались моими. И творческий беспорядок.
Сейчас, как и в студенческие времена, на столе царил хаос – разбросанные ручки, карандаши, блокноты и раскрытый ежедневник на развороте «Февраль» говорили обо мне больше, чем сотни эпитетов. Джеймс всегда ругал меня за беспорядок, но на это я лишь пожимала плечами и ничего не отвечала. Педант и чистюля, он не мог понять, что все это – порядок. Мой порядок.
Я села на диван, воодушевленно вздохнула и начала глупо улыбаться. Казалось, вот-вот и я смогу написать удивительную статью, которая потрясет не только общественность Великобритании, но и перевернет весь мир с ног на голову. Я бы стала популярной в Германии, Франции, России, Японии и даже в Северной Корее.
