Река, 2000, КИМ

246. [Запись сделана во время посещения Александровских родничков. СВП и СГМ показывают их и рассказывают.]

[СВП показывает разные родники (всего их 4): в этом] купались, а там брали воду, а эта купались, а нонь всё выгнило бы. Бросали такое в воду ещё, ты погляди: воры на то [?] искали деньги-те, вёдрами вытаскивали деньги. Иван Куимов[213], да их много, всё думали: там денег много накладено, а все остатки выворали [?]. Родник, и там клюц’и ведь бьют, всё теперь заросло, дак. Вот этот родник – вот и был Александровских-от родников.

[СГМ: ] А там-то всё заросло, оц’истить надо.

[СВП: ] Всё, всё заросло, тоже всё заросло. А вон там <…> всё, всё нарушено. А вот поглядите-ко, не заростат вот, никто не обрубат ницёво, а не заростает [тропа, ведущая лесом от дороги к родникам].

[СГМ: ] Вокруг-то.

[СВП: ] Вокруг-то, да?

[СГМ: ] Там всё сосны.

[СВП: ] Да.

[СГМ: ] А вот та не заростат никак <…>.

[СВП: ] Да, ребятки приехали, тунеядцы-те[214], жгать избушку-то[215] это, была избушка, а икон-то было наношоно у старушок. Ну вот. А тунеядцы тоже таки были высланы, а председатель сельсовета говорит: «Поезжайте, сожгите избушку, я вам дам денёг». А потом эта женщина-то… я приехала на почту (почту носила, почтальоном была), говорю: «Ольга, ты избушку сожгала на родниках?». – «Ой, я, – говорит, – Валя. Мы с дедком». Когда оне осенью на… приехали это на дровнях, на лошади, ну вот и говорит: «Токо как стала зажигать-то, зажгала, – говорит, – избушку-ту. Как, – говорит, – заревит вот. Такой женской голос. Так я, – говорит, – Валя, одва отошла от избушки». Заплакала, что жгут, – ты подумай-ко. Да вот одва ушла. Я говорю: «Вот, Ольга, позавидовала ты деньгам, и, ты гляди, что сделала – а, что?» [Кто заплакал?] А вот кто заплакал, не знай; говорит: «Так заревело, дак я, – говорит, – одва от избушки отошла». Вот. Заплакали, что жгут. Избушка. Кто там заплакал – не знаю этого, теперь ей уж живой нету. Дак вот у этого председателя сельсовета не ц’ерез долго брат попал под это… под трактор. Розъехал. Уц’ился не знаю где он, приехал в отпуск. Ну вот. И сам тоже заболел, сделался рак – не знаю, к ц’ему-то, дак ведь. Так болел, дак ослеп. Так слепком и умёр, не видел ницёго. Дак до цёго дострадал – то дак, молодой умёр-то он. Ему годов, наверно, сорок было, он умёр. Вот так. Господь наказал. А дыму-ту было, дак видно в деревне было, дыму-ту. Так и… старушки говорят: «О-ой, наверно, – говорит, – избушка на Александровских родниках подожгли». И видели, как оне ехали на дровнях, – дак вот из-за денёг, позавидовали деньгам. Вот было как, в Бога не веровали. А сейчас вот видишь. [Поджигатели тоже умерли или нет?] Умерли оба: она потом попала… автобус перевернулся, да она, тогда у ней… ногу ещё досадила тоже, да. Вот так.

[СГМ: ] Обе ноги были сломаны.

[СВП: ] Обе ноги были сломаны.

[СГМ: ] А потом умерла так, что долго ещё дома лежала.

[СВП: ] Да, лежала долго дома мёртвая.

[СГМ: ] Её не обнаружили. Вот так.

[СВП: ] Остатки завернули кое во что, да так и похоронили. Вот так Господь-от. Она мне сама говорила, говорит: «Вот, заплакала, – говорит, – как заревит, так я, – говорит, – одва от избушки ушла». А кто заплакал – не знай. Позавидовали… позавидовала деньгам. Ведь думали: «Может, вина купим ли цёго», – а что Петрову[216] нать было? <…> Чё было надо? И сам тоже умер молодой. Нет, нельзя, не разрушать ницёво, нельзя, а икон-то было наношоно у старушок-то, дак, – ой-ой-ой-ой, батюшки, сколько, всё сгорело, все иконы, всё сгорело. И окошецько было срублено, и было бы закрыто-то, не помню, этим… не шифером, а это… рупером[217], и всё-то, и двери-то были сделаны, и пол, и всё. А они приехали, да сожгли, да и поди. А вот теперь не можем никак сделать. <…> Вот где вылюбовал место, видишь? А вот камень – этот зарос вот. Была нога-то[218]. А он зарос, не знаю… [Какая нога?] А видна была нога, он когда шёл… Олександра Ошевенского. Камень там был.

[СГМ: ] След такой, в форме следа был.

[СВП: ] Формы следа он был. Был камень, там вот заходить только, а теперь он уж весь оброс. Теперь не найти его. Это давно было дело, мне ещё мама показывала, приводила. След, настоящий след… на камню. <…> Так вот, камень тут и был, где он это… шёл-то вот, здесь вылюбовал место-то ведь. Нихто ведь, это так-то, не мог, шо вот в оккурат в этом месте вот нать сделать, вот видишь? Вот камень, как только заходить вот теперь с поля-то [в лес к родникам]. Вот тут был и камень: он шёл, это место. Вот здесь и сделали, вот, на том месте сделали, вишь вот. Нигде – не в поле, нигде – а вон где: в лесу, в болоте. [Вероятно, имеется в виду, что именно тут св. Александр сделал роднички или что именно на родниках сделали часовню.]

Река-Александровские роднички, 2000, СВП; СГМ

247. [В Ошевенске есть какие-то кресты?[219]]

[КНН: ] Дак там ведь раньше тожо хоронили, хоронили, да кто их знат, я ведь не знаю. Там про Ошевенск, дак я уш не знаю там уж этого. Здесь была эта дорога, где… вот человек… нашу-то… вот крест стоял. На этом, на хуторе. Чё, умер тут один мужик: шёл с родников и умёр. А Вася Постнов, помнишь?

[КВС: ] Не помню.

[КНН: ] Не помнишь? Вот тожо, того, такой был тожо старик вредный. А тожо Господь наказал его. А дак он пошёл… прихватило его, он напился воды из родника – не перекрестесь-то, из Попова родника. И его прихватило, он пошёл к медику и так и умер в Наволоку. Вася Постнов. <…> Так ему был крест постав-лен-то дак, там. [На том месте, где он умер?] Да, где умёр, на том месте был крест поставлён-то, а этого, схоронён-то на кладбище. [Он выпил воду из Александровского родника?] Нет, там у нас есть Попов родник. [Где?] В лесу. В лесу есть Попов родник. [И он выпил воды?] Выпил воды, не перекрестесь, и… [Надо было перекреститься?] Да, сразу горло схватило, и пошёл к медику, и умёр дорогой. [Где этот Попов родник?] Он в лес… в лесу. Вам не найти. [Не найти?] Не, он… не най… если тот, кто знает, найдёт, а вам не найти. Вода холодная, ключи так бьют так, во всех концах. Раньше дак старики всё чистили его, дак струб был такой, дак вода холодная очень. <…> Ну дак родник, дак. [Почему так родник называется?] Ак вот этого не знаю, какой… кто уж, его уж… это [нрзб.]. <…> [У этого родника тоже, как у Александровских, крест стоит?] Нет, нету там. Ну, там-то было, а теперь-то уж ничё не знаю. А его теперь и нету. Если кто не знат, дак и не найти. [Всегда надо креститься, когда пьёшь?] А как не… вот если из родника пьёшь, да как не перекреститься. [Из любого родника?] Да, нать перекреститься-то, как. [А если из колодца пьешь?] Ну а из колодца-то я не знаю, из колодца-то что ж, постоянно берём, дак. Уж это из родника-то, как это уж не перекрестесь-то пить?

Река, 2000, КНН; КВС

248. [Не говорили, что в Макарьев день клали заветы о скоте?] Да кто как завет кладёт – у нас, например, моя мама болела, дак она вот завет клала, что вот: «Выздоровею да схожу к Александровским родникам босиком», – вот было вот тоже завет считается. У кого какой завет. [Александровские родники где?] За Рекой. [Почему они так называются?] Даже не знаю.

Ошевенск, 1999, ТЛП

Камни-следовики[220]

249. [Были камни со следами?]

И на камне… нет уж, не на камне, что вот на камне есть человеческий след – вот у нас точно говорили, что снежный человек[221], ой.