– К суду, – сказала она.

Слава вылетела из комнаты. Мироспас неподвижно стоял. Леонидас пошел на кухню, готовить завтрак. Он всегда начинал готовить еду, когда паниковал и нервничал, или начинал наводить чистоту, мыть и чистить всё подряд.

Мироспас постучался в дверь комнаты Славы.

– Заходи, – крикнула девушка.

– Ты же не думаешь, что это твоя вина, что он пришёл сюда?

– Это всегда чья-то вина, ответственность, если хочешь. Нам всегда приходится платить по счетам, раньше или позже.

– Да что за бред, Славик! Это было сто лет назад!

– Но счёт-то открыт. И вы с Златомиром мне не особо тогда помогли.

Эти слова пощёчиной ударили Мироспаса.

– Я еще раз прошу у тебя прощения, Слава, – произнёс Мира.

– Не надо. Я простила, но не забыла. Не хочу об этом говорить, – отрезала она.

Славе тяжело было говорить и вспоминать об этом. Но воспоминания мелкими змейками заползали в укромные уголки её памяти. Она снова увидела эту дверь, увидела себя совсем юную и неопытную, стоящую на коленях, не в силах принять решение. Но она его приняла и теперь живёт со всеми последствиями того самого решения. Вина? Ответственность? Нет, это действия и последствия. И никогда нельзя себя оправдывать неопытностью, молодостью, глупостью или малодушием. Мы те, кто мы есть, благодаря или вопреки нашим решениям в определенных жизненных ситуациях. И да, мы многое теряем или приобретаем, прощаем или приветствуем, закрываем и открываем новые двери, пишем новые главы своей жизни. Мысли несли Славу далеко вперёд, но одно она понимала чётко – и даже в самые темные ночи нужно быть благодарным за самую малую толику света, а еще надо быть благодарным за всё и всех, за всё хорошее и плохое, хороших и плохих. Мы те, кто мы есть, благодаря или вопреки.

– Спасибо тебе, Мира, за всё! Правда! – сказала она.

Мироспаса оглушил этот порыв нежности. Он подошёл и крепко обнял подругу. Впервые за долгие десятилетия он чувствовал себя прощённым.

– Я очень тебя люблю, – прошептал он.

– Я знаю, – ответила девушка.

Объятья друга убаюкивали девушку. Умиротворение растекалось по её телу. Громкие стуки ворвались через открытое окно. Друзья вздрогнули от испуга.

Незнакомец шёл по аллее под звон струящихся фонтанчиков, приветствовавших его. Всё еще нельзя было разглядеть его лица, как будто он и вовсе его не имел. Черный длинный плащ развивался от каждого шага, а костюм ослеплял белизной. По обе стороны от мужчины в потоке ночного света стали формироваться непонятные фигуры, частицы собрались воедино, и стало понятно, что это два ребенка лет шести, мальчик и девочка. Дети весело подпрыгивали, не успевая за своим мастером. У девочки в руках была небольшая кукла, а мальчик прижимал к груди крохотного старого плюшевого кролика. Все трое свернули на улицу с высокими тополями и плавно продолжили путь.

– А здесь миленько! – сказала девчушка.

– И пахнет вкусно! – вторил ей мальчишка.

– И много дел, дети, много дел, – заглушил их радость мужчина.

– Много дел, – повторили дети.

Златомир стоял на позиции, как офицер царской гвардии, ожидая прибытия высших чинов. Костюм его был свеж, ботинки начищены до блеска, шляпа слепила новизной. Златомир не любил официоза, а тем более шляп. Он был угрюм и задумчив. Он по-прежнему вспоминал её лицо, смеющиеся глаза, длинные вьющиеся волосы, по-детски румяные щеки. Но явственней всего он помнил её улыбку. Парень уже не мучился от боли потери, он смаковал воспоминания, заглядывал в паутину событий, протирал от пыли старые снимки памяти. Была в этом какая-то приятно-болезненная тоска, но она позволяла ощущать течение жизни.

Небо было чистое и звёздное, месяц висел высоко, чуть задевая высокие сосны на горизонте. Стояла удивительная тишина, неведомая в этих краях доселе. Деревья чуть слышно считали новые листья на ветру, река вдалеке переливалась, отражая сотни тысячи звезд. Златомир чуть сдвинул шляпу наверх и невольно залюбовался пейзажем, на долю секунды он забыл для чего он здесь. Но звонкий и знакомый стук деревянной трости оторвал его от созерцания природы.

Златомир ровно выпрямил спину. Он был похож на солдата во время значимых парадов. Он задрал подбородок, всем видом показывая готовность приветствовать важного гостя.

– Златомир, мой мальчик! Как ты возмужал! – громко произнес мужчина без лица, нарушив идеальную тишину.

– Приветствую Вас, Судья, – раскланялся Златомир, – мы ждали Вас с нетерпением.

– Наслышан, наслышан. Меня задержали в другом столетии разговорами о выборе. Скажи, мой мальчик, что ты думаешь о выборе? Оставлять ли выбор за человеком?

– Монсеньёр, не думаю, что я вправе даже рассуждать на эту тему, – Златомир ответил и опустил голову.

– Ну-ну, мой мальчик, ты уже не тот юнец, что прежде, – сказал он, – тебе и самому когда-то выпал шанс воспользоваться правом выбора!

– И я до конца своего существования буду благодарен за это! – отрапортовал парень.

– И ты не пожалел о сделанном выборе? – Судья поднял голову Златомира и посмотрел ему прямо в глаза.

Под взором судьи никто не мог лгать. Златомир всегда избегал его взгляда.

– Монсеньёр, я не жалею о сделанном выборе. Я лишь жалею, что не сделал его раньше.

Его ответ насмешил Судью.

– Раньше! Да разве то, чему суждено быть после цветения сакуры, случится в сезон урожая? – оглушал смехом Судья, – вам, молодым, еще многому нужно научиться.

Златомир уже не отводил глаз и внимательно слушал.

– Горе в том, что вы не видите очевидного, – сказал он, – ваш взгляд затуманивается ложными понятиями и представлениями, вы сами себе худшие враги на пути к истине, – он снял плащ и подал его Златомиру, – вы отвергаете то, что кажется неудобным, придумываете свои стандарты и подменяете ими правду. Вы мечтаете о немыслимом, но не можете представить к чему приведут ваши желания. Вы все те же несмышленые дети Господа, кичащиеся своей значимостью, – закончил Судья без лица.

Эти слова вошли в Златомира через кожу и направились прямо к сердцу, всё существо его чувствовало боль от правды, которую он не хотел принимать. Его сопротивление делало процесс более болезненным. Отрицая правду, мы калечим свою душу, заставляем страдать сердце, становимся озлобленными и жестокими. А с правдой приходит облегчение и исцеление. Златомир знал эту истину, но был против неё, он был уверен, что может жить во лжи.

Дети весело прыгали вокруг Златомира, который от болезненной правды уже стоял на коленях, они пели глупую считалочку, чем еще больше заставляли страдать мужчину.

– Мы в лес с тобою убежим

И там найдем зарытый клад!

Ты мне скорее расскажи,

Кто ты и в чем ты виноват!

Я знаю тайны все твои

И все секреты наизусть!

Ты всё скорее расскажи,

Тебя я вовсе не боюсь!

Дети кружились в каком-то странном танце, напевая снова и снова одни и те же слова.

Златомир прижал обе ладони к ушам, чтобы заглушить их пение, но это не помогало. Мальчишка и девчонка все громче и громче повторяли слова песенки. Судья стоял и молча смотрел за происходящим, Златомир почти лежал на земле, он боролся с болью во всем теле.

– Довольно, дети! – властно скомандовал человек без лица, – думаю, он нас понял.

– Нууу…, – обиженно протянули дети, – мы еще не наигрались!

– Довольно! – отрезал Судья и медленно двинулся в путь, затем резко повернулся и сердито спросил, – надеюсь, мои апартаменты готовы и в надлежащем виде?

– Разумеется, Монсеньер, – еле выговорил Златомир, его горло всё еще сдавливала остаточная судорога от боли, и он всё еще не мог подняться с земли.

– Прекрасно, мой мальчик, – переменившись в голосе, сказал человек без лица, – дети, пойдемте домой, – он ещё раз оглядел Златомира, – я одолжу это, мой мальчик, – он снял шляпу с головы парня, – ты ведь так и не научился носить шляп.

Мальчик и девочка встали на свои позиции по обе стороны от Судьи. Все трое стали удаляться.