– Вань, ты же понимаешь, чем мы занимаемся, – риторика, он сделал паузу, – мы просыпаемся в бетонной коробке, моемся и идем в другой короб, чтобы выполнить труд, за который получим денежку на месячишко. Чтобы не умереть от голода в течение следующего месяца и также продолжать продавать свое время. Ты же знаешь, о чем я. Это жестоко. Нам выдают денежку, чтобы мы не сдохли!

Марат знал, что монолог обречен. Его прическа в стиле скандинавских викингов (волосы зачесаны назад, затылок и виски забриты) растрепалась, пряди падали на глаза.

– Вика пишет?

– Нет.

– Ревнивец хренов…Такую девчонку упустил.

– Вань, ты конченый такие разговоры заводить с утра… Да и вообще в любое время.

– Ну, глядишь этот опыт поможет тебе в будущем.

– Наверное, – Марат тяжело вздохнул.

– Ты же понимал, что нельзя держать человека в черном теле, тем более такую, как Вика. Она барышня деятельная, активная. Красивая в конце концов.

– Так может ты с ней еще и замутишь, – Марат сверлил глазами своего друга. Взгляд выдавал все. Кипение, ярость, злобу. Но не по отношению к Ивану. И Иван это знал. Все эти чувства «принадлежали» Марату и никому другому. Они сжирали его самого. – Знаю я. Знаю. Понимаю, что у человека должно быть свое пространство, свое время, свои друзья. Умом понимаю, что человека нельзя удержать, но что-то другое хочет приковать своего человека к батарее. Понимаю, что любимый человек, точнее любящий сам всегда найдет дорогу домой. Я имею в виду не с похмелья или в алкогольном бреду, а метафорически. Отпустить. Да и как отпустить… Это условно. Он никуда не уходит. Уходит он в другом случае, когда ты неуверенный в себе тупорылый собственник. Любовник задыхается, еще испытывает к тебе чувства, надеется, что ты не убьешь, а только слегка придушишь. – Собеседники переглянулись заговорщицки улыбаясь. Тема о сексуальных наклонностях, как и у любых друзей у них была в фаворе. – Но нет…Это не страсть и не секс уже, а одержимость и в этот момент умирает надежда, вместе с ней вера, а любовь- известное дело, без них не может.

Они минуту помолчали.

– Отличный тост.

– Желаю вам того, что сам я упустил. Берегите любовь. Да, что-то в этом духе.

До последней темы Марат жаждал спора, диалога. До того, как Иван помянул былое. Марату в принципе был свойственен поиск. Он искал спасения. Спасения от нескончаемой чреды дней и событий, которые не кончались, повторялись изо дня в день, не откладываясь в памяти. Время от времени у него появлялось чувство будто он в шаге от неуловимой истины и каждый раз посещало чувство будто он как нетерпеливы рыбак дергал и хотел вырвать рыбу из черной пучины воды. Еще чуть-чуть и вот оно могло быть открытие, которое изменит всю его жизнь. А возможно и жизни других людей.

– У тебя депрессия, друг мой, – невесело констатировал Иван.

– Согласен, – со смирением ответил Марат.

– Твоя остановка. И мое спасение. И твое…

Марат молча кивнул, вышел и захлопнул дверь.

Он решил поспешить, так как уже опаздывал на 15 минут. Даже если начальства нет, то пропускная система зафиксирует вход непунктуального сотрудника. В городе были массовые сокращения. Экономика трещала по швам. Марат не мог позволить себя потерять работу, однако и с привычкой опаздывать бороться было нелегко.

Весь день Марат провел в размышлениях. Работы было немного. Он вроде, как и работал: что-то печатал, отправлял, получал, читал, обсуждал с коллегами, звонил. Делал все что и каждый день, делал все тоже самое что и другие не больше, не меньше. Внешне ничем не отличался от остальных коллег, при этом его одолевали различные мысли.

В действительности, Марат думал о том, что теперь для него стало нормальным пить пиво или покурить травку. В какой момент жизни он счел возможным перестать стыдиться своих пристрастий он уже не помнил. Парня мучили угрызения совести, но ослабленная воля не давала шансов прекратить прожигать вечера. Факт того, что его знакомые и знакомые знакомых занимались тем же самым независимо от возраста, совсем не утешал. Он относился к тому сорту людей, которых чужое горе не грело.

Ответы на вопросы Марат старался находить в себе. Начинал изнутри, шел вовне и заканчивал там, где начинал. Своего рода прогулка: выйти из дома и вернуться. В этом был смысл. Если ты не возвращаешься к себе «домой», то это может вызвать последствия. Но он выявил своего рода квинтэссенцию, заключающуюся в том, что все те, кто уходят надолго в своих мечтаниях и не возвращаются, то те в действительности еще больше находятся в отправной точке – «дома», ибо путешественник всегда мечтает о доме. Те же, кто в себе – всегда во вне, потому что думают о противоположном. Последние не в себе. Вот к этому он и склонялся в своих рассуждениях, что большая часть не в себе. Вид массового психоза.

Придя после обеда к рабочему месту, Марат нашел на столе конверт с логотипом компании. Внутри было письмо.

Уважаемый, Марат Ильдарович!

Спасибо за преданность делу и труд,

Вы работали усердно, систематически и верно,

Но в новостях нам всем не лгут,

В стране оптимизация и сокращенья планомерно

Идут, как идут часы вперед

Указуя нам на необратимость перемен

И отказаться нам пришел черед

От такого отличного сотрудника взамен

Светлого будущего социалистического и равного

Нет сомнений найдете себя в блоке ином

И будете там лучше гостя званного

А здесь без Вас нам будет поделом.

С уважением, руководитель юридического отдела!

Марат оглянулся вокруг. Ни одного встречного взгляда. Все работали, понуро уткнувшись в свои мониторы, будто это был смысл всей их жизни.

– Уважаемый, позвольте вопрос…, – мелко распинался мужчина лет шестьдесят-шестьдесят пять на вид, больше походивший на институтского профессора. Очки, портфель, плащ, брюки, не видавшие химчистки – весь преподавательский реквизит. Глубоко посаженные глаза, узкий прямой нос, высокий лоб. По всем параметрам физиогномики мужчина был обречен обладать интеллектом. Внешность «профессора» была на столько серой и заурядной, что он, несмотря на частые обращения к прохожим, оставался невидим. На него не обращали внимание ни прохожие, ни даже попрошайки, которые наметанным глазом сразу видят «новенького» и спешат сообщить своим покровителям, дабы привлечь свежие трудовые ресурсы.

Очередное обращение к прохожим терпело фиаско. Уверенности, которой и так практически не осталось, таяла на глазах. После каждого нового игнорирования паузы между его обращениями увеличивались. Некогда широкий плечевой пояс ссутулился все больше, мужчина превращался в согбенного старика. Сутулость эта не была последствием природной слабости воли, сутулость была вновь приобретённым качеством позвонков скручиваться под гнетом психики их владельца. Причина – стыд.

Мужчина быть может был не видим не только из-за своего внешности, но скорее из-за неосознанного собственного желания быть невидимым, раствориться, дабы не докучать своими жалким видом и просьбами. Он не верил, что это происходит на самом деле. «Профессор» никогда никого ни о чем не просил. Если кто-то еще жил по этому стилю, то это он.

И вот спустя некоторое время Егоров Дмитрий Николаевич заполучил долгожданное внимание. К его огорчению, не со стороны прохожих, но со стороны отряда смотрителей, патрулировавших окрестности бизнес-центра. В этот момент он испытал до селя незнакомое ему чувство. Оно граничило с чувством вины. Новое чувство было свойственно только преступникам: вору, мошеннику, грабителю. То чувство, которое производили смотрители в объектах своего внимания, даже если они ничего противоправного не совершали.

«Господа» в обмундировании продолжали движение в его направлении. Единственное решение – то, мгновенное, которое подсказывал инстинкт самосохранения. Инстинкт предлагает вообще-то два варианта решения экстремальной ситуации: бей или беги. Возможен третий – бей и беги, но это вариация. Инстинкт Дмитрия Николаевича был скуп и предложил лишь бегство. При чем не особо изобретательный, а скорее утилитарный и простой и самый «дешевый» вариант – в сторону диаметрально противоположную от смотрителей.