Деревня Кашниково в расчёт не бралась, там Иван найдёт её сразу, мама не станет покрывать дочку. Ивана она с прошлого слета считает зятем и ждёт не дождётся, когда сможет погулять на свадьбе.

Очень хотелось видеть сынулю Сашеньку, но с флюсом она вряд ли будет ему интересна, да и всё равно его привезут в Москву через неделю. У мамы заканчивались деньги, а получать их она предпочитала наличными. А ещё сыночек обожал играть с Фифой, а она с ним.

Фифа сидела рядом на заднем сидении такси и сразу стала дрожать от холода. Сняв с себя пёстрый кашемировый шарф, Аля обмотала тельце собаки.

– Ж-шивы будем, не помрём, – сообщила она Фифе, и та благодарно полезла целоваться, перебирая по дублёнке мохнатыми лапками.

За окном такси тянулись широкие московские улицы, вереницы машин, толпы людей. Нина устала от большого города. Хотелось отдохнуть в Заозёрске, где проистекает спокойная размеренная жизнь, где будет суетиться тётушка, готовить лечебные травяные отвары, сочувствовать и сопереживать.

На Ленинградском вокзале по гулким просторным залам туда-сюда носились пассажиры. Может, они и не так быстро передвигались, может и голос, объявляющий о прибытии и отбытии поездов, не был настолько противным, но Нину, стоящую в небольшой очереди в кассу, раздражало всё – запахи, звуки и взгляды пассажиров.

Не было сил говорить. Протянув кассирше бумажку с названием «Заозёрск», паспорт и деньги, Нина демонстративно показала на свою раздувшуюся щёку. Кассирша сочувственно поморщилась.

– Шалфея настоечку нужно накапать на ватку и прикладывать на флюс.

До отхода поезда Нина сидела в зале ожидания и старалась не смотреть в сторону буфета, где продавали горячий кофе и пассажиры ели, ели, ели, надкусывая, хрустя и причавкивая.

Не выдержав, Фифа, сорвалась с рук Нины и помчалась к стойке буфета, подпрыгивая и жадно заглядывая в витрины. Её хохолок на голове нервно дрожал, хвост трясся меховым помпоном. Идти за собакой было лень, и Нина сидела, скрючившись, вспоминая, что же она взяла из еды для своей любимицы. Не вспомнила. Вот эгоистка, сама есть не может и о Фифе не обеспокоилась.

– Ути яка гарна собачка, – донеслось до Нины.

Большая тётка укутанная, поверх кроличьей шубы в серый пуховой платок, присматриваясь больше не к Фифе, а к дорогому шарфу на ней, протянула руку к собаке. Нину подбросило на месте, и она быстро подошла к стойке буфета.

– Фифа, – прошептала она, и собака тут же запрыгнула ей на руки. – Мне котлет пять ш-штук и… – Вглядевшись в ассортимент буфета, Алевтина прошептала, молоденькой продавщице явно не московского происхождения. – Минеральной воды без гажа и собака ош-шень любит фрукты.

Удивлённо вскинув подведенные чёрным карандашом брови, продавщица с улыбкой смотрела на Фифу.

– Что она любит?

– Фрукты, – без улыбки подтвердила Аля. – Ош-шобенно виноград. Но у вас нет.

– Нету, – огорчённо согласилась продавщица. – Но есть хурьма!

Так же, как и билетная кассирша, буфетчица сочувственно морщилась и, передавая пакет с покупками, посоветовала:

– Поласкайте водой с содой и каплей йода. Помогает.

– Шпасибо, – ответила Алина.

Проводницей в поезде оказалась молодая женщина лет тридцати с фигурой «тумба на кубышках», с ярко-красными волосами. Форма сидела внатяжку, весенние полусапожки не застёгивались на плотных икрах в лайкровых колготках.

– Я ш-ш шобакой. – Мрачно пояснила Нина, кивнув на высунувшуюся из дублёнки острую мордочку Фифы с торчащими ушами.

– Вижу. – Взяв билет, заранее уставшая проводница сощурилась от солнца и улыбнулась собаке. – Можешь проходить. В купе СВ собак провозить разрешено.

– Ш-шпасибо.

В купе, где пугать было некого, а удобство при болезни – прежде всего, Нина завела за уши вьющиеся волосы и обвязала шарфом голову через щёки. Его кисти кокосовыми листьями торчали на макушке. Получился некий «ананасик».

В таком виде Нина отправилась просить у проводницы тёплого, но ни в коем случае, не горячего чая и тарелку для питья Фифе.

Несколько раз Нина набирала тётушкин телефон, но что по домашнему телефону, что по сотовому, работал только автоответчик. Пришлось отправлять сообщение. Сглатывая боль, только на третьем отзыве автоответчика Алевтина смогла произнести:

– Тётя, я еду к тебе. Принимай, вместе собакой. Буду вечером.

После звонка она с чистой совестью отключила телефон. Ивану она не нужна, и он не будет её искать, а если и будет, то пусть чуть-чуть побеспокоиться.

В узком проходе вагона она равнодушно прошла мимо двух мужчин, быстро говорящих на не то на чеченском, не то на азербайджанском языке. А вот мужчины появлению Нины были приятно обрадованы и замолчали, провожая восхищённым взглядом пышную девушку. Один из них был выше и выглядел восточным красавцем индийских фильмов. Второй, маленький и щуплый, внешностью не радовал, был похож на небритую обезьянку.

Упитанная красноволосая проводница стояла в коридоре около электрического титана с горячей водой. На подходившую к ней пассажирку смотрела с пониманием.

– Мне чаю, только тёплого и без ш-шахара. – Медленно проговорила Нина. – Можно?

– Болит? – Проводница оглядела пассажирку. – Я тебе с лимоном сделаю, иди в купе, не застудись.

– Ш-шпасибо. – Прочувственно ответила Нина. – И блюшце для ш-шобаки принесите, пош-шалуйста.

Присмотревшись к проводнице, Нина заметила на её шее уходящее под воротник родимое пятно. Протянув руку, Нина несильно шлёпнула по нему.

– Ты чего это? – отшатнулась от неё проводница и повернулась боком, приняв боевую стойку.

– Не переш-живайте, я ведьмачка, леч-шу руками кожу. У вас пятно побледнеет. Я знаю, я свою подругу Маш-шу от родимого пятна вылечила.

– Правда?

На проводницу было стеснительно смотреть. Она поверила словам Нины сразу же и, приложив руку к шее, стояла с таким выражением лица, как если бы ей подарили автомобиль.

– Правда пройдёт?

– Меш-шстами, – уточнила Нина. – Надо ещё раза два-три раза вас шлёпнуть.

– Я согласная, – обрадовалась проводница. – Шлёпай!

– Часа через три – Пообещала Нина. – Раньше нельзя, сожгу.

Повернувшись Нина наткнулась на соседей по вагону. Двое «джигитов» в хороших костюмах серьёзно смотрели на неё. Один держал в руках пузатую бутылку с коричнево-золотой этикеткой, другой три гранёных стакана.

– Дэвушка, тэбе в чай обязательно нужен коньяк.

Прикрыв глаза от яркого солнечного света из бокового окна и боли в щеке, Нина проворчала:

– Не надо, я потреплю.

Она обошла двоих мужчин и открыла дверь своего купе. «Горцы» встали за спиной.

– Плохого нэ совэтуем, сочувствуем.

По коридору спешила с чаем проводница.

– Вы, девушка, не переживайте. Это нормальные мужики, каждый месяц ездят в моём купе, не пристают. А коньяк сейчас не помешает, хотя бы заснёте спокойно. А, может, пятно ещё и коньячком помазать?

– Не помеш-шает, – согласилась Нина.

Она взяла у проводницы стакан чая в звенящем подстаканнике и блюдце.

– Я мало ч-шего боюсь. – Оглянувшись на мужчин, Нина благодарно кивнула. – Ш-шпасибо, но не надо.

– Нина, дарагая – Приветственно разведя руки, восточный красавец смотрел на девушку чуть ли не со слезой. – Не помнишь? Я Усман. Ты мне вместе с врачом тры года назад рэзала аппендицит в Склифе, в Москве. А это Тарик, друг мой. – И Усман кивнул на невзрачного друга, обомлевше смотрящего на Нину.

Не вспомнить мужчину было невозможно. Он выписался после операции на второй день и ещё неделю присылал Нине в общежитие при больнице букеты, размером с небольшие стога. Ни врачу, ни медсёстрам цветы не предназначались, только ей, но Нина находила очередную банку и ставила букеты на общий стол между ресепшеном и телевизором.

– Раж-жговаривать не могу – больно. – Захотелось избежать повторного знакомства, и Нина поспешила вошла в своё купе.