– Хочешь, забери их. – Неожиданно для себя сказал Гранислав и придвинулся к девушке.

У него была самая богатая шуба в деревне, на рысях, покрытая заморской тканью. Шапка из бобра подчёркивала его длинные брови, яркие голубые глаза и весёлый русый чуб.

Стесняясь смотреть на красавца княжича, Василиса протянула ему сапоги.

– Своей обуви полно. Шкуру я добываю, а за мясо мне Дуня-вышивальщица валенки и рубахи расшивает.

Но было видно – обувка поразила девушку необычностью. Не взяв сапоги, Граня сжал руки в рукавицах девушки, отчего Вася покраснела и напряглась.

– Мне зазорно с сапогами возвращаться, – мягко урчал Гранислав. – Сестра и дворня засмеют. Скажу им, что потерял, а ты соври, что нашла на дороге.

– Не получается. – Дрогнув, Вася попыталась освободить руки. – Нашла – отдай.

– А я не взял. – Потянув на себя, так удобно сидящую, девушку, Граня засмеялся, её сопротивлению.

За их тихой борьбой с завистью наблюдал Тошка. Он, вот так вот запросто, обращаться с Василисой боялся. И бока намнёт и на всю деревню ославит.

– Да не сопротивляйся, девица. – Граня вглядывался в глаза, девушки и улыбался, чувствуя свою мужскую силу. – Не каждый день сапоги на дороге валяются, а у тебя сёстры двойняшки, пусть носят на зависть всей деревне.

Дёрнувшись, Вася всё-таки высвободила руки и, соскочив с саней, шла рядом, продолжая держать подмышкой две пары сапог.

– Боюсь, княжич, соседки меня сплетнями сожрут, житья не дадут, около колодца толкать будут, пока не упаду.

– Поздно бояться, – Граня свободнее развалился в санях. – Мы сейчас довезём оленёнка до дому, и вся улица будет торчать на крыльцах. Вон уже кто-то не выдержал, по дороге ходит.

Обернувшись на дорогу, Василиса рассмотрела женщину и рядом ребёнка.

– Это моя мама. – Переборов себя, девушка положила сапоги на сено, выбившееся из-под мехового одеяла. – Вышла на помощь с племянником.

– А чего не отец? – Развернувшись, Гранислав сел удобнее и стал разглядывать дома на окраине деревни.

– Погиб мой батя. – Спокойно объяснила Вася. – Вот столько лет назад. – И она, стянув рукавицу, показала три растопыренных пальца. – Медведь на охоте задрал. Батя был пьяный, а лесные звери этого не терпят. Его так и не нашли, только кровяную одежду.

Василиса, как-то по-детски отмахнулась ладонью от воспоминаний.

– Вася! – крикнула худенькая женщина. – Быстрее иди домой, я сварила вкусную кашу!

– Мама! Сотя! – Василиса побежала вперёд по дороге.

Участок дома ограждал от леса ров и высокий, выше сугробов, плетень. На пяти столбах белели надетые и привязанные черепа волков и один медвежий, отгоняли хищников и нечистую силу.

В, длинном, мужнином тулупе, мама смотрелась совсем маленькой. Шустрый Сотя, закутанный в два платка на тулупе и в большой шапке, исподтишка разглядывал коня Топыча, княжича и Творемира.

Что девушка говорила матери, Граня не расслышал, но, когда сани подъехали ближе к дому, очень худенькая женщина приветливо ему улыбнулась.

– Спасибочки тебе, княжич, за помощь дочери.

– А долг за сапоги я тебе отдам, – перебила маму Василиса. – Могу оленьего мяса принести.

Сидеть перед стоящими женщинами было неудобно. Граня, вылез из саней и взял коня под уздцы, пока Тошка отвязывал волокушу с оленем.

– На кой ляд мне мясо, у нас подвалы не пустуют. – Он обернулся к охотнице. – Ты, говорят, из лука стреляешь лучше всех, даже лучше мужиков.

– О-о! Её даже на соревнования не берут. – Гордо начала говорить женщина. – Сначала не брали – маленькая была, а теперь не хотят отдавать победу!

– Да, да, да! – Скакал около Василисы младший брат Сотя.

– Это точно! – Подтвердил Творемир, передавая верёвку от волокуши девушке. – Рука у неё твёрдая… и тяжелая.

Взяв верёвку, девушка взмахом разрешила племяннику залезть на волокушу и рассматривать оленёнка.

– Сначала меня батя в лес носил на закорках, в торбе-корзине. – Стесняясь непривычного внимания, Василиса всё-таки не смогла сладить с желанием показать себя в лучшем свете. – А после я сама бегала и стреляла.

– Приходи завтра в усадьбу, поучишь брата Святослава стрелять, он у меня слегка того… не охотник. – Гранислав кашлянул в кулак. – Так и рассчитаемся. Прям с рассветом и выходи, сейчас поздно светает.

– С утра ни мама, ни дядя не пустят. – Вася покраснела, и мать это заметила. – Нужно готовить оленье мясо и хозяйства у нас много, скотины, птицы. Весь день займём.

– Обойдутся, – с властным нажимом произнёс Граня. – Ты им сегодня мясо принесла, сапоги сёстрам. Вот… – Он нащупал в мешке, лежащем на санях, крынку и протянул её Годиславе, – …дорогую посудину. И будет с них. Завтра придёшь в усадьбу с рассветом.

– Подожди, Граня. – Тошка подошел ближе к волокуше, пригляделся к оленю. – А чего ты ему, Вася, кровь в лесу не спустила?

Лениво брехавшие на дворе двое псов, учуяв не только чужих людей, но и охотничью добычу, загавкали громче, с переходом на подвывания. На них никто не обращал внимания.

– Ну, ты, Тошка, не охотник… – Подёргав на шее оленя повязку из крапивной тряпки, Василиса надела рукавицу. – Специально ранку воском залепила, как батя учил, затем тряпицей закрепила. За следом крови волки могли потянуться. Ведь не лето на дворе, все голодные, а мороз не даст сразу туше испортиться, да и кровь сейчас в цене.

Слушая дочку, Годислава менялась в лице и с тревогой смотрела по сторонам.

– Доча, ты чего разболталась? Княжичу наши проблемы до одного места, а уши из всех домов уже повылезали. Идём, время быстро бежит, под тёплой шкурой потеряем мясо.

С волокуши соскочил Сотя, встал рядом с женщинами.

– Хочу домой!

– Идём, идём уже. – Вася вместе с матерью потащила волокушу во двор, в приоткрытые ворота.

Лихо прыгнув в сани, Гранислав тут же опомнился от шального желания покрасоваться и ощупал ближайший мешок с горшками. Вроде ничего не треснуло.

Промёрзнув на морозе, Тоша пустил коня вскачь. Хотелось в тёплый дом, к печёной репе с грибной похлёбкой. И перед дворовыми девками похвалиться посудой, и зажать в углу поварни жаркую Кладю.

А на крыльцо дома вышли две девушки, красавицы-близняшки, посмотреть, как это их старшая сестрица разговаривает с княжичем. Но пока надевали душегрейки и наверчивали платки, засуетились и не успели – расписные сани отъехали.

На морозной улице, да ещё вечером, звуки особенно слышны. Слышен не только привычный лай собак, каждое слово, сказанное за три-четыре дома, но и детские полушепоты, и блеяние скотины. Звуки отдаются несколько раз о низкие серые тучи, а затем о твёрдый наст дороги.

Сегодня намечались посиделки в доме ткачихи Славуньи. Она нечасто приглашала к себе, занятая детьми, мужем, его родственниками и хозяйством.

Дом считался зажиточным и просторным, и молодухи и бабы деревни старались приодеться к вечеру покрасивее – бусы с наговорёнными оберегами нацепить, железными браслетами посверкать, понёвы[16] поверх юбок, хоть и с заплатами, надеть. А девицы, которым понёвы пока не положены, надевали поверху третью тёплую юбку, короче остальных, чтобы нижние были видны расшитыми подолами.

К Славунье девицы, что считались в невестах, приносили на общий стол кусок хлеба потолще и на два пряника больше. Особо имущие выкладывали кулёк творога, а кто аж кусок колбасы, который хозяйка резала на тонюсенькие кругляши. Парни больше волокли жбанчики бражки и туески солёных сухарей. И парни обязательно притаскивали с собой по мешку баклуш для резки ложек, чарок и ковшей. Славунья радовалась будущим опилкам, будет, что насыпать новорожденному козлёнку в настил хотя бы на денёк.

Пока пришли только первые девицы, толкались у костра-обогрева, разведённого у крыльца, смеялись и рассматривали друг друга – нет ли у кого обновок. И первой обсуждали новость: где сейчас встали сани княжича Гранислава. К кому он – к Журе-толстому, к Торче тощему или к близняшкам? О Василисе не сказано было ни слова, ею в деревне интересовались только взрослые парни, да Любомир, делавший для её отца, а теперь и для неё, стрелы и тетивы.