В Москве в те годы лезгинка не была редкостью – ее играли во всех ресторанах, и танцевальные площадки моментально заполнялись кавказцами, вытворявшими порой просто какие-то чудеса акробатики. Лезгинка – особый танец. Я и сам нередко поддавался на его горячий страстный ритм, и выходил в круг вместе с друзьями и родственниками.
Однако, в тот раз нам было не до танцев: погруженные в приятнейшую из бесед и окруженные ослепительными женщинами, мы все же были слегка озабочены присутствием вежливого господина, который из-за нашего столика не уходил и расставаться с нами явно не собирался. Вечер заканчивался. Пора было уезжать.
Девицы наши обменялись телефонами с новым кавалером, пытались все вместе остаться, затем, наоборот, решили все вместе уезжать, мы с Богданом прогревали моторы Жигулей и, честно говоря, торопились уже увезти своих дам от греха подальше. Тут из ресторана быстро вышли несколько крупных ребят, и не успели мы опомниться, как нас уже окружало человек семь или восемь. «Так дела не делаются», – проговорил один из них с выраженным кавказским акцентом. Так дела не делаются. Сколько смертельных разборок начиналось в те годы с этой фразы! Ситуация развивалась слишком быстро. Я успел сказать лишь несколько слов. Девчонки не в себе, говорил я, завтра позвонят вам сами, не можем же мы оставить их здесь одних… Богдан достал из багажника монтировку. Драки было не избежать. Мы уже стояли спиной к спине и готовились к худшему.
До сих пор не знаю, что нас тогда спасло. Может, они опешили от нашей решимости.
– Это вы откуда такие смелые? – спросили нас.
– Из Москвы, – ответил я и добавил: «Но родители мои с Кавказа». И в этот момент появился тот самый вежливый господин. Он отвел меня в сторону, пожал руку и сказал, что произошло недоразумение. По ходу дела выяснилось, что он, как и мой отец, родом из Дербента.
– Горцы везде остаются горцами, даже в Москве. Они должны помогать друг другу, а не воевать, – сказал вежливый господин, извинился за своих ребят и пригласил на ужин. После чего мы, наконец, благополучно уехали. Что и говорить, Москва в конце восьмидесятых была очень похожа на декорации к фильму «Крестный отец».
Неприятный осадок, оставшийся у нас с Богданом после этого вечера, не помешал нам все же явиться в ресторан на следующий день. Мы не хотели упускать ситуацию из-под контроля и оставлять след обид и недомолвок. Встретили нас радушно, накрыли стол, мы выпили мировую и стали разговаривать. Мы рассказывали о себе, вежливый господин – о себе… Магомед (так его звали) уважительно ко мне отнесся, отметил кавказское воспитание. Выяснилось, что он и его ребята контролируют весь бизнес комплекса «Молодежный», а также ближайший продовольственный рынок. В ресторане, который выполняет роль офиса, проводят они каждый вечер. В общем, нам повезло, что нас не побили.
Именно в тот вечер узнал я многое о московских группировках и о заезжих шальных «гастролерах», громящих что попало, «не уважая ни авторитетов, ни законов». Рассказали нам и о грядущих переделах сфер влияния. Пригласили вступить в ряды самой влиятельной из кавказских групп. Долго не думая, я сказал твердое «нет», хотя за приглашение, что называется, большое спасибо.
Я потом еще несколько раз встречал этого Магомеда и в ресторан, хоть и нечасто, но все же заезжал. Пользуясь знакомством, выходил на сцену и пел песни под гитару, немало удивляя друзей и девушек. С Магомедом же мы при встрече здоровались уважительно, но интересы наши больше не пересекались.
Из всей этой истории, очень показательной для всей эпохи, вынес я несколько главных уроков. Во-первых, надо оставаться самим собой, но при этом уметь правильно общаться. Во-вторых, не разгуливать по Москве в компании, которая состоит из двух мужчин и шести хорошеньких девушек. И, наконец, в-третьих, я знал, что теперь, в случае чего, у меня есть защита – и это было немаловажно.
Память рода и вековые семейные ценности – вот что держит тебя на плаву, когда мир разваливается, привычные декорации рушатся, и кажется, что все вокруг сошли с ума.
Глава третья. «Когда я был на выставке в Америке…»
Мне некуда было привести Аллу (в нашей семье не принято было приглашать девушку домой до женитьбы), поэтому я часто оставался на ночь у нее или у кого-то из общих знакомых, готовых поделиться с нами ключами и крышей над головой. Мы виделись почти каждый день, я познакомился с ее мамой и младшим братом-подростком. Иногда мы просто садились в машину и часами катались по Москве, разговаривая и глядя на звезды. Удачным решением проблем стал подмосковный пансионат, директором которого теперь работал мой давний друг и тренер Алексей Нечаев. Пансионат переживал не лучшие годы в своей истории, часто мы спали без простыней и укрывались чем попало, зато за окном было водохранилище, и это напоминало мне о прошлой жизни и парусных гонках. Как много воды утекло с тех пор, когда я, вместо очередной регаты, оказался в армии! Как давно это было.
Теперь я жил в реальности, лишенной иллюзий, однако о гонках я думал постоянно, хотел испытать себя вновь. Я скучал по своей старой компании, по друзьям, с которыми учился когда-то ставить паруса. К тому же, мне всю жизнь необходимо было с кем-то соревноваться – так уж я устроен. Даже сидя за рулем своей зеленой «шестерки», я всегда старался занять удобное место на светофоре, чтобы потом резко рвануть, оставив всех далеко позади… Ну да, до следующего светофора, но каков эффект! Одним словом, когда мне предложили поехать на чемпионат СССР в Сочи, я долго не раздумывал.
В Сочи я поехал не один – взял с собой Аллу. У яхт-клуба денег не было, так что платил за себя я сам. Пришлось поднапрячься, чтобы заработать на поездку, зато потом, отправив свою лодку почтовым вагоном и сняв номер в сочинской гостинице, я купил нам с Аллой билеты в спальный вагон. Все складывалось как нельзя лучше.
Не было человека счастливее меня. Со мной рядом была красивейшая из женщин. Вечера я проводил с друзьями, которых не видел несколько лет, а днем с бешеной скоростью носился по волнам. Прежние навыки никуда не исчезли – после нескольких гонок я прочно занял свое привычное место наверху турнирной таблицы. Разумеется, форму я слегка растерял, хотя и занимался регулярно на тренажерах и устраивал спарринги с младшим братом. И все же моих сил хватало на то, чтобы в условиях среднего ветра идти на равных с лучшими в своем классе яхтсменами страны. Вскоре я настолько обнаглел, что, наплевав на все требования спортивной дисциплины, умудрялся выкурить сигарету на полном курсе, съезжая с накатистых волн. Что и говорить, я вел себя, как последний кретин.
Расплата наступила быстро. Предпоследнюю гонку, которая проходила уже при по-настоящему сильном ветре, я начал неплохо. Держать баланс было трудно, однако я был среди лидеров в прохождении лавировки первого круга и довольно успешно справлялся с ситуацией, при сильных порывах сбрасывая ветер с паруса. Идти полным курсом было еще сложнее, и я еле сдерживал свою яхту среди шестиметровых волн. Опытные гонщики знают, что волна в Черном море разгоняется быстрее и мощнее, чем, например, в Балтийском или Средиземном. Борясь со штормом, я чувствовал себя канатоходцем в цирке и прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не упасть. Меня мотало из стороны в сторону и вот, какой-то момент, – просто катапультировало из лодки, которая перевернулась через нос, описав в воздухе фантастическое сальто. Теперь я был один, среди волн высотой в трехэтажный дом, моя перевернутая яхта быстро удалялась в сторону открытого моря, а тяжелое гоночное обмундирование тянуло меня на дно. Каждая новая волна накрывала меня, я захлебывался, пытался просить о помощи, подняв, как это принято, кулак вверх, однако никто меня, разумеется, не видел. Над морем начиналась гроза.
Шансов не было, и жизнь моя уже полетела перед глазами. Не знаю, откуда взял я силы, и кто из ангелов-хранителей мне помог на этот раз, однако я решил бороться до конца. Стащил, как мог, тяжелый комбинезон вместе со спасательным жилетом и поплыл в сторону удаляющейся яхты. Через пятнадцать минут я уже держался за шкоты, пытаясь отдышаться, а затем медленно забрался на свою лодку, торчавшую среди волн, как поплавок, после полного оверкиля, перевернул ее и долго еще сидел один среди грома и молний, говоря Богу «спасибо» за чудесное спасение. Впервые в жизни я не смог финишировать.
