Слова были простые, но правильные. Даже своим тогдашним детским умом я как-то быстро осознал, что не помогла она мне в воспитательных целях – знала, что смогу выкарабкаться сам. Возможно, именно тогда я и приобрел ту первую уверенность в собственных силах, которая в будущем помогала мне не бояться жизненных трудностей, преодолевать препятствия и преграды.
Мама держала меня за руку, и мы шли, размышляя о том, что в любых обстоятельствах необходимо сохранять концентрацию и спокойствие, никогда не сдаваться, а просто искать выход. И так, за разговором, добрались, наконец, до дома, где в тот момент жили. Это был дом любимой маминой подруги. Отношения между ними, были чем-то большим, чем дружба в привычном понимании этого слова. Скорее, они были сестрами, и всю жизнь помогали друг другу. Так что, хоть у нас и были близкие родственники в этом городе, мы всегда останавливались именно здесь.
Здесь – это на родине моих предков, где родилась и прожила все свое детство и юность, пришедшиеся на непростые послереволюционные и военные годы, моя мать. И лично для меня это всегда было и остается одним из самых красивых мест на земле. Кабардино-Балкария, город Нальчик, столица и жемчужина Северного Кавказа России. Где солнце встает вместе с криками петухов, где ледяные вершины Приэльбрусья глядятся в водопады и озера, а бурные реки, берущие начало где-то в невообразимой снежной вышине, впадают в Терек. Сосны, тутовник, грецкие орехи, айва, черешня, и виноград, виноград – лозы сладкой изабеллы, свисающие с беседок в каждом дворе. Были еще деревья граната и особые, наполненные кавказским солнцем, яблоки. Земля, лежащая в окружении горных хребтов между Дагестаном, Осетией, Чечней, Черкессией, Грузией и Абхазией, чьей главной ценностью, несмотря на все природное великолепие, остаются, конечно же, люди – верующие, всегда учтивые, добрые и очень гостеприимные. Многие живут здесь, как и прежде, общинами, с верой в Господа, уважая природу и занимаясь различным ремеслом, земледелием и скотоводством.
Мы жили в еврейском квартале, который все называли «колонкой», хотя по-настоящему, это место называлось Еврейской слободой. Именно там осело в свое время множество сифарских евреев, перебравшихся сотни лет назад то ли из Испании, то ли с Ближнего Востока, то ли из Азербайджана. Многие из них были нашими близкими родственниками по маминой линии. Это потом, после войны, переехала она в Москву, выйдя замуж за моего отца, который, в свою очередь, перебрался в столицу из Дербента, в четырехлетнем возрасте, вместе с семьей.
Мы открываем калитку и заходим во двор, сопровождаемые лаем местного пса, с которым я частенько играл и даже несколько раз попытался оседлать, за что и получил пару болезненных укусов. Вслед за лаем, во дворе появляется тетя Полина, та самая мамина подруга, а затем – один из ее сыновей, Виталик. Виталик мне был как старший брат – впрочем, как и другие сыновья тети Полины, Илюша и Гриша. Они терпеливо нянчились со мной, брали с собой на базар и показывали разные тайные места, возили на озера, горные реки и каскадные водопады среди скал, рассказывали про местные обычаи и суровый менталитет горцев. Гриша приучал меня к спорту, показывая разные гимнастические пируэты, вроде так называемого «уголка» или стойки на руках – вероятно, во многом благодаря ему, занимался я потом акробатикой и борьбой.
Были у тети Полины и дочери. Одна из них, Берта, всегда баловала меня разными восточными сладостями, пельменями и пирожками. Ух, скажу я вам, такого вкуса не почувствуешь не в одном ресторане. Виталик же увлекался фотографией, так что мне не раз приходилось выступать в роли модели. У меня даже сохранилось несколько, еще черно-белых, снимков – как напоминание о далеком детстве: тот, к примеру, на котором я стою с сигаретой в зубах, а Виталик подносит мне горящую спичку. Чтобы понять драматизм этого кадра, надо учесть, на тот момент мне было от силы года три. Помню я до сих пор и аромат свежего виноградного сока, который Виталик делал вместе со своим отцом. Дядя Шавад, весьма требовательный к окружающим, был со мной неизменно вежлив и даже баловал слегка – угощал соком и приносил с базара черные семечки, привкус которых навсегда остался связанным для меня с далеким кабардино-балкарским детством.
– Белла (так звали мою маму), сестричка, вы уже здесь? – кричит тетя Полина. – Ну почему не позвонили? Кто-нибудь из ребят обязательно бы съездил за вами!
– Не страшно, Полюшка. Эта пешая прогулка пошла нам обоим на пользу, – отвечает мама и многозначительно смотрит в мою сторону.
Это была необыкновенно сплоченная горско еврейская семья, наделенная к тому же настоящей кавказской мудростью. Все мужчины – худые, подтянутые, очень жилистые, так как постоянно трудились. Женщины – скромные, воспитанные по старым обычаям, покрывали головы косынкой и всегда были заняты какой-то работой по дому. Они и меня приучали не болтаться без дела: я помогал им делать сок и домашнее красное вино, на кухне ощипывал куриц и лепил кавказские пельмени.
Я жил и родился в Москве, но часто приезжал вместе с матерью или отцом в эти, одаренные богом места. Ездили мы и в соседние города, Кисловодск и Минеральные воды. Иногда приходилось лететь на самолете, но чаще это были долгие путешествия на поезде. Проносились мимо луга, дома и безымянные полустанки, на которые глядел я с высоты своей неизменной верхней полки в плацкартном вагоне. А вареная курица, яйца, острый запах свежего огурца? А тихий звон подстаканников с выбитыми на них кремлевскими башнями и обогнувшей уже земной шар и теперь уносящейся в неведомый космос советской ракетой?
Обычно все наши поездки были связанны с маленьким бизнесом, который вели мои родители, помимо основной своей работы. Мама оставалась на две смены в детском саду, отец с утра до ночи пропадал на своем авторемонтном заводе, но нас, детей, было девять человек, и зарплаты, конечно, не хватало. Это сейчас видом коммерции под названием «купля-продажа», в тех или иных масштабах, занимается практически весь цивилизованный мир, но в те времена считалось это спекуляцией, и советские законы карали за нее сурово. Спекулянта ждала тюрьма, полная конфискация имущества, некоторые даже получали смертные приговоры. Так случилось, к примеру, с директором одного из центральных гастрономов Москвы, которому не смогли помочь даже самые влиятельные, много раз осчастливленные им покровители.
Как ни странно, это прозвучит, но моя мама совершала в то время своего рода маленький подвиг, набивая продуктами и вещами, купленными на нужды нашей многодетной семьи, чемоданы и перевозя их из Москвы в Нальчик. Это был серьезный риск, несколько раз мы попадали в ситуации почти безвыходные, однако выбора, как я теперь понимаю, у нее не было.
У матери почти везде были знакомые продавцы, от которых узнавала она о завозе того или иного тогдашнего дефицита. Обычно это была одежда, мужская и женская обувь, из братских социалистических стран – Югославии, Румынии и ГДР. Модные кроссовки и джинсы, хорошая костюмная ткань – все это пользовалось большим спросом.
Дефицит был постоянным спутником советского человека. Одежды и продуктов на всех не хватало, так как страна постоянно развивалась и строилась, к тому же большая часть государственного бюджета неизменно осваивалось оборонной промышленностью – чтобы защититься от американских империалистов, как нам тогда говорили. На съездах компартии обсуждалось не то, как накормить народ, а как отправить первого человека в космос или проложить сквозь непролазную тайгу Байкало-Амурскую железнодорожную магистраль. Во всех магазинах того времени продавались только товары советского производства: стандартная, не очень красивая и совсем не удобная одежда, обычно серых тонов и оттенков, похожая на производственную униформу. И только в Московских универмагах можно было приобрести что-то более стоящее и модное. Всегда существовала, в то же время, определенная прослойка социалистического общества, имевшая свой подпольный бизнес и достаточное количество денег. Все они хотели одеваться модно и питаться хорошо, однако ездить за всем этим в Москву были не готовы. И все они, в конечном счете, и становились клиентами моей бедной героической матери.
