В окружении всей этой европейской красоты во мне внезапно проснулась страсть к фотографии. Я искал интересные кадры, научился проявлять и печатать снимки, и мой армейский альбом быстро наполнялся фотографиями с друзьями на фоне улиц и скверов Секешфехервара. Отец, узнав о моем новом увлечении, сразу же выслал мне по почте фотоаппарат.
Помимо несения ночной боевой вахты, я, в качестве командира отделения, принимал участие во всех учениях. Во время серьезных маневров наша небольшая комендантская разведрота выходила первой и готовила локацию для всех остальных полков, а иногда – и для всей дивизии в целом. Учеба продолжалась. Мы много бегали, занимались рукопашным боем, кидали ножи и делали гимнастические упражнения. Я же, чтобы быть в еще лучшей форме, тренировался по ночам с небольшой гирей, качал руки и плечи. И нужно мне это было не только для каких-то гипотетических будущих сражений, но и для обыкновенных солдатских будней.
Прошло месяца четыре моей службы, и тема дедовщины, которая, казалось бы, была уже исчерпана, снова меня догнала. «Деды» накануне дембеля имели обыкновение напиваться и гнобить новобранцев. Ко мне не цеплялись, но иногда приходилось заступаться за молодых солдат, которые не могли за себя постоять.
Был у нас, к примеру, один несчастный парень, которому доставалось больше всех. Его постоянно били, забирали еду и тушили об него сигареты. Во время очередных учений, когда мы все спали в палатках в холодном дождливом лесу, он решил убежать. Но побег, чем бы он ни был оправдан, – это всегда дезертирство. И потому ему посоветовали написать рапорт командиру и рассказать об издевательствах в роте. Все быстро поставили свои подписи под текстом рапорта и принесли его мне. Я не хотел подписывать. Доносы, рапорты и всевозможные жалобные записки никогда не были моим амплуа. С другой стороны, дедовщина у нас, действительно, приняла к тому времени какие-то катастрофические масштабы, и я понимал, что с этим надо что-то делать. Я посмотрел в глаза этого парня и решился. Рапорт ушел к командиру.
Расплата наступила очень быстро. Причем, для всех. Сначала капитан лично пару раз заехал в челюсть самому буйному из дембелей, а потом совершенно официально пригрозил всем трибуналом вместо гражданки. Затем, после недельного затишья, у меня состоялся разговор с «дедами», который завершился, разумеется, еще одной потасовкой. Я пошел с кулаками на самого наглого и справился бы с ним без проблем, но тут появились его покровители. Меня свалили и принялись избивать, а тот, с кем я сцепился первым, пользовался моментом и все норовил ударить меня ногой. Спустя какое-то время, они удалились, оставив меня лежать на полу, но история на этом не закончилась. Отдышавшись, я ринулся во двор, догнал своего главного соперника и набросился на него с новой силой. Нас быстро разняли, но на следующее утро я не смог подняться с постели из-за страшной боли в спине. Кисть правой руки распухла.
Рентген, сделанный в тот же день, показал перелом и отбитую печень. В госпиталь приехал военный следователь и долго меня допрашивал, но я снова уперся и ничего рассказывать не стал. Ко мне в палату никого не пускали ровно неделю, но потом навестить меня явился весь мой взвод. «Деды» просили прощения, было видно, как они напуганы. В результате, в госпитале я провел три месяца. Перелом оказался сложным, спина заживала очень долго, и первое время я не мог встать без помощи медсестры. В письмах домой я о случившемся не распространялся, а, наоборот, сообщал, что служба идет хорошо.
Все эти три месяца я играл в шахматы и много читал. Поскольку свободного времени у меня теперь было хоть отбавляй, я стал изучать историю Древнего мира и всерьез увлекся этой темой. Здесь было, о чем подумать. Мир полон коварства, и в нем постоянно идет война, понял я. Не всем дано стать воинами, а потому бессмысленно призывать тех, кто не готов нести тяготы службы, но вместо этого может принести пользу в чем-то другом. И еще одно откровение тех дней: миром правят умные. Эта истина открылась мне после того, как я дочитал до последней строчки огромный роман «Фараон» Болеслава Пруса. Иногда в качестве дневального я дежурил в реанимации, где вдоволь насмотрелся на умирающих солдат и офицеров. Каждый из них оказался там по своим чрезвычайным причинам, но суть была одна.
В госпитале же я впервые в жизни по-настоящему влюбился – в медсестру, которая меня выхаживала. Мы танцевали с ней на новогоднем балу: она в белом халате, а я – в больничной пижаме и с гипсом на руке. Назло завистникам, без которых не обходится наша жизнь, эта Лена выбрала почему-то меня. Там, в госпитале, был один мерзкий тип, ростом под два метра и здоровый, как горилла. Он всячески пытался меня задеть и постоянно придирался. Но нам это не помешало, и под конец она даже полюбила меня – по крайней мере, мне так казалось.
В казарме после выписки меня ожидали разные сюрпризы. Меня торжественно вывели из ранга «салаг» и посвятили в «средний возраст». И у меня украли почти все личные вещи. Пропал фотоаппарат, подаренный отцом, кольца «под золото», которые я делал из обрезков медного крана, а также фотография моей одноклассницы, которая согревала меня в лютую зиму и напоминала о школьной юности. Позже выяснилось, что воришкой оказался тот самый несчастный парень, за которого я заступился и из-за которого провалялся больше трех месяцев на больничной койке. Мои вещи он продал местным жителям во время учений, а фотографию оставил себе. Тогда я впервые в жизни понял, как предают из-за нужды, и мне стало очень грустно и одиноко. Я не хотел больше служить рядом с ним и попросил командира перевести меня в другую часть. Он отправил меня в командировку в один из лучших полков ВВС, расположенный недалеко от Будапешта.
На новом месте я пробыл почти полгода. Поначалу все шло хорошо: я быстро освоился в полку, справлялся со своими обязанностями и даже учил других. В свободное время много занимался гимнастикой: осваивал сложные пируэты на брусьях и крутил «солнышко» на армейских ремнях. Каждый день ходил на тренировки по дзюдо, где познакомился с молодыми ребятами из Москвы. Я нес дежурство и много тренировался, бросил курить, выиграл соревнование по гиревому спорту, вспомнил и боевые искусства, отрабатывая приемы в спарринге с одним москвичом. Мне пообещали дать недельный отпуск, и я уже упаковывал свой чемодан, предвкушая поездку домой. Но тут наступили пасмурные деньки.
Моя вольготная жизнь многим не нравилась. Бесило их и то, что я, уже будучи в статусе дембеля, всегда стоял на стороне справедливости и не давал обижать новобранцев, несмотря на весь свой горький опыт. Меня стали провоцировать, бросая разные нелицеприятные слова в мой адрес, а один раз решили устроить «темную» моему земляку – тому самому, с которым я отрабатывал приемы рукопашного боя. В других обстоятельствах он бы за себя постоял, но ночью, в одиночку против целой толпы азиатов, шансов практически не было. Я решил за него вступиться.
Закрыв дверь в казарму и хорошенько подперев ее шваброй, я собирался объяснить главному из зачинщиков, кто здесь не прав. Но тот сразу достал нож. Духа ударить меня у него не хватило, а вот я, наоборот, не рассчитал свои силы и побил его довольно сильно, за что и был сразу отравлен к начальству. Следователь грозил мне дисциплинарным батальоном, но я не видел за собой никакой вины и считал, что сознаваться мне не в чем. Расследование растянулось на две недели. За это время в штабе дивизии узнали о моих подвигах и быстро вернули меня в старую часть. Дело замяли, но в отпуск меня уже не отпустили и не присвоили очередного воинского звания – старшины.
Я в очередной раз сменил погоны и продолжал нести свою вахту. Теперь я стал командиром целого отделения, за мной закрепили нескольких новобранцев, а также специально оборудованный военный ЗИЛ, напичканный аппаратурой. Двое моих подопечных оказались не так уж плохи. Один приехал из какой-то российской деревни и отличался своеобразным чувством юмора. На мой тестовый вопрос «Do you speak English?» он ответил что-то вроде «Дую дую, но х.…». Особым интеллектом он не блистал, зато руки у него были золотые, и мы с ним быстро сдружились. Другой тоже, вроде, был ничего, только на досуге любил покурить травку. Что до третьего, то здесь все было ровно наоборот. Несмотря на свое интеллигентское происхождение и начитанность, он оказался отпетым наркоманом. За несколько месяцев он успел обследовать местность и найти где-то цветы мака. Я не сразу понял, что с ним не так, а когда догадался, предупредил, что добром это не кончится. Один раз он чуть не умер от передоза, и спасли его только чудом.
