Выкрикнул ее офицер, одетый в парадную военно-морскую форму. Несмотря на весь свой испуг, я все же окинул его взглядом, быстро сообразил, что на военного тренера он не похож, и решил не отзываться. Интуиция говорила мне, что этот человек вряд ли приехал из спортивной роты, а служить три года на флоте я не хотел. Офицер подождал несколько минут, еще раз назвал мое имя, ответа не получил, после чего развернулся и вышел, всем своим видом демонстрируя огромное неудовольствие. Вслед за ним приходили другие и по одному уводили новобранцев, но мою фамилию больше не назвали.
К вечеру я остался совсем один. Дежурный капитан, увидев меня, очень удивился. Я слукавил и тут же сказал, что не слышал, как меня вызывали. Не знаю, поверил ли он мне, но выдержал долгую паузу, а потом пошел кому-то звонить, крутя циферблат на старом красном телефоне. Он долго говорил что-то в трубку и выслушивал ответы, после чего вернулся ко мне, покачивая головой. ««Ты, наверное, был в туалете», – сказал он. – Поэтому и не слышал, как тебя вызвали. Тот моряк не мог долго ждать, так что ушел и не стал разбираться, где ты. И, знаешь, может, тебе и повезло, что так получилось. А сейчас ложись спать».
Ночь я провел на сваленных на полу матах, укрывшись капитанской шинелью. Позже выяснилось, что моряк появлялся на призывном пункте очень редко и всегда забирал самых лучших для трехлетней службы на флоте. Избранники сначала учились в сержантской школе где-то на Севере и только потом отправлялись служить – на подлодках, эсминцах и военных кораблях. Ничего этого я тогда не знал, а просто ждал наступления утра, когда должна была решиться, наконец, моя участь.
Утром мне дали позвонить родителям, чтобы их успокоить, а немного погодя я услышал голоса, и комнату заполнили новобранцы, прибывшие со следующей партией. Меня подвели к какому-то столу и велели подождать. Прошло минут десять. И вдруг меня подхватывает под локоть незнакомый майор, отводит в сторону и начинает довольно вкрадчиво расспрашивать о семье, хобби и увлечениях. Ему надо было знать буквально все: как я учился в школе, чем занимался… Потом он берет карандаш, принимается выстукивать какие-то непонятные дроби и просит меня повторить. Видимо, я с этим справился, потому что майор с удовольствием заявляет, что сочетание хорошего слуха и выдающихся спортивных навыков встречается не так уж часто, и что я поэтому ему подхожу. После этого он быстро оформляет все документы и выводит меня мимо часовых прямо на улицу.
Как быстро все меняется в жизни. Еще несколько дней назад я думал о гонках и яхтах, а сейчас трясусь с незнакомым майором в кузове военного грузовика. Мелькает, как в бреду, железнодорожный вокзал. Мы садимся в поезд и еще несколько суток едем куда-то в сторону Украины.
Любые испытания идут нам на пользу. Их опыт бесценен. Я не знаю, кто управляет нашими судьбами, кто решает, что будет так, а не иначе. Но он делает это во благо.
Глава двенадцатая. Что бы ни случилось – не останавливайся
Так ехали мы с этим незнакомым майором в плацкартном вагоне, почти растворившись среди других пассажиров, болтающих, спящих, глядящих в окно с верхних полок и пьющих чай. Тихо звенели подстаканники с выбитыми на них кремлевскими башнями и обогнувшей уже земной шар и теперь уносящейся в неведомый космос советской ракетой, мелькали за окном безымянные полустанки, и как было не вспомнить мне наши долгие поездки с родителями в Кисловодск и Минводы? Провожатый мой всю дорогу молчал, перебирал какие-то бумаги, и только раз обмолвился о том, что едем мы в военную часть, расположенную в украинском городе Бердичев.
Прямо у платформы мы пересели в армейский уазик и уже через полчаса затормозили у КПП. По ту сторону шлагбаума располагался военный городок, где проходили обучение младшие офицеры разных родов войск: морской пехоты, ВВС и так далее, однако меня сразу определили в связной батальон. В казарме мой майор представил меня дежурному офицеру, вручил ему мои документы и удалился, пожелав хорошей службы. Больше я его никогда не видел.
Меня проводили к койке, показали тумбочку для хранения личных вещей, велели сдать чемодан и отправили на склад за военной формой. Не прошло и часа, как я сидел в парикмахерском кресле и с ужасом ощущал, как машинка, стрекоча, проходит по моей голове, оставляя ее совершенно лысой. У прапорщика, который надо мной колдовал, рука была набита хорошо, так что весь процесс превращения занял считанные минуты. Облачившись в форму и прикрыв лысую голову пилоткой, я пошел знакомиться с сослуживцами.
Москвичей, кроме меня, было двое, остальные съехались из разных городов и республик. Было видно, что многие, как и я, до армии занимались спортом, а некоторые даже успели поступить в институты. Выяснилось, что меня привезли в один из самых элитных учебных полков СССР, где обучают младший командный состав для последующего прохождения службы за границей, и что, если не повезет, то через полгода я могу оказаться, например, в зоне боевых действий в Афганистане.
Наутро началась служба. Нас подняли в шесть. Кое-как натянув гимнастерку, портянки и кирзовые сапоги, я побрел на зарядку. Мы бегали, подтягивались и отжимались. Затем потянулся непонятный день, который поначалу даже показался мне довольно простым. Однако дальше все пошло по нарастающей, так что к концу первого месяца я уже едва стоял на ногах. Мы вставали в шесть и ложились в десять (лишь в субботу нам давали поспать на час больше) и бесконечно зубрили устав караульной службы, готовясь к предстоящей присяге. Кроме этого, нам уже начали преподавать политэкономику, тактику ведения боя и азбуку Морзе, и мы много занимались физподготовкой, крутя разные пируэты на перекладине на спортивной площадке, бегали стометровку в кирзовых сапогах и по нескольку раз в день преодолевали полосу препятствий. Вечерами тренировки продолжались на турнике, установленном прямо в казарме: командир наш в прошлом был гимнаст, и мы развлекались тем, что на спор проделывали максимальное число подъемов с переворотом. В этом споре всем утер нос один из москвичей, который тоже занимался гимнастикой и потому сумел повторить трюк с переворотом сто пятьдесят раз. Так я входил в армейское братство, и у меня даже появились первые боевые друзья, с некоторыми из которыми я спустя много лет увижусь и на гражданке. Помню, был один парень из Волгограда, с которым мы всегда были вместе все те полгода, которые провели в учебке: ели порой из одной миски и прижимались друг к другу спинами, чтобы защититься во время потасовок и лютого мороза.
Мы бегали по полосе препятствий, ползали по-пластунски, устраивали марш-броски с полной выкладкой, учились владеть автоматом и штык-ножом. Раньше я не понимал лозунг батальона связи: «Те, кто мучается в грязь – это доблестная связь…», но теперь вкусил этой радости сполна. Нам командовали: «Вспышка слева! Вспышка справа!», и надо было быстро падать в грязь и ползти примерно метров пятьдесят, после чего подниматься и снова бежать в атаку. Мы разбирали и собирали оружие, чистили его и смазывали маслом, и ходили на стрельбище. По вечерам смотрели по телевизору новости, подшивали чистые воротнички и писали письма родным, друзьям и невестам. Едва добравшись до своих коек, мы падали и засыпали. Я видел во сне свои гонки под парусом, старты и сборы. Я был далеко.
Фактически, у меня тогда было две жизни: армейская днем и спортивная – ночью. Я все ждал, когда же, наконец, обещанное ходатайство из Спорткомитета будет рассмотрено, и меня отправят в спортивную часть. Но время шло, и я по-прежнему просыпался по команде «Рота подъем!» и отправлялся маршировать на плацу, тянуть носок, как положено, и петь военные песни.
Шли дни, сливались в нечто целое, бесконечное, без начала и границ, заполненное до отказа маршами, зубрежкой, командами «подъем» и «отбой». Умение быстро надеть гимнастерку и натянуть сапоги, а потом так же быстро проделать все в обратном порядке и уложить на табуретке форму считалось главным в нашей военной службе. Нас поднимали по тревоге. Старший сержант использовал старый, как мир, прием – зажигал спичку и давал нам ровно сорок секунд на сборы и последующее разоблачение. Рота, подъем – рота, отбой… и так по нескольку раз подряд, пока все действия не будут доведены до автоматизма. Вместо носков у нас были портянки, постели надо было выравнивать «по ниточке», начинать есть по команде и заканчивать – тоже по команде, раз в неделю строем ходить в баню. В любую погоду сапоги наши должны были быть начищены гуталином до блеска, а ремень – затянут.
