В семнадцать я стал мастером спорта, а заодно получил профессию скорняка, закончив с отличием свое меховое училище. Красного диплома мне не дали, сославшись на частые пропуски. После училища я сразу же поступил на работу на меховой комбинат, а потом еще год доучивался в школе рабочей молодежи, чтобы получить аттестат о среднем образовании. В то время я уже зарабатывал неплохие деньги, да еще конвертировал в рубли свои талоны на питание, полагавшиеся мне от Министерства спорта Москвы. Именно тогда первый раз в своей жизни я купил себе модную одежду, выменяв на заработанные деньги немного чеков у своей сестры Лиды. Родители не баловали меня обновками – все деньги откладывались на приданное моих сестер, я же привычно донашивал вещи старших братьев. В общем, было понятно, что надеяться и в этом случае придется только на самого себя – зарабатывать столько, чтобы хватило и на одежду, и на помощь близким.
Ближе к восемнадцати я стал кандидатом в сборную СССР. Наш класс яхт «Луч» все же решено было переименовать в «Лазер», чтобы участвовать в международных соревнованиях. Несмотря на все достижения, тренеры советовали мне переключиться на катамаран «Торнадо», который больше подходил мне по росту, телосложению и аналитическому складу ума. Это уже было серьезно – катамараны превосходили «Луч» и по скорости, и по техническим характеристикам, и к тому же являлись олимпийским классом. Именно на «Торнадо» в те времена с успехом выступали советские спортсмены, у нас была хорошая школа и лучшие тренера. И еще мне снова досталась чемпионская лодка – до меня на ней гонялись известные яхтсмены.
Тем же летом 1986 года подошел мой призывной возраст, и я отправился в военкомат – проходить медкомиссию и заполнять разные анкеты.
Ничто в нашей жизни не происходит случайно. Я научился извлекать бесценный опыт из каждого падения и понимать разницу между ожиданиями и реальностью.
Глава одиннадцатая. Быстрые проводы
Дальнейшие события развивались стремительно, и, как бы я ни пытался до этого планировать свою жизнь, все равно в реальности все случилось иначе. Обычно мастера спорта проходили военную службу в ЦСКА ВФМ. Я к тому времени уже начал тренироваться в новом классе, «Торнадо», был кандидатом в сборную СССР, готовился к международным соревнованиям, а в недалеком будущем – и к чемпионату мира. Яхту мою перевезли в Сочи и даже подыскали опытного матроса-напарника. Предполагалось, что я приму присягу, а затем сразу же отправлюсь на сборы – готовиться к весенним гонкам.
Но тут произошел форс-мажор. Я подхватил какую-то вирусную инфекцию, провалялся несколько дней в лихорадке, и, поскольку температура ниже сорока одного градуса не опускалась, меня на «скорой» увезли в больницу. Десять дней меня пытались привести в чувство и кололи антибиотиками. И в течение этих десяти дней прошел срок, когда я должен был явиться в свою спортивную часть. Никто не знал, что делать. Тренер Алексей Андреевич даже приехал к нам домой, чтобы вместе со всей нашей семьей обдумать дальнейшие действия.
Позвонили старшему тренеру московской сборной. Он велел мне взять справку о госпитализации во время призыва и отправляться с ней в военкомат. Со своей стороны, Спорткомитет Москвы должен был отправить в военкомат ходатайство о зачислении меня в спортивную роту. Я так и сделал.
Военком посмотрел на мою справку и сказал, что послезавтра ждет меня с вещами на призывном пункте, и что, если я не приду, меня будет ждать уже не он, а очень большие проблемы, вплоть до ареста. Еще он добавил, что ему глубоко безразличны и судьба парусного спорта, и жалобы призывников, которые, вместо того, чтобы служить и защищать родину, пытаются отвертеться от этой почетной обязанности. И что ему лично очень надоело выслушивать выговоры из Министерства обороны по поводу таких призывников.
Домой я вернулся в шоке. Родители, услышав, что я ухожу в армию, тоже долго молчали. Это была не совсем приятная новость, и в течение нескольких часов меня старались не трогать. Моя мать даже в срочном порядке переговорила со своим двоюродным братом, который был в звании полковника и работал в Генштабе. Он предложил мне остаться в Москве и проходить службу при нем. Однако потом я вышел из комнаты и заявил, что буду служить, как все, и что неплохо было бы завтра собрать всю семью и друзей, чтобы попрощаться.
Я поговорил со старшим тренером, который уверял меня, что, конечно, в ЦСКА ВМФ я уже не попадаю, зато без всяких сомнений окажусь в спортивной роте на Северном флоте, но служить там буду не три года, а два, периодически выезжать на сборы и соревнования в составе сборной Москвы. Потом я встретился со своими друзьями, и целый вечер провел со школьной подругой. Она была прекрасна, как роза, со своей новой прической каре, я же возле нее был как битый рыцарь со склоненной головой. Катерина меня утешала и говорила, что в будущем мы непременно встретимся, а напоследок нежно обняла, впервые поцеловала и обещала, что будет писать.
На следующий день мы накрыли праздничный стол. Собралась вся семья и несколько друзей. Все поддерживали меня, как могли. Отец, подняв бокал, произнес главный тост. «Сын, – сказал он. – Каждый настоящий мужчина должен отслужить в армии установленный срок, чтобы научиться защищать свою родину и семью. И потому ты, как и я, и все твои старшие братья, поступаешь абсолютно правильно, и мы тебя любим, уважаем и будем с нетерпением ждать. Служи правильно, сын, ни перед кем не прогибайся и приходи домой живым и здоровым!»
Вот такие слова сказал мне отец, и у матери после них на глаза навернулись слезы, но она промолчала. Старшие же братья меня тоже всячески подбадривали и давали разные полезные советы. Вечер плавно перешел в ночь, а затем – в раннее московское утро, сквозь которое мы ехали в неизвестность на первом рейсовом автобусе.
Мой брат Саша играл и пел на гитаре так громко, что мне даже было неловко, а брат Коля подпевал:
Если, бывало, бывалых встречается несколько старых друзей,
всё, что нам дорого, припоминается, песня звучит веселей!
Выпьем за тех, то командовал ротами, кто замерзал на снегу,
кто в Ленинград пробирался болотами, горло ломая врагу!
Выпьем за удаль ту, нашу кипучую, за богатырский народ,
выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот!
Выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот!..
Я слушал эти песни и опускал голову все ниже, не в силах осознать, куда я еду, и что меня там ждет. И в те кошмарные минуты главным для меня было то, что едем мы на этом автобусе все вместе, три моих брата и я. Строки той песни я буду помнить всю свою жизнь – просто потому, что их пел мой старший брат. Я сжигал мосты, оставлял за порогом свое прошлое и уходил в иное, неизведанное.
На призывном пункте было много народу: растерянные новобранцы, их друзья, невесты и матери. И все целовали друг друга, плакали и прощались очень жалобно. Я тоже обнял своих родных в последний раз. Все говорили, что любят меня, будут писать и ждать дома. Потом я взял свой походный рюкзак и быстро шагнул за порог, отделяющий свободу от армейской службы. Дверь за мной закрылась, и началась моя новая жизнь.
Первым делом, мы попали в руки офицеров, которые отвели нас в общую комнату, по размерам не уступавшую большому спортивному залу. Провели перекличку, чтобы убедиться, что явились все, а после известили, что теперь мы подчиняемся армейским правилам и уставу, так что, в случае неподчинения, автоматически переходим в разряд дезертиров и отправляемся на гауптвахту или в дисциплинарный батальон. Нам приказали сдать все спиртные напитки и посоветовали быстро доесть домашние пирожки.
Примерно через час в зал начали друг за другом заходить офицеры разных родов войск и громко зачитывали свои списки. Я пребывал как во сне, в полной растерянности и огромном напряжении. Мыслями я был совершенно в другом месте, и все спрашивал себя, что я здесь, собственно, делаю. И тут я услышал свою фамилию.
