И вот, при приземлении, мозг, наконец-таки, сообразил: «Он совершенно бесшумно подошел ко мне через россыпи стекол! Не было ни единого звука!».
Когда ты вдруг улавливаешь проколы или нестыковки в действиях подозрительных лиц, особенно, если только этого и ждал, то сразу становишься максимально готовым к любой негативной реакции с их стороны на твой драгоценный организм.
Зря сюда полез. В одной руке фонарь, другой перехватил автомат. Подвальчик бетонный, что странно для деревянного дома в глухой таежной деревеньке. Зато такой фундамент объяснял, почему от гранаты не разворотило все сооружение. Сырость, множество грязных плесневелых разводов на стенах, какие-то ящики со стеклянными банками и картошкой… На деревянном столе, рядом с пепельницей, стояла старая здоровенная радиостанция. Таких я уже много повидал, военная модель. Радиус обхвата около тридцати пяти – сорока квадратных километров. А вот за самим столом, облокотившись на него и сидя на стуле, догнивал труп. Я-то думал, что это прогнившим съестным так воняет, а то вместе с сыростью хрен поймешь. Частично разложившийся серый свитер и коричневые брюки советской эпохи украшали тело.
На лице и в душе у меня проступила легкая улыбка. Посмотрев, на всякий случай, наверх, я подошел к столу, оттащил тело в угол и сам сел на стул.
– Извини, дружище, похоронил бы тебя, но сам видел, что вокруг творится, да и ты уже ушел… Помогу, не волнуйся, тебе нельзя. – Произнес я вслух, обратившись к трупу.
Достав из рюкзака флягу, сделал несколько глотков, положил обратно, взял сигарету и прикурил той зажигалкой, что нашел в деревне. Зачем свое топливо тратить? Радиостанция работала – под столом стоял автомобильный аккумулятор, видимо, от грузовика, раз столько времени смог продержаться. Вероятно, Алексей заряжал его незадолго до Катаклизма. Прослушав однообразное шипение эфира и, настроив передатчик на волну «двадцать три тридцать два», я начал вещание:
«Внимание всем! Говорит лидер Анклава, полковник Дориан Грей! Повторяю! Внимание всем! Говорит лидер Анклава, полковник Дориан Грей! Если вы меня слышите, отправляйтесь на Восток! На Восток! Сто пятьдесят километров! Следите за сигналом! Я буду выходить в эфир при первой же возможности! Следите за сигналом! Это касается всех выживших! Мы предоставим вам кров, еду и защиту! Повторяю, всем выжившим, идите на Восток, за сигналом! Сто пятьдесят километров! Сто пятьдесят километров! Да, кстати… Наташа! Если ты меня слышишь… Твой отец, Алексей Степанович, просил передать, что это была его вина! Он извиняется, посмертно! Полковник Дориан Грей, Анклав. Конец Эфира».
Итак, дело было сделано. Голос я подал, маяк надежды для тех, кто услышал, вновь загорелся где-то на горизонте. Минус подобного саморетянства – теперь вся округа, имевшая рации и прослушивавшая эфир, узнала о том, что я где-то рядом. Частота же не защищенная, слушай – не хочу. И мародеры, и, что гораздо хуже, военные всех стран могут начать за мной погоню. К счастью, вторых, по последним известным мне разведданным, здесь не присутствовало. Битвы шли в иных местах… В основном – на севере и юго-востоке. Если раньше Сибирь была сердцем материка, то теперь им остались лишь ее южная и восточная части, да и те – своеобразный полуостров, с запада, севера и востока окруженный большой водой.
Через час я уже шел в двух километрах от деревеньки. Дома расскажу Рушу и Андрею, им определенно понравится. Вот Давидовскому и будет еще один пример на его любимую тему о духах, относительно исполнения незаконченных дел и удержания в этом мире при наличии подобных. Сверившись с картой перед уходом из уютного погреба, обнаружил и ближайший «центр цивилизации» – поселок Назия. Местечко не большое, около пятидесяти домов разных размеров, больше, конечно, изб частных. Зато к ним должен был прилетать вертолет из более благоустроенных и развитых мест. Находилось это чудо советской экспансии в пяти километрах от меня. Продвигаться приходилось осторожно, повсюду могли подстерегать смертельные опасности. Один раз дозиметр завел свою прерывистую трель, и пришлось обогнуть участок аж в целых триста метров. Что могло там быть и вызвать подобное заражение, я понятия не имел. Вполне возможно, какая-нибудь небольшая «грязная бомба». Хотя каким же надо быть идиотом, чтобы заражать место, в которое ты собираешься переселиться? Все стороны конфликта старались оставить Сибирь максимально чистой и незагрязненной, пригодной для дальнейшего выживания. Негласное табу на ядерное, химическое и биологическое оружие. Если испоганят последний оазис – сами и сдохнут в нем.
К обеду я добрался до Назии. Процедура на подходе к месту бывшего обитания гомо сапиенс, с целью установления является ли оно нынешним, была стандартной: обзор через оптику и ориентирование по ситуации.
С первого взгляда стало видно, что здесь не так давно протекало сражение: разрушенные взрывами кирпичные трехэтажки, воронки на асфальте, когда-то дымившиеся кучи обугленных стен. Поселок не был разрушен полностью, но потрепало его хорошо. Процентов, эдак, на пятьдесят, я бы сказал, причем равномерно. Следы взрывов и огня ярко виднелись и вокруг, в лесах. Такие разрушения могли оставить после себя только государственные войска. Должно быть, «наши» проходили сюда с востока и столкнулись лбами с америкосами – эту догадку подкреплял выгоревший остов тяжелого западного транспортного вертолета, на окраине кирпичного квартала разнесший при падении водонапорную башню. Выживших здесь тоже, вроде бы, не наблюдалось.
При входе в городок я наткнулся на крупного одичавшего пса. Тварь была потрепана и очень зла. В глазах читалось неугасимое желание сожрать случайно забредшего на ее охотничью территорию путника. Пришлось положить конец планам зверя несколькими выстрелами из автомата. Сначала я скосил, оторвал собачке лапу, но следующие пули пошли правильно, и черепная коробка песика разлетелась по проезжей части. Нечего на меня огрызаться. Прошел бы мимо – и звука бы не поднял. Тысячелетиями человек уничтожал все известные ему формы жизни, считая себя царем природы. Якобы, все так и должно быть. При этом убийство какой-нибудь лягушки считалось незаметным, а вот смерть другого человека – высшее преступление, грех. Это неправильно. Даже не бред, или идиотизм… Не знаю, как это назвать. Жизнь – есть высшая ценность, любое ее проявление, любая ее форма, какой бы она ни была, и как бы она ни была настроена супротив вас, есть абсолют. Нет ничего важнее. Никакие моральные устои или материальные богатства не могут быть даже близко приравнены к ее ценности, не говоря уже о превышении…
Очередь из автомата взорвала небольшую бочку с топливом, чудом уцелевшую во время предыдущей крупной битвы, и разнесла на пригоревшие ошметки еще двоих обладателей облезлой шерсти. Как тогда относится к подобным вещам? Очень просто. По крайне мере, таковым оно является для меня. Если бы собаки не угрожали моей жизни, или я бы мог пройти мимо них незамеченным, я бы их не трогал. Но в данной ситуации выхода было только два: или они, или я. И сами животные прекрасно понимают это, ведь Природа живет по тем же законам. С точки зрения людской этики это плохо, но не нужно еще и усугублять дело самому, уничтожать все вокруг тебя при первой же возможности, вне зависимости от расклада сложившейся ситуации. Всегда нужно думать, прежде чем что-то делать, причем не только за себя. И я с полным пониманием беру на себя все бремя ответственности за все те жизни, загубленные за свою.
Странно, что никого из людей мне до сих пор не попалось. Дошел почти до центра Назии, а души ни одной. Даже ни одного мародера не встретилось за последние два дня. Апокалипсис, все дела, но выжившие-то должны быть. Я, конечно, люблю, когда рядом нет людей, никто не подстрелит со спины и не ушибет арматуриной, но полное их отсутствие странно. Неужели, все ушли из этого района? Похоже, заварушка, протекавшая здесь несколько месяцев назад, была настолько мощной, что всех распугала. На месте гражданских я бы тоже свалил из опасных районов, втопив педали.
