Зюзя заметил внимание и показал средний палец. Что-то сказал пацанам, сунул палец за щёку и рассмеялся. Ребята стали подмигивать, а я покраснела. Не выдержав, показала им два средних пальца.

Душа ушла в пятки от страха. Я понимала — они не простят, слишком много в столовой глаз.

Над столами повисла тягучая тишина. Зюзя медленно встал — тишину разорвал противный протяжный звук, ножки тяжёлого табурета царапали грязный бетонный пол. Поманил меня пальцем. Крикнул:

— Если я подойду, пожалеешь!

Я осталась сидеть.

— Ну, хорошо! Ты сделала выбор! — он зашагал по проходу.

Все уставились на меня, ожидая развязки. Будет о чём поболтать вечерком!

А я искала глазами взрослых — понимая, что мне они не помогут. Если не получу сейчас, поймают потом.

Страх проходил.

Надо смириться. Не станет же он меня убивать, в интернате такого ещё не бывало. Даст подзатыльник, ткнёт носом в тарелку. Подумаешь!

Зюзя был уже рядом. Вика и Света заискивающе захихикали.

Дуры! Будто их кто-то тронет! Иногда мне казалось, что на дно жизни попадают не зря.

Ни слова не говоря, Зюзя схватил табурет за железную ножку. Размахнулся…

Время застыло. В мельчайших подробностях я видела сколы на лаке дощечек, царапинки на болтах. Видела угол занесённого над моей головой табурета. Убийств раньше в лагере не было, но всё происходит когда-нибудь в первый раз.

Табурет приближался, а я не могла шевельнуться.

Вдруг Зюзя слегка покачнулся, и табурет изменил направление движения. Прошёл у виска, врезался в стол и свалился в проход. Полетели осколки посуды, забренчали упавшие ложки. Я инстинктивно зажмурилась.

— Мику не трожь!

Я открыла глаза.

Зюзя стоял на коленях, уткнувшись в Светины бёдра. Над ним возвышался Мурлыка.

Он меня спас! Спас жизнь!

Всем и всегда на меня было плевать. И вдруг, теперь…

Меня охватило новое странное чувство. Грудь и живот заполнило тёплое облако.

Зюзя поднялся, пихнув Свету в грудь и сказав: «Отвали!» Повернулся к Мурлыке.

— Не твоё дело! Не лезь!

На лице у Мурлыки не было страха.

— Мика мой друг. Я за неё умру. И убью… — он процедил последнее слово сквозь зубы.

Зюзя взглянул на меня, как бы решая, стою ли я его беспокойства. Я с удивлением увидела страх в его чёрных глазах.

Но почему? Он трус от природы или знает, что Мурлыка не врёт?

Остальные мальчишки не спешили лезть в сомнительную заварушку, понимая, что рейтинг опустится независимо от исхода.

— Решил умереть? Это можно! — Зюзя достал выкидуху.

— Стiй! — по проходу бежала Злата. — Nie ruszaj się!

В дверях появился Семёныч. Уперев руки в боки, Зюзя украдкой убрал нож в карман.

— З глузду з'їхав? — Злата отвесила оплеуху.

Зюзя стоял, как нашкодивший школьник. Приближался Семёныч — стук каблуков в тишине.

Антон гулко загоготал, показывая своё отношение. Все подхватили, узнав, как реагировать на скандал.

— Якщо ти ще раз доторкнешся до Мiкi— вб'ю! — Злата схватила Зюзю за шею, пониже затылка, и придала ускорение: — Вали!

— Что тут происходит? Котя? Опять?

— Так… Посуд розбився, — Злата взяла Семёныча под локоток: — Підемо!

Новый взрыв хохота прокатился по залу. Шоу всем очень понравилось.

— Быстро заткнулись, и жрать!

Ребята притихли.

— Ну а ты, больше не бедокурь!

Пара ушла, а у меня по рукам и ногам потекли волшебные тёплые волны.

Злата! Она за меня вписалась!

Жизнь на глазах превращалась в сказку. Я была никому не нужна, и вдруг…

Злата! Но почему?

Стало казаться, что всё вокруг — сон. Сейчас зазвенит под подушкой мобильник, вернётся тоска и унылые будни.

Я очень больно себя ущипнула.

Нет, это не сон.

Теперь девчонки не тронут. А Зюзя…

Странно. Десять минут назад я была от него без ума, но теперь ощущала презрение. Он оказался обычным мальчишкой — таким же, как все.

Выйдет из интерната и станет военным. Поедет в АТО или будет со склада чего-нибудь тырить. Скорее второе… Может, пойдёт в полицию, выбивать показания. Обустроит свой быт, чтобы было не хуже, чем у других: машина и дача, жена и дочурка. А втихаря будет ездить в какой-нибудь интернат, чтобы избить и оттрахать похожую на Злату девчонку.

Мужики только с виду все разные.

Я понимала, что Зюзя меня не простит. Но при поддержке Семёныча, Златы, Мурлыки, волноваться не стоит. Весь завтрак Мурлыка меня утешал, не понимая, что я очень счастлива. В конце концов, я не выдержала:

— Слушай, заткнись! О себе бы подумал.

— Что ты имеешь в виду?

— Будут проблемы с мальчишками.

— Не-а… Антону плевать, Зюзя — трус, а остальные… — он неопределённо махнул рукой.

— Уверен?

Я с удивлением поняла: Мурлыку мальчишки боятся, а он их не ставит и в грош.

— Слушай, а почему ты тогда… Ты мог бы… — я мямлила, выбирая, как поточнее сказать, чтобы его не обидеть.

Мурлыка всё понял и перебил:

— В стаде приматов и за королём волочится хвост.

Я пожала плечами.

— Разве не лучше быть наверху, чем внизу?

— Я не внизу, я нигде. За место нужно бороться. Зачем это мне?

— Нельзя быть нигде!

Теперь пожал плечами Мурлыка.

— Да вроде, выходит…

Что тут сказать, он очень странный!

— На речку пойдёшь?

— Не могу. За мной сегодня приедут.

— Прямо с утра?

— У мужиков с утра гормональный пик, хочется больше всего. А для старичья, так вообще — единственный вариант.

— Ну, не единственный. Есть же виагра.

— Это не то. Гормоны нужны. Смысл, трахаться без наслаждения?

— Гормоны можно колоть.

— Слушай, чего докопалась? Решаю не я.

— Значит, до вечера?

Он что-то буркнул. Я поняла, что Мурлыке ужасно не хочется ехать, и выдавила: «Прости».

Я не была перед ним виновата, решали не мы. Вот только, я буду купаться в солнечных брызгах, а он…

Днепр был далеко, почти в трёх километрах. Государство заботилось, чтобы сироты не утонули. Нужно было добраться туда до жары.

Я зашла в комнату за вещами.

— На речку пойдёте?

Девочки прыснули.

— Как же мы будем с тобой загорать?

Я покраснела. Всё-таки, я не в мечтах!

Неважно. Эти, по крайней мере, не бьют.

Раздеваться тут не хотелось. Увидев бледную кожу, начнут издеваться. Сунув в рваный пакет купальник, подстилку, зонтик и тент, я ушла. Захлопнула дверь, и за ней начались пересуды и смех.

Я спустилась со своего этажа и прошла через холл, мимо огромного расписания мероприятий. Если верить ему, у нас была полноценная жизнь — спорт, поездки и творчество.

В определённом смысле, всё так и было.

Солнечный свет обжигал, хотя ещё не было девяти.

Я зашла за угол и обмазалась кремом. Напялила белую кепку, натянула чулки со зверушками, открыла зонт — такой же дурацкий. Я выглядела, как ребёнок, идущий ловить покемонов.

Да только, не всё ли равно? В плотной одежде сейчас слишком жарко. Разве что, в лес…

Я была Луной, и Солнце меня не любило. По иронии, мне очень нравилось лето. Как объяснил Мурлыка, от яркого света вырабатывался серотонин — гормон удовольствия, которого мне не хватало.

В жизни всё через жопу! В моей, так уж точно.

За мной увязался Фиест. Подбежал и стал лаять.

— Фиестик, прости! Ничего тебе не прихватила.

Пёс перекрыл дорогу, рыча и скалясь.

Вот же пристал! Что ему нужно? Что он унюхал?

Месячные кончились ещё на прошлой неделе. Наверное, его привлёк страх, запах адреналина. Фиест был огромным, вонючим, зубастым и жутким псом с непредсказуемым поведением. Все наши девчонки боялись его до усрачки.

Фиест подбежал вплотную, потёрся о ноги.

Я замерла.

Шершавый язык лизнул руку, пустые собачьи глаза прищурились от наслаждения.