Корсунскому приснился кошмар.

Он летел в образе спутника-шпиона CIA, выдавая отчаянные сигналы, чтобы его поскорее забрали с орбиты, ледяной и пустынной. Но американцы никак не забирали. Даже напротив: они подло смеялись и посылали в ответ оскорбительные шифровки.

На самом деле от Корсунского избавились, и он летел наяву. И не по космической орбите, а по земной параболе, стараясь сохранить равновесие. В конце полета он больно ударился обо что-то железное, и стал падать в какой-то провал вроде шахты.

Не устроили аудит, не арестовали счета и даже не завели дело в прокуратуре, а просто выбросили, досадовал Илья Борисович, какой стыд!

Приземлившись, он увидел, что находится среди растений, похожих на лиану монстеру, которую видел на Бали, но, понюхав, сообразил: капуста.

Ржавые стены уходили высоко вверх.

Получается, он угодил в мусорный контейнер.

Небо быстро темнело, появились звезды.

Корсунский постарался представить себе жизнь в мусорке, и сделал следующий вывод: какая разница, куда тебя занесет – на помойку или в пятизвездочный отель? Все относительно. Просторное жилье – большие проблемы. Тесное и грязное – маленькие.

А начались-то неприятности с ерунды: он запутался. Финансовая пирамида зашаталась. Кредиторы больше не желали ждать. Обманутые вкладчики забрасывали офис всякой гадостью, из-за чего каждый день приходилось мыть стекла и закрашивать стены. Будущее впервые предстало перед ним в мутном и грязном тумане.

Его предупреждали: играть с народом в азартные игры небезопасно. Народ российский в слепой ярости может за топор взяться.

Но платить было, во-первых, нечем, во-вторых, не очень хотелось. Сам сидел в долгах немалых и огорчительных. Конечно, выручить могли, – хоть бандиты, хоть даже и полиция, – так и сумму запросят немалую. Оставалось одно: продать котельную, которую купил у военных сдуру. Военные все подряд продавали, даже самолеты, даже шахты с ракетами.

Уже замаячили первые покупатели, когда пришли революционеры. Один назвался Зубатовым, другой Каляевым.

Какой Каляев, воспаленно думал Корсунский, вспоминая филфак. Не террорист же, в самом деле? А ну, если террорист!

Деловое предложение показалось Корсунскому соблазнительным. Революционеры оплачивали его долги в обмен на котельную. И далась им эта кочегарка! Никудышная, старая, она никого давно не отапливала. Горячие воды шли под землю, а оттуда в Яузу. Безвозвратно.

Но на стол легли безумные бумаги. И тертого торгаша угораздило расписаться на бумаге с царским гербом и водяными знаками Российской Империи! Хоть бы позвал юриста, мудак! Потому что юрист мгновенно бы разнюхал: контракт липовый.

Да и в самом деле, кому бы в трезвом уме пришло в голову подписывать «Договор», из которого следовало, что «начальник Московского охранного отделения, полковник Зубатов С.В., с одной стороны, именуемый далее «Исполнитель», берет на себя обязательства по возмещению долгов…»? Думается, ни одному нормальному человеку.

Однако ударили по рукам, и наутро полный успех. Счета оплачены с процентами. Обманутые вкладчики сняли осаду, построились в колонну по четыре и пошли осаждать Думу.

Однако хитрый Корсунский котельную с продажи не снял. Авось, думал, пронесет, авось, забудут, сойдет ему с рук комбинация. Но не забыли, не пронесло и не сошло. И, как следствие, – объяснение с партнерами, устранение противоречий, и, – что обиднее-то всего! – превращение в крысу!

А уж как перед этим орали! Обвиняли Корсунского в мании величия. Попрекали, ублюдки, обманутыми вкладчиками. Задавали идиотские вопросы, знает ли он, что стало с гражданами, мечтавшими заработать быстро и без труда? Не знает. Ведь из-за него многие квартиры продали, машины, даже части тела. Некоторые покончили собой, другие угодили в сумасшедшие дома.

Ну, и что?

А вот что: все произошло молниеносно, стремительнее не бывает.

На ладони Каляева появился кулон; крышка отскочила. Замигали лампочки, что-то пиликнуло, и Корсунский стал видоизменяться.

По мере уменьшения его, пропала одежда, тело покрылось шерстью, вместо ног и рук появились лапы с хищными коготками; из копчика вырос хвост. Лицо вытянулось в крысиную морду с метёлкою усов на носу.

Второй революционер принялся осматривать Корсунского со всех сторон, трогать за уши, дергать за хвост, говоря, что должна была получиться серая, классический голландский вариант, пасюк, либо черная ливерпульская. Или уж, на худой конец, рыжая. А эта белая! Ни дать, ни взять, морская свинка!

Для знающих людей давно не в диковину, что в России на переговорах всякое бывает – то ребра сломают, то ухо оторвут.

Но чтобы в крысу? Очень похоже на вранье!

Корсунский тоже не поверил и потрогал себя лапой.

Нет, нет! Все более чем натурально! И усы, и уши, и замшевое, причем довольно упитанное, туловище, и розоватый хвост, – крыса!

На втором часу сидения в мусорном контейнере коммерсанту стало очевидно, что не бывает маленьких проблем в мире, где каждый норовит съесть каждого. Пока бак не заполнят отбросами, ему не выбраться.

Но стало еще хуже! Послышалось шуршание, затем скрежет, словно кто-то царапал железо, и в вышине возникла мохнатая морда с фонарями глаз. Фонари мерцали. Крыс окоченел от ужаса. Это же кошка! Сейчас она прыгнет сюда. Вот уж, как не повезет! Морда завыла так, что у Корсунского заложило уши. Он принялся отчаянно грести лапами, пытаясь зарыться, как можно глубже. И прорыл солидный тоннель, оказавшись за поддоном для яиц.

Но кошка не отступала. Она рычала и расшвыривала во все стороны мусор. Корсунский уже слышал ее прерывистое дыхание, чуял отвратительный запах мочи.

Как же нелепо! Как глупо образованному существу закончить жизнь на помойке, будучи сожранным диким зверем!

Сначала он притаился, прижал уши, стараясь не дышать. Но гибель приближалась неотвратимо. Поэтому, когда кошачья лапа, продрав картонку, уже почти достала его, он крикнул:

– Брысь, гадина!

Преследовательница замерла, не веря собственным ушам.

– Не ясно, что ли?! Пошла вон! – заорал Илья Борисович физкультурным фальцетом.

Сбитая с толку, кошка выпрыгнула из бака.

Наступила тишина, которую нарушал лишь сдавленный гул города.

Крыс выдержал паузу, пробрался выше и высунул нос из мусора.

Квадрат неба над ним стал окончательно черным, звезды мерцали уже совсем отчетливо и ярко, предвещая безоблачный день.

Как в ночном Сочи, когда придешь на пляж с девкой, вспомнил Илья Борисович. Но какие уж там «девки»? Кто из них не завизжит при виде Ильи Борисовича, не вскочит на табурет, не станет звать на помощь?

Вся прежняя жизнь – и клубы, и казино, и курорты, – казалась ему далекой, нереальной, дикой, будто ее не было вовсе.

Чтобы отвлечь себя, он попытался представить себе, что делает сейчас жена Полина. Вот верный и милый друг. Наверняка волнуется, звонит на мобильный. Сгинул, исчез, пропал без вести. Ни могилки, цветы положить, ни пенсии по утрате кормильца.

Разогрела ли она жаркое, обещанное с утра, накрыла ли стол в гостиной, разложив тарелки и приборы? Перец точно забыла подать, хотя Корсунский занудно просит ее об этом годами. Поля, Полечка! Сначала перечницу и солонку на стол! А потом ножи с вилками! А сейчас – да ну их совсем, эти пряности! Он бы ей нынче все простил!

Корсунский вообразил жаркое на блюде – из свинины, с весьма уместными прожилками жира на фарфоровых ребрышках, с картофелем, черносливом и каперсами, при участии чеснока и разбухших горошин перца душистого, которые он отлавливал и складывал на краю тарелки.

Что за чудо была подлива, когда ее готовила Полина! Шеф-повар парижского «Максима» застрелился бы от зависти и бессилия! А что за наслаждение было подбирать эту божественную подливу кусочками булки! Отламывать хрустящую корочку и макать. Отламывать и макать. И уж потом, в кабинете, при золотом свете абажура, – чашка кофе, тайная стопка ликера…

Мысли о еде доконали крыса, аппетит возник зверский.