— Я счастлива, — честно призналась и погладила его по щекам. Смывая капли воды, привставала на носочки, чтобы поцеловать его.

Шалорт ответил порывисто, собственнически прижимая меня к себе, приподнимая одно бедро. Я слишком поздно поняла, что он задумал, и не подготовилась. Вскрикнув от неприятной боли, крепко обняла закаменевшего Яндора. Плавно покачивая бёдрами, помогла манаукцу войти в меня. Я сама хотела этого, но стоять на одной ноге было неудобно. Поэтому подпрыгнула, обхватила его талию ногами. Любимый поймал меня, крепко удерживая. Наши взгляды вновь не отрывались, а губы… Если бы время можно было остановить, я бы, наверное, провела свою жизнь лишь целуясь с Яндором. Но этого богатства у меня не было, увы. А Дракону хотелось не только поцелуев, не только жарких объятий. Он сжимал руками мои ягодицы, раздвигая их. Неспешные движения вверх-вниз. Я задерживала дыхание, когда острое удовольствие пронзало всю мою сущность. Я закрыла глаза, желая забыться, окончательно и полностью отдалась на милость любимого. Ян покрывал мою шею поцелуями, прижимал к стенке кабины и двигался рывками, замирая на несколько секунд. В миг, когда наслаждение переполнило меня, я, не сдерживаясь, застонала, царапая Яна ногтями. Хотелось, чтобы он замер, хотелось, чтобы остался в таком положении навек, чтобы судорога не заканчивалась, чтобы…

Но Яндору тоже хотелось быть со мной в одном состоянии, он тоже мечтал об искромётном миге и ускорился, от чего я вновь стала таять под натиском его толчков. Его поцелуи становились всё болезненнее, но продолжали приносить удовольствие. Я, запрокинув голову, ловила губами капли воды, душ больше не лил, а лишь капал. Моё тело с каждым рывком Яндора всё больше напрягалось, а низ живота опаляло. Хриплые стоны Дракона возбуждали в той же мере, что и его пальцы, удерживающие, ласкающие. Я вновь растворилась в сладострастном пике удовольствия, Ян через несколько толчков вышел из меня, поставил на ноги и захрипел, больно вцепившись рукой в мои кудри. Он прижимал меня к своей груди, слегка пошатываясь и тяжело дышал. Я попыталась спасти волосы, тихо шипя. Надо к такому привыкать. Это уже второй раз. Вчера он так же кончил, схватившись за волосы, запрокинул мою голову и не отпускал, пока не пришёл в себя.

— Прости, — тихо извинился Дракон, целуя многострадальную голову.

— Ян, я же говорила, это больно.

— Прости. Ничего с собой поделать не могу. Забываюсь.

Я взглянула на его расстроенное лицо. Точно не хотел, просто не понимает что творит. Надо кепку одевать или каску. От представшей перед глазами картины рассмеялась. А что, хорошая мысль. Да и каску на складе не проблема взять.

Шалорт, заметив мою улыбку, не понял, почему я смеюсь, но расслабился. Мы быстро помылись, оделись и в прекрасном расположении духа спустились в столовую. Я позвонила Лене, но та не ответила, а в столовой стояла гробовая тишина. Все ели молча, лишь изредка шепчась. Я в нерешительности замерла, оглядывая зал. За столом, где обычно собирались земляне, горела голографическая свеча, а рядом стоял портрет Алана в чёрной рамке.

Я рванула туда, но Яндор перехватил меня за руку и повёл к манаукцам.

— Маруся, ты теперь сидишь с нами.

— Почему это? — попыталась я вырвать руку.

— Маруся, разве мы не вместе? — строго так уточнил Яндор.

— Вместе, но я хочу узнать, что произошло. Алан погиб?

Мы как раз подошли к столу с манаукцами, парни поздоровались с нами и рассказали, что вчера после обеда Алан и еще двое парней выпросили для себя тренировочный полёт. Всё шло хорошо и ничто не предвещало беды, но вдруг Алан не справился с унжирским истребителем и рухнул в море. Защитное стекло разбилось о камни, а море сделало своё дело. Спасти Алана не удалось, он потерял сознание, ударившись головой. Если бы был в сознании, то, возможно, сумел бы выбраться, но, увы. Слишком много «но», и море очень коварное. Волны несколько раз ударили истребитель о камни, и зацепить его лучом удалось не сразу. Врачи боролись за жизнь Алана, вот только время было упущено.

Я была потрясена. Это было так ужасно и глупо. Даже не верилось. Только вчера виделись, а наутро такая трагедия. Я вновь позвонила Ленке. Она-то точно должна знать подробности, но абонент не принял вызов. Тогда я решила набрать сообщение и увидела входящие от неё. Подняла глаза на Яндора, который поставил передо мной кашу и апельсиновый сок.

— Что? — не понял он моего тяжёлого взгляда.

Если бы он не снял коммуникатор и не выключил на нём звук, то я бы услышала звонки от Лены. А теперь мне оставалось лишь просмотреть от неё сообщение.

— Подруга, тут такие дела. Я улетаю, — Лена на экране была обеспокоена и встревожена. — Прости, что бросаю учёбу, но мы решили с Хемером, что мне это ни к чему, — я огляделась. Хемера тоже, кстати, не было. — Так что я улетаю на Новоман, Хемер купил там для нас дом. Как только он закончит учёбу, приглашу на нашу свадьбу. Не расстраивайся, и как прилечу, я тебе позвоню. Удачи тебе, подруга. И еще — держись Яндора. Чтобы ни случилось, он всегда будет с тобой. Манаукцы, как я и говорила, самые лучшие, а мой Хемер самый-пресамый. Маруся, я так счастлива, — я разрыдалась, глядя, как Лена стирает слёзы с глаз. — Я даже не могла надеяться, что он простит. А он… Маруся, я люблю его. И ты люби… Ой, чего-то не то сказала. Своего люби, моего не надо. Я сама его любить буду. В общем, еще раз прости за всё. Я позвоню, как прилечу, во время перелёта связи не будет. Не теряйся.

Последний поцелуй мне в экран и запись закончилась. Я взяла из рук Яндора салфетку и вытерла глаза. Долго не могла поднять голову и взглянуть на парней. Наверное, подумали, что я размазня и плакса. Но это было страшно — остаться одной, без подруги. Как дальше жить?

— Маруся, — тихо позвал Яндор. Я судорожно вздохнула, положила салфетку на стол и, улыбнувшись, взялась за ложку. Но в этот миг все стали подниматься, держа стаканы в руках.

— Помянем нашего товарища, Алана Бореско, пусть земля ему будет пухом.

Старая забытая присказка оказалась как нельзя кстати. Я тоже поднялась со стула и тоже, как и все, помянула Алана, вспоминая его улыбку, его голубые озорные глаза и печальный голос. Он до конца скрывал ото всех свою тоску и одиночество. Мне приоткрылся, и то я не смогла принять его таким.

— А ещё ректор умер, — тихо шепнут Асат.

Я повернулась к нему. Сегодня день плохих новостей?

— Комиссия прибывает к обеду, — продолжил манаукец, поглядывая на Яндора. — Будет расследование. Что, вообще, происходит, знаешь?

Шалорт пожал плечами, не отрываясь от завтрака. Я внимательно слушала парней и тихо паниковала.

— Ян, программу могут свернуть? — тихо уточнила, заглядывая с тревогой ему в глаза.

Чисто гипотетически ведь могут. Всё шло один к одному. Если разразится политический скандал, то неминуем тот момент, когда всё может рухнуть. Все мои планы, все мечты. Оглядела столовую, грустные лица сокурсников. Отчаяние и непонимание читалось в глазах многих. Мы слишком молоды, чтобы умирать. Да, это так. Но космос коварный и приходится следить за собой, чтобы уберечь себя и своего товарища от трагедии.

— Маруся, я достаточно богат, чтобы купить тебе небольшой крейсер, — тихо шепнул Шалорт, чтобы отвлечь меня от тяжёлых дум, увидев мою панику. — Так что не расстраивайся раньше времени. Ешь давай. На занятия пора.

Да какое есть, когда он мне такое говорит, ещё и с непоколебимой уверенностью в своих словах, да и парни не смеются над ним, а остаются вполне серьёзными. Получается, что и вправду может!

— Ян, — тихо шепнула я, подавшись вперед, — крейсер, конечно, хорошо, но тогда придётся поступать в военную академию

Теперь над столом послышались смешки. Конечно, как и предполагала, военная академия не для таких, как я.

— Маруся, не о том думаешь, — укоризненно покачал головой Яндор.

Я тяжело вздохнула, доела кашу и запила её соком.

Многим позже я узнала еще об одной неприятности — репортёры. Они, несмотря на траур, объявленный в академии, снимали жизнь студентов, приставали с расспросами, ко мне в том числе. Их интересовал Яндор, а также моё к нему отношение. Интервью брала шатенка с поразительно зелёными глазами и яркой помадой. Звали её Изольдой, и она была знаменитостью, ведущей скандальные хроники светской жизни. Почему она оказалась здесь, вообще непонятно. Я напомнила ей о законе, защищающем тайну личной жизни, но журналистка не унималась, обещая сделать из меня новую звезду. Меня будут боготворить, любить, а я добавила мысленно ещё один глагол — хаять. Обливать грязью ту, что предпочла манаукца землянину, было у нас принято, да и маме не стоит лишний раз трепать нервы. Отказав Изольде, я сбежала из академии, где всё так смешалось и стало тяжело дышать. Смерть и прицелы камер — словно дурной сон, театр абсурда.