Si vous n'avez rien de mieux ; faire, M. le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soir;e chez une pauvre malade ne vous effraye pas trop, je serai charm;e de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer

– Если у вас, граф (или князь), нет в виду ничего лучшего и если перспектива вечера у бедной больной не слишком вас пугает, то я буду очень рада видеть вас нынче у себя между семью и десятью часами"…

– Вот куда надо ехать теперь, – покашливая, говорил, провожая взглядом проносящийся мимо поезд, обездоленный старец без особого места жительства – бомж, стоя в тоскливо-мечтательной стайке своих сотоварищей на перроне небольшой заштатной станции. – На Север! На Север! На Север! Туда, где добываются золото и нефть, где за один сезон можно заработать денег на приличную квартиру и на безбедное проживание в ней! Только там возможно вернуть своё человечье имя!

– Нельзя! – отвечал ему другой обездоленный тип. – Нам, Сергеич, без документов нельзя!

– А я разве говорю, что можно? Я говорю: хорошо бы. Кабы паспорт иметь, да каких-нибудь несколько тысяч денег на билет, – ответил старый бомж, – да сколотить из наших невостребованных рук ударную бригаду… – И помахал вслед промчавшемуся поезду рукой. Остальные бомжи невольно последовали его примеру…

– На Север! На Север! – с надеждой сказала вчерашняя невеста Рита, собирая вчерашнему жениху Андрею дорожный чемодан. – Тёплые носки я уложила слева – там, наверное, уже холодно!.. Сто тысяч рублей – это ведь совсем немного. Правда? Ты их там заработаешь в два счёта, и вернёшься! А я тебя буду ждать! Запомни это, Андрей: я тебя буду ждать!

На приоткрытой дверце шкафа висело белоснежное подвенечное платье.

Рита, порывшись в шкафу и, напевая, аккуратно уложила в чемодан полотенце, носовые платки.

– Кажется, всё! – сказала она. – А где твой бритвенный прибор?

Ей никто не ответил.

– Андрей! – крикнула Рита. – Ты меня слышишь? Андрей!

Юный её муж Андрей с намыленными щеками стоял за её спиной, прислонять к дверному косяку. Смотрел на неё и тихо улыбался.

И кто-то снова вслух прочитал:

"Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал…  Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему".

– Ри, – сказал юный муж Риты Андрей. – А ведь я без тебя пропаду!

Часы показывали семь утра…

И пока поезд всё мчался и мчался, всё тот же кто-то задумчиво повторил:

«Je vois  que  je  vous fais  peur, – садитесь и рассказывайте!»…

Из сельского дома с пустым гнездом аиста на крыше, неся в руках гармошку в футляре, вышел в сад сорокалетний Никита Шматов – хмельной вольный казак.

Кто-то сказал:

«Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и опершись  обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку…"

Обведя нестойким взглядом облетевший сад, Никита проникновенно спросил:

– Где листья?.. – И ответил: – Они опали!.. Где певчие птицы?.. Улетели!.. Теперь улетаю и я!..

И, качнувшись, подошёл к первому дереву.

– Прощай, мамка-любка! – сказал Никита, кланяясь ему до земли. – Всё отдаю за волю: и тебя, и дом, что побелил своими руками, и… Берите! Только дайте мне мой покой! Воля мне нужна, а не женская юбка! Воля!.. Ты мне листья свои присылай, – попросил он дерево, – И цветы. По воздушной почте. Ветер тебе поможет. Поможешь, ветер?.. Ну, смотри! – И наломал букет белых хризантем.

Из распахнутой двери дома за порог стремительно вылетели попеременно тощий рюкзак и меховая шапка. Дверь с вырезанным в ней сердечком захлопнулась, неприступно щёлкнул внутренний замок.

– Начинаю новую жизнь! – торжественно прокомментировал это событие Никита. И погрозил кому-то за дверью: – Меня ещё будут любить! Женщинам без меня – смерть!.. Да здравствует Север!..

Вскрикнув, поезд помчался по бескрайнему полю…

Всё тот же кто-то сказал:

«Je vois que je vous fais peur, – садитесь и рассказывайте!».

Глядя в опись, молодой лейтенант полиции назвал вещи своими именами, и поочерёдно выложил их на служебный стол:

– Расчёска пластмассовая… Сигареты «Корона», полпачки… Зажигалка бензиновая… Часы «Полёт»… Авторучка чёрная… Ремень брючной… Рукопись романа Толстого «Война и мир» – пятнадцать общих тетрадей!

Лейтенант весело глянул на небритого человека с печальными глазами, который молча пересчитывал тетради.

– Есть претензии? – спросил лейтенант.

Небритый человек отрицательно качнул головой.

– Тогда – порядок, гражданин Князь Василий!.. Надо же, какая фамилия: Князь! – благодушно сказал лейтенант, с усмешкой разглядывая небритого человека, –  Выше среднего роста, волосы светло-серые. Глаза…

Но что-то смутило молодого лейтенанта в этих, видавших виды, глазах. Он откашлялся и официально сказал:

– Теперь завизируйте, пожалуйста, прокурорскую подписку о невыезде. Суд – через семь дней… Всё понятно?

Князь Василий кивнул и расписался.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

– Да! – спохватился потом лейтенант. – Ваша бывшая квартирная хозяйка просила передать вам вот это!

И выдвинул из-под стола большой кожаный портфель.

– Здесь – ваши носильные вещи. Проверять будете?

– Нет, – сказал Василий и, спустя минуту вышел со своим значительно потяжелевшим портфелем из двери, над которой красовалась вывеска «Следственный изолятор».

И дворник из числа «арестантов», подметавший двор, посмотрел на Василия удивлённо и подозрительно.

– Отпустили?! – поразился "дворник".

– Да, – кивнул Князь Василий.

– За такое… и отпустили?

– Да, – кивнул Князь Василий.

– А мне же тут что, век вековать? Из-за того, что не заплатил за бутылку пива?

– Да, – кивнул Князь Василий.

Снова прошуршали страницы, кто-то читающий текст романа сказал:

" – Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда".

Лейтенант милиции задумчиво понаблюдал через окно за удаляющейся фигурой бывшего подследственного, побарабанил пальцами по столу… и бросился следом.

– Василий Петрович! – сказал он, нагнав Василия в конце двора. – На одну минуту, пожалуйста! Вопрос, так сказать, частного порядка, к делу отношения не имеющий: Зачем вам, слесарю, понадобилось собственноручно переписывать роман Толстого?

Князь Василий с сомнением посмотрел на лейтенанта долгим взглядом, снисходительно похлопал его по плечу и двинулся дальше…

У главного городского щита с объявлениями толпились озабоченные горожане. Звучали их нетерпеливые голоса:

– Гражданочка, поднимите зонтик чуть выше – мешаете!

– Что там слышно насчёт Северодольска? Что на что меняют?

– Аркадий, запиши: улица Южная, дом девятьсот, квартира пятьсот тридцать пять!

– Южная?

– Южная!

– А что там? Эй, что на улице Южной?

– Вас это не касается. Вы что – Аркадий?

– Как это не касается? Пролезла вперёд, а других, видишь ли, «не касается»!

– Так вот и не касается!

– Ну, так я всё равно запишу: дом девятьсот, квартира…

– Да кто же это опять там с красным зонтиком?!

– Господи, сколько я буду видеть перед собой эти спины? Господа!.. То-ва-ри-щи-господа! Кто видел ночью вспышку над городом? Говорят, звезда Зодиака сошла с орбиты и приближается к Земле! Всё небо огнём полыхнуло!