По оставшимся вещам и мебели было видно, что раньше здесь жили зажиточные люди. Они построили камин и в гостиной, и в спальне. Этот дом видел времена и получше. Потом семья, наверно, обнищала и содержать дом стало не на что. Он постепенно обветшал и пришёл в запущенное состояние. На чердаке мы нашли сундук с фотографиями и одеждой, а ещё несколько пластинок и набор кухонных принадлежностей.
В спальне на столе лежал конверт. Я прочитала адрес ради любопытства и изумлённо ахнула – письмо пришло от моей родной тётки Ильды. Вскрыв конверт, я со вздохом достала из него открытку с наилучшими пожеланиями и длинное письмо на три листа. Ильда редко писала, но обо всём и сразу, вдаваясь в самые грязные подробности своей холостяцкой жизни. Её письма я читала как любовный роман, но порой голова шла кругом от всех тех событий, которые она пыталась охватить в одном письме со страстным описанием всех тонкостей. Постскриптум буквально в двух словах она сообщила о покупке небольшого деревянного дома на озере, и главное, что на свои накопленные средства, так как ненавидела зависеть от мужчин и, как обычно, приглашала меня в гости.
Я тайно уважала Ильду за её пристрастие к богемной жизни. И, потом, я была её любимой племянницей. Ко мне она всегда относилась хорошо, так что жаловаться мне не приходилось. Однако характер у неё был скверный, но человек она была хороший: открытый, гостеприимный и добрый. Я могла бы много благородных качеств приписать её незаурядной личности, за исключением её увлечения азартными играми и пафосного отношения к мужчинам, поэтому она была не замужем. Замужество её пугало, а мужчин с серьёзными намерениями она боялась как огня. Они её не привлекали. Она вела себя с ними небрежно, а их тянуло к ней, как магнитом.
Ильде стукнуло уже за сорок, но возраст для неё ничего не значил. Как и прежде, она выглядела безупречно и в душе оставалась всегда молодой. К детям относилась сдержано, считала, что они высасывают из своих родителей все соки, а особенно из женщин – молодость и красоту. Она любила говорить, что, если вдруг ей станет очень одиноко, она заведёт двух собачек и будет с ними гулять и о них заботиться. Вообще, у неё на счёт мужчин и отношений было своё личное мнение, как и на всё прочее в жизни. Мужчин она меняла как перчатки и этого ничуть не стыдилась, а наоборот, гордилась тем, что многим было не под силу. Из письма было видно, что живёт она счастливо, и такая жизнь её вполне устраивает.
Дождь не утихал и стучал по крыше, словно заводной. Сильный ветер сорвал много веток. Под вечер разразился настоящий ураган, а время шло – часы тикали. На улице уже стемнело, а Аннет не появлялась. Надеяться на то, что распогодится, было уже поздно. Она боялась грозы, а снаружи гремел гром, и сверкала молния. «Вряд ли она выйдет на улицу в такую непогоду, – подумала я и поставила пластинку, чтобы музыкой заполнить тишину и заглушить рёв ветра. – Так что, где бы ты, Энни, сейчас ни была, оставайся лучше там, где ты есть».
Нужно было себя чем-то занять, и я решила навести порядок в комнате. Начала с сортировки бумаг на столе, а когда закончила, перешла к стеллажам и книжным полкам. И под этим уважительным предлогам совала нос не в свои дела. Мне всегда хотелось посмотреть, чем увлекается Аннет и какие книги читает. Я могла себе позволить покопаться в её вещах, порыться в её ящиках, пока она отсутствовала. Любопытство одержало верх, даже несмотря на угрызенья совести. Я действовала осторожно, оставляя всё на своих местах так, что комар носа не подточит. Оправдать подобное занятие можно было только непогодой и бездельем. Тем не менее я знала, что Аннет любила порядок и только от нехватки времени об этом забывала, посему вторжение в её личный мир я бы назвала хорошим дружеским одолжением.
Перебирая книги и журналы на полках, я случайно наткнулась на рукопись, о которой она мне прожужжала все уши, но я никак не ожидала обнаружить её здесь. Разумеется, разобрать текст было невозможно, но оставить его без внимания я тоже не могла. «Интересно, кто ей это дал? Неужели тот её профессор?» – задумалась я. Рукопись смахивала на подлинник. Об этом говорили желтизна бумаги, её толщина и полосы, хотя дефекты печати были вполне вероятны. Вообще, мало верилось, что студентки третьего курса могли доверить оригинал. Я вслух прочитала отрывок из текста на древнеанглийском языке. В этом я кое-что смыслила.
Sуδδаn hē underjeat bæt еаll folc him tō jebogen wæs, bā beād hē bæt man sceolde his here mettian and horsian; and he δa wende syδδan suδweard mid fulre fyrde, and betæhte ba scipu and ba jislas Cnute his suna…
Правда, я не уловила смысл и читала плохо. Меня скорее интересовали странные буквы с закорючками и палочками сверху. Я принялась их изучать, как вдруг погасли свечи. «Какого чёрта?» – возмутилась я. Всё вокруг погрузилось во тьму, и только яркая вспышка молнии сквозь окно освещала комнату. Я слезла со стула и наощупь пробралась к столу, на котором стояли две свечки. Нащупав коробок, я тут же успокоилась и, чиркнув спичкой, прокричала: «Да будет свет!» Через минуту все свечи горели. Я, прихватив одну свечу с собой, поставила её на полку, а спички бросила в карман на всякий случай. Дождь хлестал по окнам, гроза не собиралась отступать и пугала громом. Я вздрагивала каждый раз, когда электрический разряд безжалостно рвал небо. «Откуда только берётся такая непогода?» – Я быстренько перекрестилась.
Как кстати мне явилась неожиданная мысль, а что, если пойти на кухню, и заварить себе зелёный чай с лимоном (мой самый любимый напиток), и за чашкой скоротать своё одиночество. По моим наблюдениям, чай был главным напитком одиноких людей. Он успокаивал. С огарком в руке я спустилась вниз по тошнотворно скрипучей лестнице, просеменила на кухню и зажгла одну единственную керосиновую лампу, которая бесхозно пылилась в углу. Потом поставила чайник на горячую печку и обождала несколько минут. Как только вода закипела, я приготовила себе мой любимый ароматный напиток. С чашкой и свечкой в руках я вернулась в спальню, продолжая наводить порядки и пересматривать книги Аннет. У неё пылилось много разных безделушек на полке. Некоторые из них были подарены, остальные куплены или найдены. Иногда я над ней подшучивала, что она, как бродяга, собирала весь хлам и несла его в дом.
В комнате было всего одно напольное зеркало времён Людовика XV, и оно стояло в не очень удобном месте, так что я всегда пугалась, когда видела в нём своё отражение. И даже если я стояла к зеркалу спиной, со мной играло воображение, и я представляла, как самой себе дышала в спину. При этом я не оборачивалась, а судорожно бросала взгляд через плечо или смотрела мельком в сторону, чтобы краем глаза уловить хоть что-нибудь. Мне надоело капаться в книгах, и я опять взялась за рукопись. От букв перешла к узорам и провела по ним пальцами. Свет был очень тусклый, и я ближе поднесла свечу, напрягая глаза и вглядываясь в символы по краям бумаги. В итоге я отложила рукопись в сторону и начала тереть глаза, причитая, что без Аннет мне здесь не разобраться.
Время было позднее, и меня клонило в сон. Пластинка давно доиграла. Свечи утомляли. От их света тяжелели веки, и хотелось спать. Я перенесла огарок на прикроватный столик, а сама легла на кровать, повторяя шёпотом, что желаю себе сон без сновидений, и уснула.
2
Я проснулась посреди ночи от стука. Из-под двери, которую я перед сном закрыла, просачивался слабый свет. Когда темнело и я ложилась спать, то считала своим долгом закрыть дверь, чтобы замкнуть невидимый круг и защитить своё пространство от вторжения злых духов. Они становились особо опасными в ночное время суток и могли завладеть человеком во сне, когда тело становилось уязвимым, превращаясь в лёгкую добычу для потусторонних сил.
Дом, в котором мы жили, был очень старый, и в нём точно обитали призраки. Нам удалось это выяснить во время одного из ритуалов. Они были все недружелюбны. Многие из них коварны. Они вершили свои маленькие пакости: стягивали одеяло, прятали расчёски, игрались с вешалками в шкафу, тушили свечи и так далее. Можно долго перечислять, что ещё они творили, но их было невозможно выжить. Приходил священник, который освятил здесь каждый угол, и другие ритуалы по изгнанью проводились, но они никуда не делись, так и продолжали жить под нашей крышей.
